Читаем без скачивания Библиотекарь - Александр Галин

Ковалёв. Юра на два года старше Валеры, на два с небольшим года.

Грызлов. Ну, тогда Юрка меня посечет. Мать выглядит на нашу младшую сестру. Только что из тура: Италия, Франция, Испания. Все время перед тобой южные очертания Европы… Много технических новинок, но не учитывают человеческий фактор. Нет такой заботы о людях, к которой мы привыкли. Понимаете? Тут сервис не спасает. На нас смотрят с нескрываемым интересом. (Вдруг замер.) Слышу голос! Голос! Голос!

Молчание. Входят Инна Сергеевна и Паша.

Инна Сергеевна. Что ты меня оставил, черт, машину сторожить?! Куда ты делся? Я там мыкалась по двору!

Паша. Вот они нашлись.

Инна Сергеевна. Попала в артель каких-то слепых!

Паша. Правильно, артель за стеной! Вот, открыли дверь и видим: в цеху работа не прекращается и в выходные дни. Кому стало скучно, те могут свои коробки делать, чтобы увеличить личную норму выработки. Кто хочет посвятить свое место в жизни искусству, тот, пожалуйста, играет на баянах. Никто не препятствует – пожалуйста. Свобода выбора во всем, пожалуйста! Там у монахов была трапезная…

Инна Сергеевна. Здравствуйте, Владимир Викторович. Где же Юра?

Ковалёв. Здравствуйте, Инна. Я думал, он пошел вам навстречу.

Инна Сергеевна. Нет, я его не видела. (Паше). Возьмите себе апельсин.

Паша. Никогда не притронусь! Никогда не ешьте, не губите свои молодые годы!

Инна Сергеевна. Грызлов, дай ему апельсин.

Грызлов. Одного хватит тебе, Сусанин?

Паша. Особы женского вида сильно реагируют на чужеземные краски природы. Но товарищ Мичурин – хочу, чтобы вы знали, – прикасался только к плодам нашего произрастания. Бывало, приедет, с порога кричит: «Пашка, неси антоновки!» Наша антоновка считалась наилучшая в мире. Спорить с ней могла только орловская. Но наша, Тамбовской губернии, была сильнее. Однако орловская произрастала ближе к столице, вот ее все и воспевали. Съест, бывало, Мичурин яблоко прямо с ветки – надолго задумается… Такой был пронзительный знаток природы товарищ Мичурин!

Инна Сергеевна. Вот с ним о яблоках. Грызлов, купи у него яблок.

Грызлов. Телевизор смотришь?

Паша. Нет, я дежурю. Я вахту смотрю.

Грызлов (указал на Инну Сергеевну). Ну-ка, представь ее! Представь внимательно. Я бы на твоем месте и яблоки, и меду ей принес – все от чистого сердца. Когда еще к вам такие люди приезжали?! Неси, неси, не бойся.

Паша. А где они, яблоки мои?! Моих садов отлетел цвет. Нет у Пашки теперь прежних садов. Меня вот попросили подежурить в артели на дверях, а так – я свободный раб научной мысли…

Ковалёв. Спасибо, Паша, теперь мы сами.

Паша. У вас директорша? Владимир Викторович, скажите, пусть она вернется. Мне уж нельзя больше сидеть. Надо инвалидов на лекцию собирать. Скажите ей: телефон молчит. Она просила, что звонки звонить будут. Передайте: нет больше звонков.

Ковалёв. Телефоны часто выходят из строя.

Паша. Товарищ Мичурин был справедливо против техники. Он правильно рассуждал: живая природа через способство скрещивания должна сама достичь огромных результатов. Я сопровождал товарища Мичурина по заданию правительства к Константину Эдуардовичу Циолковскому. Два вопроса задал товарищ Мичурин Константину Эдуардовичу: был ли Исаак Ньютон еврей? «Да, – сказал Циолковский, – но наука от этого не пострадала». «Нет, пострадала! – закричал товарищ Мичурин и погрозил Константину Эдуардовичу пальцем. – Его утверждение, что яблоко обязательно упадет, оторвавшись от ветки, сделанное евреями, побеждено навеки. Через способство скрещивания мною выведен такой сорт яблок, что оно не упадет на землю, а скорее наоборот, будет над ней плавно висеть ровно столько, сколько нужно, пока полеводы его не соберут в корзину». Константин Эдуардович надолго задумался. Он сделал записи в блокноте. «Нет! – воскликнул. – Оно обязательно упадет!» Товарищ Мичурин засмеялся, достал яблоко, подкинул его… Яблоко тихо-тихо, плавно-плавно вот на таком расстоянии от земли и повисло. И секрет этого сорта он передал мне!

Молчание.

Инна Сергеевна. Чего это он про евреев начал?

Грызлов (Ковалёву). Этот мичуринец, он что, достопримечательность ваша?

Ковалёв. Паша, спасибо, теперь мы сами.

Инна Сергеевна (Грызлову). Видишь, ты меня оставил одну, он бы меня сейчас придушил, к черту, в коридоре!.. Где мой сын, Владимир Викторович? Где Юра?

Паша (вскрикнул). Вы мамо Юрия Алексеевича? Мамо?

Инна Сергеевна. О, боже мой! Уберите вы его!

Грызлов. Ты что кричишь? Ну мамо, а что?

Паша. Низкий поклон, поклон вам, мамо!

Инна Сергеевна. Я в потемках не разобрала, что он дурачок. Как тут только читатели головы себе не сворачивают!

Грызлов. Судя по этому читателю…

Инна Сергеевна (взглянув на Ковалёва, Грызлову). Вы познакомились, я вижу.

Грызлов. Состоялось знакомство.

Инна Сергеевна. Ну и чудесно. Владимир Викторович, мне бы переодеться с дороги. Забыла, где-то у вас тут дверь в жилищный отсек. Как-то я среди полок пробиралась, помню. У вас тут что, ремонт надумали делать?

Ковалёв. Нет, артель расширяют: коробки нужны.

Инна Сергеевна. А где книги? У вас, я помню, было много книг.

Ковалёв. Книги уже собраны, ждем, когда нас перевезут. Куда – пока неизвестно.

Инна Сергеевна (Грызлову). Пойдем! Что ты стоишь?

Грызлов. А провизию оставить? Ногу надо сразу в духовку. Как ты смотришь на это, мамо?

Инна Сергеевна. Сунь в духовку. Делай, как знаешь, что ты меня спрашиваешь? Не проводите меня, Владимир Викторович? Мне надо в порядок себя привести перед встречей с сыном.

Ковалёв. Я покажу.

Инна Сергеевна уходит. Ковалёв идет за ней.

Грызлов (смеется). А всю дорогу стонала: мяса хочу, мяса!.. Духовка-то у них есть? (Подхватил часть пакетов. Паше.) Стой здесь на посту. (Выходит.)

Паша один, оцепенел, восторжен и светел. Не замечает, как баянисты, поднявшись, потянулись в сторону артели. Грызлов быстро возвращается, деловито собирает пакеты.

Ну что, мичуринец, улыбаешься? Узнал диктора вашего? Кто вам глаза на мир открывает, кто вам тьму египетскую освещает с голубого экрана?! Картошка есть? Что тут у вас растет?

Паша. Пальмы не растут.

Грызлов. Не скажи. Я, когда в город въехал, вижу – свинью на поводке прогуливают. Глядишь, и пальмы вырастут.

Паша. Федоренко Модеста ведет.

Грызлов. Федоренко? Она кто?

Паша. Старшая моя сестра, Екатерина Федоренко.

Грызлов. Ну-ка помоги мне.

Паша берет пакеты, но вдруг застывает как вкопанный.

Паша (тревожно). Вон там сидели два музыканта. Почему молчат баяны? Работать пошли.

Грызлов несет пакеты, Паша ему помогает. В опустевшей на миг библиотеке стали отчетливо слышны угрюмые и монотонные звуки работающих механизмов артели инвалидов, в зарешеченных окнах прибавилось движения. Входят Валера и Юра. В отличие от оживленного Валеры Юра бледен и молчалив.

Валера. Может быть, голос не один был. Мало ли что он несовершеннолетний! Думаешь, Кулибин, будущий Попов?

Молчание.

Я отношусь к нему с такой же симпатией, как и ты. Парень засунул аппарат в водопроводную трубу, сам сидел дома, за три квартала, и разговаривал в микрофон – и все, весь голос!

Молчание.

Кое-что он себе напозволял: там собирались толпы. А почему они собирались – ведь парень нес, в общем-то, чепуху. А-а?

Молчание.

С тобой трудно говорить, брательник. Если ты молчишь, то хоть кивай в ответ… Посмотри на себя: губы синие, руки дрожат. Ну-ка вытяни вперед. Ты зарядку делаешь, как я велел, на холоде? Вытяни руки, закрой глаза.

Юра выполняет.

Указательным пальцем дотронься до кончика носа… Нет, не моего… Это ухо, дорогой мой.

Молчание.

Тебе надо спать и жрать, спать и жрать! Показываю: раз, раз… другой рукой: раз… Ты понял меня: делай зарядку на холоде… Так вот, из-за этого голоса бабушку богомольную задавили в толпе, пьяные девки повалили милиционера. Парень с огоньком играл все-таки, с огоньком! Знаешь, что такое фанатичная толпа? Там творилось такое – трамваи не могли пройти! Пошли слухи. На этом голосе, между прочим, многие большие люди погорели: «затянули», «сразу не просекли»… Чтобы засечь этого Кулибина, вызвали специалистов из Москвы с аппаратурой. Пусть бы он в кружке «Умелые руки» все это смастерил – нет, ему захотелось вещать!