Читаем без скачивания Журналист: Назад в СССР - товарищ Морозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, что ж, сказал я сам себе, деланно усмехаясь и притворно потирая все ещё потеющие от первой паники ладони. Уж если угодил в такой сон, попал в эдакую переделку, лучше всего будет, как говаривал наш мудрый ротный старшина, расслабиться и получить удовольствие. Я и расслабился.
Лучший рецепт для этого — хорошенечко осмотреться. Квартира была мне не знакома, набор книг на полках и в шкафу показался весьма разношерстным, все больше разноцветные обложки собраний сочинений, порядком запыленные, и стопки советских журналов на антресолях. На мой вкус тут было мало чего интересного, и это не удивляло. Очень скоро я окончательно убедился, что квартира не моя.
На деревянном, по-старомодному круглом столе, застеленном матерчатой скатертью, лежало письмо, очевидно, совсем недавно вынутое из конверта. На кратком адресе отправителя значился неведомый мне прежде город Ангарск и малоразборчивая подпись. А вот само письмо было адресовано мне.
Я взял мелко исписанный тетрадный лист, плюхнулся на широченный диван, забрался на него с ногами и углубился в чтение.
Текста было не так уж и много, но я перечитал его, наверное, раза четыре, прежде до меня окончательно дошёл смысл этого послания. Самое странное было даже не в его содержании — мало ли какую чертовщину можно увидеть во сне. Загвоздка была в другом: прежде, даже в самых объемных и обстоятельных сновидениях, я никогда не получал писем, а потому и не читал их. А тут…
Письмо было от родителей. Писала, конечно, мама, хотя я и не узнавал ее почерк. Наверное, волновалась или писала в спешке. Она спрашивала, как я доехал, как устроился, кушаю ли, как одеваюсь, если на улице дождь… Отдельно спрашивала о квартире, всё ли тут в порядке, не отключили ли на лето горячую воду, и ещё кучу разных мелочей. Прямо как Гамлет: быт — или не быть! Тут я свою маму узнаю, даже во сне.
В письме упоминался денежный перевод, который они скоро отправят. Я покосился на бланк — всё верно. Сумма значилась «пятьдесят рублей», но я абсолютно не знал, много это или мало, потому что курс рубля в этом сне мне вовсе не был известен.
Упоминались в письме и мои документы. Я бросил взгляд на стол: там, аккуратно завернутые в полиэтиленовый пакет, лежало несколько документов во главе с моим паспортом. Внимательно изучив их, я сделал сразу несколько открытий.
Они в свою очередь вызвали у меня немалый шок. Похоже, мне предстояло смириться со своей абсолютно новой жизненной ситуацией, и если бы я не знал, что это всего лишь сон, и рано или поздно мне все-таки предстоит окончательно проснуться, то со мной бы точно случилась истерика. По мере изучения своих документов я уяснил, что, оказывается, приехал из этого незнакомого мне Ангарска поступать в университет. Теперь я будто бы живу на съёмной квартире, которую оплачивают мои предки-геологи, обещая регулярно высылать почтовые переводы для поддержания моего молодого организма. Так что в этом большом столичном городе у меня нет ни одного знакомого, и никому до меня нет дела. Зато есть некоторые средства к существованию и самое главное — жгучая тайна, что же все-таки со мной произошло, и кому это надо. Начиная уже с того, что этот город был реально моим, я тут родился в моей реальной жизни шестьдесят лет назад, и ни о каком Ангарске слыхом не слыхивал прежде.
Сидя на своем широком диване — «мягком уголке», модификацию которого в моей студенческой и последующей юности в народе называли не иначе, как траходромом, я рассуждал о превратностях судьбы. Удивительно, но даже понимая где-то на периферии своего сознания, что я всего лишь сплю, я относился к моей нынешней ситуации как к абсолютно реальной, даже гипер-реальной. Это еще одно свойство моей натуры: во сне я не раз видел войну, землетрясения и иные катастрофы, причем всегда оказывался в эпицентре событий и воспринимал все во много раз острее и ближе, чем если бы это происходило со мной на самом деле. Это меня немного успокоило, и я принялся размышлять.
Говорят, что лучший способ научить человека плавать — попросту бросить его в воду, и чем глубже место, тем лучше. Ожидается, что тот должен выплыть сам после того, как научится как-то держаться на воде. Ну — или не должен, это уже как лягут карты его судьбы.
Что до меня, то я всегда предпочитаю не только выплыть, но и по возможности знать, куда предстоит плыть дальше. А если такой возможности нет, — точь-в-точь как у меня этим невероятным, сумасшедшим летом, — тогда имеет смысл уподобиться герою любимого мультика «Ёжик в тумане»: расслабиться и просто плыть по течению, отдавшись воле волн. Чему нас и учил когда-то ротный старшина.
Именно об этом я думал сейчас, и чем дальше, тем больше был озадачен и впечатлен логикой и прозорливостью той неведомой и могучей силы, что забросила меня невесть каким образом на четыре десятка лет назад, аккуратненько поместив в тело вчерашнего выпускника неизвестной мне школы № 6 в столь же незнакомом мне городе Ангарске.
Однако во всех этих документах таилось несколько поразивших меня моментов. Во-первых, я в них значился самим собой, всё тот же выпускник средней школы Саша Якушев. Во-вторых, фото на паспорте весьма походило на мое нынешнее отражение в зеркале. Оно имело некоторое сходство и со мной реальным, благо у меня сохранились юношеские фото студенческой поры. В третьих, поступал я на тот же факультет, как и в реальности — на отделение журналистики филологического факультета. А туда поступить непросто: конкурс вступительных-проходных баллов высокий, так что без аттестата со средним баллом 4,5 и рыпаться не стоит. Но вдобавок существовал еще один ценз, именуемый творческим конкурсом. Поступать на журналистику можно было, только имея уже к тому времени за душой публикации в газетах или журналах, или и того похлеще — сценарии вышедших в эфир твоих теле- или радиопередач.
В пачке документов публикации как раз были. Я сразу заметил тонкую пачку газетных вырезок, на первой из которых черным по белому красовался кричащий заголовок: «Птицы Мира на помойке Жизни». Под ним было помещено фото голубя с таким хищным клювом, что он больше смахивал на орла. Текст был
