Читаем без скачивания Маленькая ночная музыка - Андрей Гуляшки

ПОКАЗАНИЯ СТАРШЕГО СЕРЖАНТА СТАВРИ АЛЕКСАНДРОВА

«Я и мой напарник Иван Стойчев, тоже старший сержант ГАИ, находились в управленческом „газике“ на том месте, где улица Обориште выходит на площадь. Возле нас остановился на своём мотоцикле младший сержант ГАИ Кирилл Наумов, и мы втроём обсуждали, кому в каком направлении двигаться, имея задачей контролировать движение в секторе между бульварами Заимова и Русским, а также по шоссе — до ответвления на аэропорт Враждебна.

Мы выехали из Управления почти сразу же после семнадцати часов и на перекрёстке оказались, вероятно, в семнадцать десять. Проговорили мы не больше одной-двух минут, когда мимо нас промчался зелёный «москвич» со скоростью по меньшей мере девяносто километров, то есть на тридцать километров больше самой максимальной, с которой разрешается двигаться машинам в этом районе. Младший сержант Кирилл Наумов немедленно включил мотор и устремился в погоню за нарушителем. По причине туманной погоды и большой скорости, развитой преследуемым, нам не удалось установить номер «москвича». К тому же мы были страшно поражены — редко случается, чтобы по улицам двигались с такой бешеной скоростью. Вот я и сказал Стойчеву: «Не кажется ли тебе все это дело немного особенным?» А он мне сказал: «Очень я тревожусь за Кирилла, гляди, какой мокрый асфальт». Мчаться по мокрому асфальту на мотоцикле со скоростью девяносто километров!.. И, недолго думая, мы тоже тронулись. На углу улицы Априлова мы затормозили и спросили постового: «Ты не видал зелёный „москвич“ и за ним наш мотоцикл?» Он указал на улицу Обориште. — «Как не видать! „москвич“ сшиб на углу тележку с каштанами». — «А мотоцикл?» — спросили мы. Ведь каштаны, даже если они и рассыпались, можно собрать, а если человек грохнется об асфальт на девяностокилометровой скорости, так от него мало что соберёшь! «Москвич» задержался на повороте, и наш товарищ, поди, уже его нагнал». Мы дали газ, проехали по улице и — глядь, на первом же перекрёстке зелёный «москвич». Пустой, стоит на месте. Ладно, но как узнать, тот самый или не тот самый? Таких зелёных «москвичей» у нас ведь развелось до черта! Мы дальше, но едем уже медленнее — рассуждаем по поводу создавшейся ситуации, и вдруг — перед железной оградой наш мотоцикл! Калитка — настежь, парадная дверь — тоже настежь. «Тут беглец и спрятался, и наш товарищ, стало быть, преследует его», — догадались мы, остановились у ворот и — бегом по лестнице. По лестнице — на чердак! Где же ещё спрятаться нарушителю, если не на чердаке? Не будет же он звонить в квартиры! А если и будет, так кто его впустит?

Поднялись мы по каменным ступеням и только добрались до деревянных, как кто-то заорал на чердаке, да так — будто его ножом прямо в сердце пырнули. В жизни не слышал такого крика! Как мы взлетели сюда, когда я выхватил фонарь и расстегнул кобуру, не могу доложить, не помню. Помню лишь, когда я зажёг фонарик, — этот тип как раз поднимался на ноги, а у его ног лежал труп младшего сержанта. Свет ударил ему в лицо, и он заслонил правой рукой глаза. Ладонь была в крови, и кровь стекала вниз, к рукаву. Это и сейчас можно установить — рукав-то окровавлен. Мы набросились на него и тотчас же повалили на пол — он не сопротивлялся, а только как-то бормотал, и нельзя было понять, плачет он, или воет, или что-то пытается сказать. Мы вывернули ему руки за спину, и я стянул их своим ремнём и начал его обыскивать, как в таких случаях полагается, а мой напарник в это время осматривал труп младшего сержанта. Тот, бедняга, уже испустил дух, из горла ручьём текла кровь. Я взял его за руку — никакого пульса не нащупал. Спрашиваю типа: «Это твоих рук дело?» Он лишь головой покачал. Так бы и оглушил его рукояткой револьвера, но сдержался. «А кровь у тебя на руке?» — говорю Он взглянул на руку, будто это не его рука. Вообще пытался разыграть нас. «Где оружие?» — спросил я. «А кто его знает! — ответил он. — По-моему, он убежал с оружием». — «Кто ещё?» А он: «Я почём знаю!» — «Слушай, — сказал я товарищу, — ты его постереги тут две-три минутки, пока я сбегаю позвоню».

Вот и вся история. А спускаясь по лестнице, встретил я этого, в очках. Он утверждал, что видел труп, и я был страшно изумлён, во-первых потому, что на чердаке его не было, и, во-вторых, потому, что он что-то плёл о каком-то отравлении, а в данном случае не может быть и речи об отравлении, а об убийстве с помощью огнестрельного оружия. Под подбородком у младшего сержанта была дырища, и из неё так и хлестала кровь. Я хотя и не специалист по таким делам, но сразу предположил то, что установили и вы, что пуля, пробив горло, прошла сквозь нижнюю часть черепа по направлению к затылку. А этот человек все говорил о каком-то отравлении и вдобавок вёл себя как-то странно. Поэтому я и решил задержать его, а уж ответственные товарищи из милиции, коли решат, что он невиновен, пусть хоть сейчас отпустят.

Вы спрашиваете, сколько времени продолжалась эта история — с момента, когда мимо нас пронёсся «москвич» этого типа, до моей встречи с гражданином, который утверждал, что видел труп младшего сержанта. Теперь-то я понял, что гражданин видел другой труп — инженера, что проживал ниже, — но в тот момент мне не было известно, что в доме находится ещё один труп. Но как бы то ни было, мы, которые были в «газике», должно быть, вошли в этот дом секунд через тридцать после семнадцати часов шестнадцати минут. Почему я так думаю? Потому, что, когда я поднял левую руку младшего сержанта, чтобы удостовериться, есть ли пульс, я увидел, что стекло на его часах разбито и стрелки стоят ровно на семнадцати часах пятнадцати минутах. Стало быть, между убийством, гонкой по улицам и нашим появлением на чердаке прошло минуты две с хвостиком. Вы и сами установили, что часы младшего сержанта остановились на семнадцати часах пятнадцати минутах. А с гражданином, который утверждал, что видел труп, мы встретились на лестнице минут за пять до вашего приезда, стало быть, около семнадцати часов двадцати пяти минут. Мы с ними беседовали больше пяти минут. Так что младший сержант вошёл в дом примерно в семнадцать часов четырнадцать минут и тридцать секунд. За тридцать секунд он поднялся по лестнице и был убит сразу же после того, как проник в чердачное помещение».

ПОКАЗАНИЯ ВЛАДИМИРА ВЛАДОВА

«Меня зовут Владимир Владов, возраст — двадцать шесть лет, профессия — автомонтер, холостой. Родился я в Пловдиве, там и проживаю, но часто бываю в Софии в связи с матчами, а также из-за разных деталей, которые в Софии легче найти. Три года играю левым крайним в „Тримонциуме“. Если вы посещаете матчи, наверняка знаете, что я левый крайний. В последнее время тренер пробовал меня на инсайда, но это уж дудки! Он говорит, будто я потерял темп и поэтому лезу внутрь и свёртываю игру. А все дело в том, что у нас нет настоящего левого инсайда, который бы принимал мячи, обработанные мною на левом крае. А когда нет толкового инсайда, левому крайнему волей-неволей приходится играть ближе к центру, отчего игра, само собой, свёртывается, чем предельно облегчается оборона противника. Но попробуй сказать это нашему тренеру! Он стоит на своём — будешь играть инсайдом. Раз так — ладно! Есть один софийский клуб, из ведущих, где меня ждут не дождутся. Это ещё секрет, поэтому я не назову вам имён. С председателем клуба мы дружки, а с его сестрёнкой и того больше. Работает она в торговле, но где — не скажу, потому что отношения наши тайные. Мы решили раскрыть тайну не ранее Нового года — до тех пор и я улажу перевод в софийский клуб, и она приготовит то да сё к свадьбе, да и вообще.

Отсюда-то и началась эта большая неприятность, с которой я, честное слово, не имею, в сущности, ничего общего. Приехал я вчера и остановился, как обычно, у брата «сестрёнки». Живут они на улице Стамболийского, в доме номер 97А, на первом этаже. Я приехал якобы за электромотором — и это не враки: электромотор всегда может мне понадобиться. Ну а по сути дела, мне хотелось увидеться с «сестрёнкой» Вчера вечером мы сходили в кино, а на этот вечер уговорились поехать на «Копыто», с братом, разумеется, он человек строгий и держит свою сестру на короткой узде.

Но человек предполагает одно, а получается совсем другое! Возвращаюсь я после обеда и гляжу — на столе телеграмма. Телеграммы я за свою жизнь получал редко, два-три раза, и потому встревожился. Что бы могло случиться? А случилось вот что: сообщают мне, чтобы к вечеру я вернулся в Пловдив, на матч с «Берое» из Сгара-Загоры. Матч этот — на кубок Советской Армии — был однажды отложен, и вот его назначили на сегодня самым неожиданным образом. И велят мне вернуться в Пловдив с первым же самолётом. «Ещё чего захотели! — подумал я и повалился на кровать. — Разве я не потерял темп, разве не признали, что я больше не гожусь как левый крайний? Ну-ка сыграйте, миленькие, без меня, поставьте-ка на моё место хотя бы того же Маке, а на меня плюньте!» Подумал я так и тут же заснул, как был в башмаках, по той причине, что за обедом вылакал литр «Фракии», а когда я пью за обедом вино, мне всегда до смерти хочется спать.