Читаем без скачивания Нефтяная Венера (сборник) - Александр Снегирёв

– Ваня, где ты взял это… эту картину?

– Не скажу, не скажу! – Он с разбегу бухнулся на диван с высокой спинкой и двумя истершимися бархатными валиками по бокам.

– Хватит ломаться! – потребовал я.

Тут он взял и заревел. Умеет делать это неожиданно.

– Не кричи-и-ии на меня-я-я-яяяя! А-а-ааааа! – моментально превратился в крупного пупса, брызжущего слезами и размазывающего сопли по физиономии.

– Я не кричу! Прекрати рев, ты уже взрослый!

– А-а-а-аааааааа, – пускает пузыри носом и ртом.

– Ну ладно, извини… Извини, я же так… как бы… Извини… – воспитатель из меня никудышный. Я обнял Ваню, похлопал по спине. – Не плачь, я ведь не просто так спрашиваю… странно все-таки… я машину выталкиваю, а ты вдруг притаскиваешь домой картину… а может, за ней охотятся гангстеры?..

– Она красивая… – всхлипнул Ваня. Плакать он прекращает, как ребенок – так же быстро, как начал. Он вообще отходчивый, мой Ваня. Мне бы так.

– Ну скажи, где ты ее взял?

– Не скажу!

– На помойке нашел?!

– Не скажу, не скажу!

– Пойдем, покажешь! – Я взял его за руку, помог надеть куртку и ботинки, оделся сам, и мы вышли за дверь.

С самого начала Ваня во всем отличался от нормальных детей. Даже телом, силуэтом. Обыкновенные дети похожи на хорошеньких кукол. Пропорциональная головка, ручки, ножки. Ваня же походил на игрушечного плюшевого медведя. Ручки и ножки тонкие, а голова и пузо – большие.

Врачи предрекали скорый конец. Порок сердца, не совместимый с жизнью, общая слабость организма, низкий иммунитет. Ходить Ваня начал только в три с половиной года. Но жил.

Наличие слабоумного сына не укладывалось в моей голове. Друзьям по двору, знакомым с детства, соврал, что из-за смерти нашего малыша мои родители усыновили чужого ребенка-инвалида. Для меня было немыслимо признаться, что я отец дауна. Сам я у родителей появился поздно; матери было сорок, отцу на пять лет больше. Подслушав в детстве разговор мамы с врачом, узнал, что ей делали реанимацию плода. То есть меня. Оживили специальным уколом. Я родился мертвым, практически мертвым. В детстве много болел. Рахитичная, большая голова, раздутый живот. Меня вечно таскали по врачам. Из-за сколиоза запретили поднимать тяжести, и мама не придумала ничего лучше, чем рвать школьные учебники для того, чтобы я носил в портфеле только те страницы, которые требовались для урока. «Как тебе не стыдно! Это же КНИГА»! – ежедневно порицали меня непогрешимые училки, а одноклассники и, что самое ужасное, одноклассницы издевательски смеялись. Бабушка водила меня в школу и встречала после уроков, когда ровесники уже ходили самостоятельно. Вдобавок я картавил. Путем скандалов, истерик и угроз удалось выколотить отмену бабушкиного эскорта, но взамен мне на шею навесили связку ключей от дома. Боялись, что иначе потеряю. Звенящая связка была настоящим камнем, тянувшим ко дну.

Подростком я начал тайно заниматься спортом. Тайно, потому что мама запрещала перенапрягаться из-за слабого сердца. По утрам выходил из дома раньше положенного и тщетно болтался на дворовом турнике. Однажды меня застукал отец. Он не заложил меня маме, а вместо этого завел график подтягиваний на клетчатом тетрадном листе. Через два месяца я мог подтянуться пять с половиной раз, перестал передавать в школу медицинские справки, освобождающие от физкультуры, и сдал все нормативы. Физрук даже отправил меня на районные соревнования по кроссу, где я пришел вторым. А еще отец записал меня к логопеду.

За одно лето я окреп и научился выговаривать «р». У меня обнаружилось чувство юмора, девочки глядели на меня благосклонно. Сделавшись душой компании, я приобрел крепкую неприязнь к инвалидам, калекам и хлюпикам. Жизнь завертелась веселым колесом. И тут на тебе. Сын-дурачок.

С чего я так зарубился на этой картине? Зачем мне знать, где Ваня ее раздобыл? Чего мы выперлись на вечерний промозглый двор? Метаться в поисках хозяина картины смешно. Вдоль улицы горели редкие фонари. Метрах в двадцати возле своей калитки топтался сосед Тимофеич.

– Добрый вечер, Виктор Тимофеевич!

– Здорово, Иван. У нас тут авария, слыхали?

– Да… – пискнул Ваня.

Я сильно сжал его ладонь, догадавшись, что авария и картина связаны, а сам спросил Тимофеича:

– Что за авария?

– «Тойота» в поворот не вписалась. Хорошо, на встречке никого не было. Мужика только что «реанимация» увезла. Пьяный, я с ментами разговаривал. И кто им права продает, расстрелял бы! – Тимофеич закурил. – Вот скажи мне, Федь, что за народ? Ведь знак стоит всю жизнь – «крутой поворот». Так нет, несутся как угорелые и опрокидываются. Пьяные, трезвые, один хрен!

– Может, они в знак не верят? – предположил Ваня.

– Может, не верят… – Тимофеич тяжело вздохнул. – Вот так катаешься-катаешься, а потом бах – и нету. Сходите, посмотрите, машина небось там еще. Вся морда раскурочена!

Когда мы отошли в сторону, я тихо спросил Ваню про аварию. Он отвернулся и принялся тереть, будто умывая, левую руку правой.

Спустились в овраг. Отодвигая от лица ивовые ветки, я обратил внимание, что почки стали набухать. Спотыкаясь о пакеты с мусором, мы поднялись к дороге, к синим всполохам «мигалки». У обочины стояла милицейская «девятка» и застывшая перед накренившимся столбом «Тойота» со скомканным, словно лист бумаги, передом. На асфальте было разбросано конфетти осколков, блестели черные пятна разлившегося масла.

– Картина из машины? – спросил я тихо.

– Да…

Мы стояли на обочине, точно два туземца, вышедшие поглазеть на разбившийся о рифы танкер. Выходило, что мой умственно отсталый сынишка обокрал умирающего.

Первые месяцы после появления Вани на свет я не находил себе места. Даже молился однажды в церкви, прося о смерти сына.

– Забери Ванечку к себе, Господи.

Ваня жил.

– Что я такого натворил?! За что мне это?! Я же сам только недавно стал нормальным!

Чтобы не казаться Богу эгоистом, я просил его за родителей:

– Чем они виноваты?! Мама всю жизнь работала с утра до вечера, очень хотела внука. Папа приличный нормальный мужик. За что? Ну, хорошо, Господи, а сам Ваня при чем?! Ведь когда он вырастет, то поймет, что отличается от других, соображает плохо, физиономия так себе, прохожие брезгливо отворачиваются.

Мама бросила работу и посвятила себя Ване. Она верила в то, что его можно вылечить.

– Я спрашивала у ангела, он сказал: Ваня вырастет и станет генералом, но для этого надо постоянно молиться! – Мама в себе не сомневалась, даже квартиру освятила, пользуясь каким-то лично ею выдуманным обрядом.

Я спорил. Присутствовавший при этом отец требовал, чтобы я не грубил. Маленький Ваня, боявшийся громких голосов, ревел. Так проходили наши редкие встречи.

Годы шли, Ваня оставался дауном. Я довольно успешно работал дизайнером, оформлял интерьеры частных домов. Даже нашел плюсы в ситуации: будь у меня здоровый ребенок, пришлось бы нянчиться, на карьеру и развлечения не хватало бы времени. От целителя Семенкова мама, как постоянный клиент получила подарок – машинку для сбривания катышков с шерстяных изделий. Все свободное время она искала причины, почему Ваня родился таким. Когда-то она была секретарем парткома, поиск виноватых для нее – рефлекс. Она то упрекала меня, что Лена простыла на первом месяце беременности, то обнаруживала на моем астральном теле порчу. Я не переносил ее нотаций, но и без нее обходиться тоже не мог. Мы были как пара влюбленных, постоянно выясняющих отношения. В начале каждого разговора мы ладили, в середине чуть не бросались друг на друга с кулаками, в конце или нежно целовали друг друга на прощанье, или мама стояла с трагическим лицом, опустив руки, а я уходил, хлопнув дверью.

Отец принимал жизнь такой, какая она есть. Он души в Ване не чаял. Качал его на руках, играл в кубики, читал вслух книги, сочинял смешные песни. Я все хотел записать эти песни на диктофон, но постоянно забывал. А потом уже и записывать было некого.

После маминой смерти милиция явилась разбираться, умышленное ли было отравление или нет. Мне даже закралась мысль, не подсунул ли отец это масло специально. Мама ведь его пилила бесконечно. Вышло бы идеальное убийство, ну вроде продавщица в аптеке перепутала. А выпила сама, никто не заставлял. Я свидетель. Расспросить папу на этот счет мне не удалось. Он умер от инфаркта на следующий день после допроса у следователя. Откуда вместо касторового масла появилось камфорное, никто разбираться не стал. Дело закрыли, списав все на трагическую случайность.

Мы сидим за круглым столом, молча рассматривая картину.

– Я гулял, и тут трах – автомобильная авария! Я подошел, дяденька не двигается. Не пристегнулся. Всегда надо пристегиваться…

– Про картину давай.

– Она рядом с ним лежала. Я дверцу открыл и взял.

– А тебя никто не видел?

– Не знаю, – задумался Ваня и погрузился в размышления.