Читаем без скачивания Холм демонов - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Вот, Александр Иваныч, тот человек, что починил вашу самоходную телегу, — сообщил Борька.

— Да там всегой-то одна какая-то хреновина полетела, на которой искорка проскакивает, дак я ее маненько подковал и взад присобачил, — почесывая огромную черную бороду, неожиданно высоким голоском промолвил Пров Викулыч. — Должна работать. — И, немного подумав, добавил: — Овродя бы.

— Ну так пойдем, Викулыч, посмотрим, в чем там дело, — обрадовано вскочил Селезень.

— Погодите малость, — удержал его Борька. — У меня к вам предложение от нашего Государя — стать одним из Царь-Городских воевод.

— Передайте Государю мою признательность, — прогудел майор уже из дверей, — но я предпочел бы остаться простым консультантом.

— Кем-кем? — не разобрал Борька.

— Ну, советником. — Дверь за Селезнем и Викулычем закрылась. Борька непринужденно уселся за стол:

— Государь просил передать, что вы можете жить здесь, сколько вам будет угодно.

— Мы не хотели бы злоупотреблять гостеприимством Государя, — дипломатично ответил Дубов, — и, скорее всего, через месяц покинем Царь-Город.

— Но, может быть, у вас имеются какие-то пожелания? — продолжал допытываться Борька.

— Единственное — неусыпно следите за Каширским. Не давайте ему ни малейшего шанса сбежать!

— Учтем, — тряхнул кудрями Борька. — Ну что ж, мне пора. Если что, обращайтесь прямо ко мне. — И преемник Рыжего резво покинул гостиную, едва не столкнувшись в дверях с майором Селезнем.

— Ну, Викулыч — молодец, — радостно загромыхал майор, — Починил машинку так, что любо-дорого! Можем ехать хоть сейчас.

— А бензина до городища хватит? — с сомнением спросила баронесса.

— Должно хватить, — уверенно ответил Александр Иваныч. — В крайнем случае горилкой заправим. Доберемся!

За ужином Василий сообщил:

— Я тут побывал в рабочем кабинете нашего радушного хозяина и, уж извините, это чисто профессиональное, немного покопался в его бумагах.

— Ну и как? — живо заинтересовалась баронесса.

— Там я нашел тетрадку с его личными записками — нечто вроде дневника. Но большая часть записей сделана на иностранных языках — кажется, на немецком и французском. Сам я ими, увы, не владею…

— Разберемся, — уверенно пробасил майор Селезень. — Хотя мне как офицеру претит рыться в чужих бумагах.

— Ничего, Александр Иваныч, это пятно на вашей офицерской чести мы возьмем на себя, — успокоила его Чаликова.

— Лично я как историк просто обязана копаться в чужих бумагах, — заметила баронесса. — Это мой профессиональный долг!

После ужина все прошли в кабинет Рыжего, и Василий продемонстрировал ученическую тетрадку, почти до половины исписанную мелким почерком — судя по всему, и тетрадь, и шариковую ручку, коей были сделаны записи, Рыжий приобрел во время одного из нелегальных визитов в тот мир, из которого прибыли Дубов и его спутники.

— Между прочим, это лучший способ шифровки, — заметила баронесса. — Насколько я понимаю, здесь иностранными языками никто не владеет.

— Только Рыжий, — задумчиво добавила Чаликова. — Странно…

— Тут записи последних нескольких дней, — пояснил Дубов. — Более ранние дневники он, должно быть, хранит в другом месте. Вот здесь, на первых страницах, текст, как я понял, по-французски. Может быть, кто-то из вас владеет этим языком?

— Я владею, — к общему изумлению заявил майор Селезень. И пояснил: — Когда-то я состоял при советском военном атташе в солнечном Кот д'Ивуаре, вот маленько и научился.

Взяв тетрадку, майор начал, то и дело останавливаясь и подбирая слова, переводить текст «с листа»:

— «Часто я задаю себе вопрос — а правильно ли я поступаю, проводя в Кислоярском царстве реформы, имеющие целью вывести его из векового застоя и поднять на уровень современной европейской цивилизации? Оправдан ли такой эксперимент? Этот мир как бы застыл на уровне тринадцатого века и за несколько столетий не создал ничего нового ни в науке, ни в технике ни в искусстве, ни в общественном развитии — ни в чем. Нет, я, конечно, понимаю, что произвести за два десятка лет скачок через несколько веков — дело нереальное, но хоть что-то могу я сделать? Помню, какое сопротивление вызвала в обществе постройка городской канализации — а ведь люди довольны, что живут не в такой грязи, как раньше. То, что бояре ропщут — так я же прекрасно понимаю, что им не дает покоя моя личность и мое влияние на царя, какое им и не снилось, но канализацией-то господа бояре вовсю пользуются. Я пытаюсь на личном примере внести в мрачную архитектуру и неудобную планировку Царь-Городских изб и теремов нечто новое — изолированные комнаты, широкие окна, открытые веранды — и вижу, что людям это нравится и что если бы не проклятая вековая косность, то многие давно уже перестроили бы свои дома на новый лад. В какой-то момент я начинал думать, что это перст судьбы — то, что при царе Дормидонте появился такой человек, как я, способный привнести в здешнее общество прогрессивные плоды цивилизации и в то же время оградить его от побочных отрицательных явлений. Но вот я узнал, что между мирами путешествует и некто мосье Каширский. Поначалу я принимал его за обычного авантюриста, мага-недоучку, но когда боярин Андрей продемонстрировал подаренный Каширским пластмассовый крест от Кислоярских кооператоров, то стало ясно — государство в опасности. И тем более, что Каширский имеет какие-то дела с князем Григорием. А когда мне стало известно, что Каширский наследил и в том мире, я разработал план…» На этом французская запись обрывается, — сообщил Селезень, возвращая тетрадку Дубову, — а дальше по-русски.

— Ну, что за план придумал Рыжий, нам теперь ясно, — заметил Василий. — Я уже заметил, что в тетрадке есть записи и на русском языке, но особо в них вдаваться не стал.

— Ну так зачитайте, — предложила Надя. Дубов перевернул страницу и прочел:

— «Надо бы наконец-то определиться в моих отношениях с Т. — люблю ли я ее по-настоящему?..»

Однако в этот момент чтение было прервано самым неожиданным образом — из роскошного камина, главного украшения гостиной, раздался невообразимый грохот, и оттуда прямо на пол со страшным шумом вывалилась ступа с перепачканной в саже и копоти Бабой Ягой.

— Ба, кто к нам пожаловал! — обрадовался майор, которому уже порядком наскучило изучение дневников Рыжего.

— Что, не ждали? — радостно зашипела гостья и, выставив метлу вперед, двинулась на застывших в замешательстве обидчиков.

Поняв, что промедление смерти подобно, майор схватил со стола подсвечник и запустил им в Бабу Ягу, но та с гнусным хохотом ловко увернулась. Одним прыжком она оказалась перед Александром Иванычем, резко взметнулось помело, и могучее тело майора беспомощно плюхнулось на пол, по дороге разнеся в щепки добротную дубовую табуретку. Первый успех только раззадорил ведьму, и она прицелилась к следующей жертве — баронессе. Однако та, не дожидаясь нападения, схватила глиняный горшок — тот самый уникальный горшок, лично подаренный Рыжим — и осторожно, стараясь не разбить, напялила его на голову разбушевавшейся хулиганке. Из-под горшка доносились невнятные, но грозные вопли. Баба Яга сделала несколько неверных шагов и, зацепившись ногой за обломки табуретки, упала рядом с Селезнем. Исторический горшок, к ужасу баронессы, разбился на мелкие кусочки, и непрошеная гостья продолжила свои бесчинства. Поняв, что так просто ее не угомонить, Дубов с Чаликовой стали швырять в Бабу Ягу все, что попадалось под руку, но та ловко отбивала помелом летящие в нее предметы. Когда снаряды закончились, Василий затеял фехтовальный турнир на кочерге против метлы. Ловким приемом выбив у противницы ее деревянную шпагу, Дубов начал теснить ее обратно к камину, великодушно оставляя путь к отступлению восвояси. Но тут за спиной из руин поднялся майор Селезень и схватил Бабу Ягу за шею, да так, что позвонки затрещали.