Читаем без скачивания Роман о любви: Катулл и Клодия. Римское небо. Книга 1. Роман. Переводы. Эссе. - Ольга Карклин

– Устраивайся. Здесь не очень уютно?

– Уютно везде, где ты, – ответил мальчик.

Его искренность или любезность казались чудовищными.

– Что-нибудь прохладительное?

– Как хочешь сама.

– Тогда немного вина. Ты вино пьешь? Разбавляешь?

Он улыбнулся.

– Я не разбавляю, думаю, это все портит.

– И я, – рассмеялась Клодия.

И от этого смеха, серебристого, легкого, щекочущего, словно разлетелось множество колокольчиков и стало легко и свободно. Ушла даже и тень скованности.

Она поставила на столик бокалы, темную запотевшую бутылку, высыпала на белоснежную пузырчатую тарелку горсть орешков.

– Угощайся. А вино разливать придется тебе, не так ли?

– Да, госпожа.

И он уже держал в своих далеко не аристократических руках темное стекло, и вино уже лилось в бокалы, безупречной линией, и она уже поднимала свой бокал:

– За встречу!

Что-то было здесь еще. Что-то совсем новое, о чем просто не хотелось думать…

– Ты не представилась.

Клодия помрачнела. Встала, вышла из-за стола. Подошла к окну. Все верно. Случайная встреча, простое любопытство. Теперь она вынуждена отвечать на вопросы, рассказывать о себе, о своей жизни. Кроме того, достаточно, в общем, одного имени, чтобы он мог всегда узнавать о ней… да. А с другой стороны, зачем ей помнить сейчас, как ее звать, кто она, что происходило вчера? Прошлого – нет. Настоящее…

В комнату влетела ее птичка. Закружилась. Клодия подошла к небольшому, скрытому в стене шкафчику, взяла оттуда горсть зерен, протянула ладонь. Птичка, снижаясь и поднимаясь, клевала золотистые крупинки. Сквозь просветы задрапированного окна в золотом луче солнца вибрировала жизнь.

Клодия вернулась к столику, села на прежнее место. Напротив нее на ложе полулежал мальчик. И все также спокойно смотрел на нее.

– Не знаю, сможешь ли ты это принять, – сказала Клодия, – может, сегодня у меня не будет имени?

– Я бы хотел тебя все же как-то называть.

– Называй.

– Ипсифилла. Та, кто любит себя. Хорошо?

– Не обижайся.

– Ты хотела поговорить.

– Но точно не о том, кто я.

– Может, ты хотела поговорить о том, кто я?

– Я хотела поговорить. Мне казалось, это важно.

– Я понял. Все, что ты могла бы рассказать о себе, это – не ты?

– Наверное. Да. Точно..

Он посмотрел на хрустальный шар, лежащий на столе.

– Подарок?

– Да.

– Тогда пусть его место будет здесь, в твоем доме. Я так хочу.

Он поднялся:

– На самом деле, мне бы очень хотелось тебя поцеловать. Мне бы хотелось целовать тебя. Долго. Много. Всегда. Поэтому я пойду. Проводи меня.

Она встала. Он был прав. Разговор был невозможен.

У них не было языка, на котором можно было говорить о самом важном, большем, чем все слова…

Она взглянула ему в лицо, его выразительные, почти пухлые губы, были точно созданы для поцелуя. Он улыбнулся, обнажив в улыбке белоснежные мелкие неправильные зубы. При всей неправильности черт, он был прекрасен. От него шло невероятное тепло. Хотелось к нему в руки. На грудь.

Он взял ее руку и поцеловал. Другую.

Она вспомнила об этом странном луче, который привел ее к нему, и вдруг доверилась этой силе.

Ей стало легко и свободно.

Она обняла его, и мир закружился.

Эссе (2; 3)

…Предок Клодии Апий Клавдий Слепой, рожденный в 312 г. до Р.Х., создавший акведуки, водопровод, знаменитую Апиевую дорогу (и поныне одна из лучших дорог в мире) писал в своей первой, изданной в Риме книге «СБОРНИК ЦИТАТ И АФОРИЗМОВ»:

«Человек сам кузнец своего счастья».

Вероятно, он меньше всего предполагал, что через несколько столетий его прекрасная пра-пра-правнучка и гениальный молодой поэт перевернут этот афоризм, перевернут, но не забудут.

И вот, этот пылкий юноша, Катулл, встречает Клодию и влюбляется в нее.

Более неосмотрительным просто нельзя было быть.

Он, чья душа пылала огнем поэзии, чьи идеалы были просты и неизменны, чье кредо было – ЛЮБОВЬ И ВЕРНОСТЬ нашел себе более, чем неподходящий, на первый взгляд, объект для своих чувств.

Кроме того, он был не то, чтобы совсем беден, семья еще поддерживала его, но все-таки он был небогат, НЕРИМЛЯНИН, а значит – ПЛЕБЕЙ, и совсем некрасив, и даже СВЕТЛОГЛАЗ, волосы имел серые, что противоречило эстетике Рима, и у него был не лучший рост, и вообще, друзья называли его ОБЕЗЬЯНОЙ. Кого-то напоминает, не правда ли? Нашего Пушкина. Его друзья порой тоже звали обезьяной.

Катулл снимал квартиру в инсуле, арендном доме, пользуясь услугами своего верного единственного слуги, и вообще, кто он был такой, этот Катулл? ПОЭТ? НИКТО.

И вот этот веронец вдруг находит успех у Клодии.

Их видят всюду вместе, Катулл сочиняет чувствительные стишки ПРО ПТИЧКУ, которые тут же разлетаются по Риму.

Их пишет полуграмотный плебс на стенах домов, поют в кабаках, читают и переписывают знатные нобили, патрицианки, даже уважаемые матроны.

Катулла и Клодию видят в театре, на ипподроме, в городе.

Невероятно – они даже не выглядят как любовники.

Они РАЗГОВАРИВАЮТ.

Еще удивительнее, Клодия больше совершенно не интересуется красивыми римскими мальчиками.

Клодия ведет себя как природная девственница, она вдруг становится СКРОМНОЙ.

Она даже меняет одежду на более скромную и больше не устраивает свои шоу.

Даже муж, сенатор замечает невозможную перемену.

Он начинает РЕВНОВАТЬ К КАТУЛЛУ. Он впадает в ярость при виде этой скромнейшей парочки. Он запрещает принимать в их доме Катулла, он устраивает Клодии нелепые сцены ревности.

Рим НЕ ПОНИМАЕТ.

Но при этом Рим восхищается стихами Катулла, и его знаменитые стихи ПРО ВОРОБЬЯ, с момента их написания, не один уже век украшают римские стены.

Комментарии (2)

За 2 года до этого

В 62 году до Р. Х. Цезарь становится претором.

В конце этого же года в декабре в Сатурналии в его дом на праздник Доброй Богини проникает Публий Клодий Пульхр.

Клодия ждет суд за то, что он, переодетый женщиной, проник в Дом Цезаря, где справлялось празднество Благой Богини, очень почитаемой римлянами, особенно женщинами, на котором никогда не дозволялось присутствовать мужчинам.

По этому поводу Цезарь заявляет: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений». И подает на развод.

Предполагается, что Клодий проник в дом для того, чтобы встретиться с женой Цезаря.

Вообще-то, обвинение притянуто за уши. Ну, кто всерьез станет назначать свидание именно в единственный в году женский праздник, ритуальный, да к тому же с таким множеством свидетельниц? Ну, уж не влюбленный, точно.

Так кому необходимо такое свидетельство? Клодию? Вовсе нет. Цезарю!

И затем в начале 61 года Цезарь разводится с Помпеей, дочерью Квинта Помпея и внучкой Луция Суллы.

Этот брак принес ему огромные средства и политические возможности. Но нужно было двигаться дальше.

Цезарь не долго томился в одиночестве. Он был высок, строен, светлокож, хорошо сложен, черноглаз, ну, разве, чуть полноват лицом. Патрицианки охотно предоставляли ему утешения.

Он был близок многим римским дамам. В том числе и жене Марка Красса – Луциии, а также жене Гнея Помпея.

Но больше всех он любил мать Брута. Черная редчайшая жемчужина, стоимостью в 6 миллионов сестерциев не показалась слишком большой ценой за ее внимание. Сам же Брут, говорят, был внебрачным сыном Цезаря. Во всяком случае, Цезарь относился к Бруту как к сыну. Не – «и ты, Брут», а по свидетельству очевидцев: «и ты, сынок».

Курион Старший в своей речи как-то назвал Цезаря «мужем всех жен и женой всех мужей», назвал публично. Правда, в Риме такими шутками мало кого можно было удивить, как и убедить.

В 61 году от Р. Х. Клодий обвиняется в святотатстве, но, избегая наказания, откупается.

Глава 3. Воробей

3

Lugete, o Veneres Cupidinesque*,et quantum est hominum venustiorum:passer mortuus est meae puellae,passer, deliciae meae puellae,quem plus illa oculis suis amabat.Nam mellitus erat suamque noratipsam tam bene quam puella matrem,nec sese a gremio illius movebat,sed circumsiliens modo huc modo illucad solam dominam usque pipiabat;qui nunc it per iter tenebricosumillud, unde negant redire quemquam.At vobis male sit, malae tenebraeOrci**, quae omnia bella devoratis:tam bellum mihi passerem abstulistis.o factum male! o miselle passer!Tua nunc opera meae puellaeflendo turgiduli rubent ocelli.

3

Плачь, Венера КупидонаИ те, в ком еще есть человечность!Воробей моей девочки умер,Воробей, радость моей детки.Кого больше света глаз любила;Больше, чем свой мед любят пчелы,Так добра, словно девочка мама,Он с груди не слетал ее и лона,Для одной госпожи своей чирикал.А сейчас он на пути мрачном —Там, откуда уже нет возврата.Ужасное, мрачное пространствоОрок, жрущих красоту жизни.Преступленье! Бедная птица!А теперь у моей девочки распухлиОт слез глаза, и как рубин покраснели.

60 год от Рождества Христова. Год консульства Целера Метелла.