Читаем без скачивания Журналист: Назад в СССР - товарищ Морозов

— Секрет… — неожиданно прервал мои педагогические размышления Женька.

Ого! Парень-то ершистый…

— Ладно, секрет так секрет. Но над моими словами подумай. Шакалов в городе, как видишь, хватает — смотри, чтобы опять не нарваться.

Я протянул ему руку, крепко, по-мужски пожал его узенькую ладошку и зашагал по аллее. В голове вновь мелькнула шальная мысль: где же я его все-таки видел? Где-то раньше, в моей прежней жизни? Но этого не могло быть никак, и я прогнал эту нелепую мысль.

Однако, как говаривали мудрецы древности, природа не терпит пустоты, и в голову ко мне сразу навязчиво полезли мысли, которых я сегодня до поры до времени старался избегать. С того самого момента, как увидел фото своих родителей, присланное мамой. Я выудил его из пачки бумаг, когда разбирал документы для университетской приемной комиссии.

С глянцевой бумаги на меня смотрели два улыбающихся человека, мужчина и женщина, примерно сорокалетнего возраста. Фотокамера запечатлела их в каком-то предгорье, поросшем хилыми сосенками и высоким, но лысым кустарником. Повсюду торчали огромные острые валуны темного камня — фотография была черно-белой, а вдали и сбоку виднелась часть какого-то странного сооружения, наподобие большого конуса или купола, каменного или металлического.

Оба были облачены в экипировку, которую я сейчас бы назвал походно-туристической — плотные штормовки с капюшонами, свитера с высокими горлами и бесформенные брезентовые штаны, заправленные в резиновые сапоги. Мужчина смотрел прямо в объектив, а женщина ласково гладила морду стоявшей рядом приземистой лошади, навьюченной большими тюками по обе стороны крупа.

На обратной стороне фото синей шариковой ручкой была нанесена размашистая подпись: «Любимому сыну от романтических бродяг-родителей!»

Я снова вспомнил их лица. Качество фото было средним, видимо, снимали в походных условиях, и тот, кто направлял объектив, скорее всего, не слишком опытный фотограф. Это не телефонные камеры в моей привычной реальности! Тут надо было, наверное, учитывать какие-то особенности аналоговой, механической съёмки, но лица мужчины и женщины все-таки были видны отчетливо. И я мог поклясться чем угодно: этих людей, явно считавших себя моими родителями, я прежде не видел никогда в жизни!

Ладно, потом проснусь, и всё исчезнет, все эти секреты и загадки, решил я. Не факт, что я буду хоть что-то помнить из такого странного и порядком подзатянувшегося сновидения. Сны я всегда забываю почти сразу, едва проснувшись. Наверняка, так будет и на сей раз. Но все-таки, эта лёгкая грустинка…

Вот и сейчас я подумал, что с этим парком связана, по сути, вся история моей семьи.

Мама рассказывала, что здесь когда-то часто бывал наш дедушка. Или прадедушка — мне сейчас было в лом высчитывать кто и когда жил тут из наших предков.

Когда он уже вышел на пенсию, имея характер горячий и неуступчивый, порой ссорился с бабушкой, после чего уходил в городской парк и подолгу сиживал тут на скамейке, читал газету или просто вспоминал свою жизнь. Потом бабушка приходила, уводила его с собой, а парк оставался — поджидать деда до его следующей ссоры со своей половинкой.

Вместе с родителями я частенько бывал тут в детстве. Меня катали на каруселях — я всегда норовил выбрать белую лошадку или рогатого оленя, взобраться на них и ехать, победоносно поглядывая на папу с мамой, весело махавших мне всякий раз, когда я «проезжал» мимо них. А потом мы шли в большой и длинный автобус, по-моему венгерского производства, какой-то древний «Икарус», окна которого были зашторены красочными занавесками и просто картонными листами с изображениями героев популярных мультфильмов. В этом автобусе размещался детский кинотеатр, и наряду с кинотеатрами он был самой притягательной палочкой-завлекалочкой городского парка культуры и отдыха для всех городских детей.

Автобус стоял много лет на вечном приколе возле паркового стадиончика со спортивными дорожками и гимнастическими турниками. Потом он окончательно захирел. Киноустановку из его салона убрали, и он тихо сгнил под осенними дождями и зимними метелями. Остался лишь его длинный остов, мутно белеющий в разросшихся кустах ракитника, словно печальное напоминание о тщетности всякой борьбы со всесильным временем.

И вот теперь, в этом странном сне, я словно бросаю времени вызов, возвращаясь в какой-то странной, юношеской ипостаси в собственную жизнь на сорок лет назад. Словно судьба дает мне шанс что-то исправить в своей жизни, изменить к лучшему — хотя бы во сне.

Потом, в моей реальной жизни, этот парк, подобно старому киноавтобусу, сильно преобразился: исчезли некогда густые рощицы, разломали старые деревянные павильоны, убрали былые кафе и карусели, появились новые асфальтовые дорожки для велосипедистов, самокатчиков и скейтеров. А в годы маминой студенческой молодости тут все было как сейчас, в этой реальности восьмидесятых годов двадцатого столетия. И мама подобно многим другим студенткам тут часто сиживала в летнюю сессию, готовясь к зачётам и экзаменам. Вот и сейчас я видел на парковых скамейках и лавках немало молодёжи, по большей части девушки. Большинство их держало в руках учебники и конспекты, что немудрено — в городских вузах начиналась пора абитуры, приехало много молодёжи поступать, а в парке было так тихо, зелено и уютно в этот июльский полдень.

Вот и сейчас я увидел девушку примерно моего возраста, одиноко сидевшую спиной ко мне на одной из скамеек в боковой аллейке, скрытой от глаз прохожих ровными рядами аккуратно подстриженных декоративных кустов, перемежаемых белыми цементными, весьма старомодного вида вазонами с цветами. На коленях девушки лежала закрытая книга.

Я взглянул на обложку — и замер. Я узнал ее, это был известный роман писательницы Жорж Санд «Консуэло». В своё время наше городское книжное издательство выпустило ее довольно-таки большим тиражом, хоть и на плохонькой, «газетной» бумаге, и она заняла своё место в домашних библиотеках многих горожан. Была такая книга и у нас. Мама рассказывала, что купила ее в пору своей студенческой юности и частенько перечитывала полюбившиеся страницы.

Но что-то было не так. Сердце моё вдруг бешено заколотилось, одновременно я похолодел, и в тот же миг девушка лениво оглянулась в мою сторону, невольно провожая взглядом полет какой-то садовой птахи. Я увидел ее глаза и замер как громом поражённый.

Эти глаза я прекрасно знал. Память запоздало подсказывала мне сейчас, что и девушку эту, и даже ее простенькое светлое платье я уже видел прежде, и к тому же неоднократно. Это случалось всякий раз, когда я открывал наш толстенный семейный фотоальбом, в самом начале которого были ранние фото моих родителей, некоторые уже изрядно поблёкшие и даже выцветшие. И это фото я помнил