Читаем без скачивания Политика - Владимир Козлов

Поднявшись по эскалатору, мы зашли в ближайшее кафе. Он заказал обоим вина, и я не хотела, чтобы он сразу же после этого предложил пойти к нему. Я бы пошла, но хотелось, чтобы это произошло по-другому. Но он не сказал, что можно пойти к нему, а предложил встретиться завтра. Я сказала, что завтра я не могу, хотя, на самом деле, могла, а послезавтра – пожалуйста.

Мы встретились и пошли в ресторан, и он ничего не рассказывал о себе, а я не спрашивала. Сама я говорила много: и про работу, что скучно и вообще непонятно, что дальше, и про то, что что-то закончилось с окончанием института: «программа-минимум» выполнена, и остается лишь пустота и скука. Он внимательно слушал и время от времени кивал головой.

Когда официант принес счет, он сказал, что можно пойти к нему. Он сказал это не пошло без дурацкой улыбки. И я согласилась.

В его квартире была какая-то нереальная чистота и порядок. Он повесил мой плащ, поставил ботинки в отведенный для них угол, дал мне тапки, сунул ноги в свои. Мне это все не понравилось. Я поняла, что он – закоренелый идейный холостяк, который время от времени знакомится с девушкой только для секса.

Мне сразу захотелось уйти: настолько неприятным был этот его идеальный порядок в квартире, и он посреди этого порядка смотрелся невыигрышно, неинтересно. Не знаю, почему я не ушла…

Он достал из бара бутылку вина и бокалы, и я заметила, что бокалов там всего два.

Я спросила:

– Почему у тебя только два бокала?

– Мне достаточно: я не приглашаю больше одного гостя.

– И эти гости – девушки?

– Да. А зачем мне мужчины? Мужчины мне не интересны. Я все о них знаю, и хорошее, и плохое, потому что я сам – мужчина.

– Ну, интерес – это одно… А просто кто-то, с кем бы было приятно провести время, а не только…

– Не только – что?

– Секс.

– А никогда и не бывает, чтобы только это. Девушка должна меня чем-нибудь заинтересовать, понравиться, иначе… Мне же не семнадцать или там восемнадцать, когда главное – секс, а все остальное – так, обертка. Если девушка мне не кажется достаточно умной и интересной, я ее просто не приглашаю к себе, какой бы привлекательной она не была.

Я и после этого не ушла. Мы выпили вино. Я слегка опьянела. И осталась.

Утром он ходил по кухне в махровом халате, сосредоточенно готовил завтрак. Когда я сказала «Доброе утро», он посмотрел на меня такими пустыми глазами, каких я еще не видела. Так, наверно, было у него много раз. Он не скрывал, что потерял ко мне интерес.

Он предложил мне водки, я отказалась. Тогда он налил себе, выпил. Грустно улыбнулся.

– Может быть, я и хочу, чтобы все было по-другому, а, может быть и нет, – сказал он.

– Кто ты по профессии?

– Финансовый аналитик.

Мне не было жалко его. И отвращения тоже не было. Но я вдруг испугалась, что теперь вся жизнь у меня будет состоять из таких вот случайных и пустых встреч, которые не приносят ни яркого кайфа, ни полного отвращения.

Через две недели, в субботу, мы пошли с Таней в ночной клуб. Давно хотели увидеться и сходить куда-нибудь вместе, чтобы просто поговорить. Домой не хотелось: у меня – хозяйка квартиры, у нее – родители.

Народ в клубе был пестрый – от подростков, стащивших или выпросивших у родителей деньги, до коротко стриженых сорокалетних мужчин, которые, похоже, недавно вернулись из зоны.

Подростки активно пытались знакомиться и приглашали нас танцевать. В конце концов мы пересели за столик в углу, в самом конце зала. За соседним столиком сидели два парня, они не обратили на нас внимания.

Мы с Таней сидели и пили вино. Потом она предложила познакомиться с парнями за соседним столиком и сама подошла к ним. Оказалось, что они – совсем молодые ребята, студенты. Тоже, как и мы, встретились, чтобы пообщаться вдвоем и тоже непонятно зачем пришли для этого в шумное людное место. Один был проездом в городе, другой здесь учился. Ему я дала свой телефон – уже под утро, когда уходили. Он особенно не просил, но сказал, что позвонит.

Он позвонил почти через неделю. Предложил встретиться, выпить пива. Я согласилась: у меня все было пусто, и скучно, однообразно. За неделю не произошло ничего, кроме того, что в метро несколько раз заговаривали пьяные мужики, но я на них не реагировала.

Мы с ним сидели в баре. По стенам были развешены засушенные бабочки в коробках под стеклом. Играла не слишком громкая музыка – можно было разговаривать, но разговаривать было не о чем.

Он с удовольствием пил пиво и говорил, что день, прожитый без пива, – это не день для него. У него в левом ухе было три серьги, а в правом – одна. Он снял свитер, остался в майке, и я увидела, что на предплечье у него – татуировка в форме дракона. Я спросила:

– Ты что, родился в год дракона?

– Нет. Это – просто так.

– А какую музыку ты любишь слушать?

– Любую. Какая разница, в принципе? Ну, конечно, чтоб танцевальная, и чтобы не русская попса. Главное – чтобы в клубе была атмосфера приличная, поменьше лохов и колхозников.

– Часто тусуешься в клубах?

– В общем, да.

– А деньги где брать?

– Деньги? Ну, деньги то есть, то нет, чаще нет – увы. В основном, конечно, беру у родителей. Работать – нормальной работы нет, а за гроши на дядю пахать – спасибо, не надо. Потом, после института, будет видно, что делать. Не хочу сейчас думать про это. Рано. Еще целый год, ну, чуть меньше, чем год. Но все равно время есть. А тебе нравится в твоей фирме?

– Нет, не нравится.

– Ну вот – видишь? Куда мне спешить?

Мы выпили по три кружки пива, потом поехали к нему. Он сказал – никого нет дома.

Утром оказалось, что его мать – дома. Она долго с кем-то болтала по телефону про погоду, про цены на рынке и про соседей, и я не могла даже выйти в туалет. Потом она, наконец, ушла.

Я спросила:

– Почему ты не сказал, что мать дома?

– Какая разница? Это что, что-нибудь изменило бы?

Он отвернулся к стене и опять заснул. Я оделась и вышла.

На улице было мерзко и пусто. Сыпал мелкий снег-крупа. Редкие прохожие смотрели угрюмо и злобно.

Я спустилась в метро. Стоя на эскалаторе, я увидела его: он ехал вверх. Он повернулся и посмотрел на меня. Или не на меня. Не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Я не успела крикнуть ему или помахать рукой. А потом, внизу, я не перешла на другой эскалатор, чтобы подняться наверх и попытаться его догнать.

На трубах[4]

Мы сидим на трубах теплотрассы у кольцевой дороги. Дымит ТЭЦ. Стас поет под гитару песни «Наутилуса» и «Кино». Лето скоро кончится. Мы все лето просидели на трубах. Пили пиво. Слушали Стаса, хоть он и не очень хорошо поет.

Стас допевает «Башетунмай» и присасывается к бутылке пива.

– Я не люблю Цоя, – говорит Гоша. – За его примитивные тексты и примитивную музыку.

– Значит, ты левый чувак, – злобно отвечает Стас.

Он тащится от «Кино», прошлым летом ездил в Ленинград, чтобы записать в звукозаписи все их альбомы. Потом мы у него их переписали. Мы все тащимся от «Кино». И Гоша тоже. Просто он выделывается, потому что сейчас с нами Ленка. Она сидит рядом со мной, и я обнимаю ее за плечи.

– Классно как, – Стас задирает голову. – Небо. И звезды…

– И трубы, – говорит Гоша.

– Что трубы?

– Ничего. Просто трубы. И дома корявые. И дым от ТЭЦ.

Гоша смотрит на нас, как будто это мы виноваты, что ему здесь не нравится жить. А может, он снова выделывается.

– Да, ладно, что тебе за дело до дыма из труб? – говорю я.

– А тебе что, не надоело жить здесь, у кольцевой дороги, в этих сраных домах с алкашам и идиотами? А у вас в Москве тоже так, Ленка?

– Что – так?

– Ну, районы такие однообразные, дома. Люди-придурки?

– Не знаю. С виду, наверное, так же. А люди… Ну, они более разные…

– Почему Гоша такой злобный? – спрашивает Ленка.

Мы идем по двору. Я провожаю ее домой.

– Не знаю. Наверно, жалеет, что не сбежал в пятнадцать лет из дома. А сейчас ему уже шестнадцать. Поздно: не получится так, как в песне.

Мы подходим к моему дому.

– Если не торопишься, можем залезть на крышу, – предлагаю я. – Скорее всего, ход открыт.

– Вообще-то, не тороплюсь.

Мы поднимаемся на лифте на последний этаж, потом по металлической лестнице в лифтовую, а оттуда – на крышу. Внизу монотонно светятся окрестные девятиэтажки.

– Ни разу не была на крыше, – говорит Ленка. – Весь район по-другому выглядит. Потому что темно, наверно.

– Не так уродливо.

– Может быть.

– Тебе здесь не нравится. Хочешь скорей обратно в Москву.

– Откуда ты знаешь?

– По тебе видно.

– Значит, ты наблюдательный.

– Нет, правда.

– Что – правда?

– Что тебе здесь не в кайф.

– Нет, здесь неплохо. Бабушка. И ты. И Стасик, и Гоша – тоже нормальные ребята. Я вас столько лет знаю…

– А сейчас ты скажешь, что мы какие-то другие становимся, и ты – тоже другая, и общих интересов все меньше…