Читаем без скачивания Верность любви - Лора Бекитт

— Простите, госпожа, я не смогу поехать в Калькутту.

— Почему? Не все ли равно, где жить? Разве тебе плохо у нас?

— Нет, госпожа, не плохо, но я не могу.

— Но почему? Почему в жизни столько вопросов, на которые невозможно найти ответа?!

Урсула снова расплакалась; тогда Тулси подошла к ней и мягко провела ладонью по плечу. Эта нежданная, простая, теплая и неподкупная ласка чудесным образом утешила молодую женщину.

— Что у вас на сердце, госпожа?

— Любовь… И вина.

«Как у меня, — подумала Тулси. — Вина перед совестью, любовь к Анри».

— Вина перед человеком, которого я любила и, кажется, люблю до сих пор, — сказала Урсула, глядя в пол. Ее лицо пылало. — Это мое наказание. Я знаю, что никогда его не увижу и никогда не узнаю о его судьбе. Он осужден на двадцать лет каторги, а я — на вечные муки. Его имя — Анри де Лаваль, оно отпечаталось в моем сердце подобно тому, как на его плече выжжена лилия, несмываемый знак преступления, которого он не совершал.

От жаркого прилива крови, стремительно побежавшей по жилам, Тулси едва не задохнулась. Наверное, именно так чувствует себя человек после смертельного укуса змеи: боль входит в сердце и уже не отпускает, в глазах становится темно, а тело медленно цепенеет.

Страшнее всего в этот миг было то, что Тулси знала: на самом деле она не умрет, а останется жить с тем, с чем жить невозможно. Вот она какая, Урсула Гранден, чей образ яркой звездой горел в сердце Анри и, возможно, не угас и поныне! Утонченная, легкая, изящная, с белой кожей и сердцем белой женщины. Внутренне сильная, несмотря на видимое отчаяние.

Тулси смотрела на соперницу, и внутри у нее холодело от безнадежности, которая высасывала последние душевные силы, завлекала, подобно бездонной воронке, в темную пучину.

— У вас есть муж, — через силу прошептала она.

Урсула тряхнула головой и запальчиво произнесла:

— Какое это имеет значение!

— Вам все еще нужен Анри? Зачем?

— Потому что только с ним я могла бы быть счастлива.

Услышав ее ответ, Тулси собрала остатки самообладания, достоинства и мужества и промолвила:

— Я тоже хотела быть счастлива именно с ним, с Анри.

Она смотрела затуманенным и вместе с тем горящим взглядом: казалось, в ее темных глазах полыхает яркое пламя.

Урсула, ощутив скрытое упорство и несгибаемую силу Тулси, испугалась.

— О чем ты? Разве ты можешь знать Анри?

— Я его знаю. Он стал моим мужем, мы были вместе, и у нас есть ребенок. Я люблю его и жду нашей встречи так, как цветок лотоса ждет свидания с солнцем.

Урсула прижала руки к груди и замерла, словно ей не хватало воздуха.

— Что ты несешь?!

— Анри отправили в Индию, чтобы он воевал с англичанами, но ему удалось бежать. Мы встретились в джунглях. Потом пришли в английский военный лагерь. Я знаю о вас, он мне рассказывал…

— Что… рассказывал?

— Что вы отказались от него.

— А… о любви ко мне?

— Да, об этом тоже.

Обе замолчали — такие разные, объятые одним и тем же невидимым, сжигающим сердце огнем.

Потом Урсула прошептала:

— Зачем ты сказала? Ты хотела, чтобы я узнала? Ты думаешь, что он полюбил тебя, а меня забыл?!

Тулси подумала о своей любви, пробудившей нечто древнее, таящееся в самых сокровенных глубинах души и тела, и ответила:

— Я не знаю. Мне казалось, я чувствую огонь его сердца так же ясно и сильно, как и огонь его тела.

Урсула побелела и напряглась, как струна.

— Покажи мне ребенка.

Она говорила требовательно, резко, как госпоже следует говорить со служанкой. Тулси молча направилась к двери. Урсула пошла следом.

Ребенок спал, укрытый цветастым покрывалом. Урсула нервно сдернула его и с неверием и испугом уставилась на маленькое создание.

— Это мальчик?

— Девочка. Амала.

Тулси взяла дочь на руки, и та открыла большие темные глаза. Черная шапочка шелковистых волос, смуглая кожа. Никакого сходства с Анри.

Урсула была готова поверить в то, что индианка все придумала. Ребенок? Конечно, это было оружие, да еще какое!

Внезапно Урсула повернулась и выбежала из комнаты. Желание поделиться тем, что она узнала, было сильнее осторожности, гордости, неприязненных чувств. Молодая женщина вновь пошла к матери.

Луиза была в саду. Деревья колыхались от горячего ветра — по океану листвы шла сильная, тяжелая зыбь. Женщина гуляла под зонтиком; ее руки были обнажены, грудь слегка прикрыта пышными белыми кружевами, окаймлявшими глубокий вырез бледно-голубого платья.

Урсула подбежала и, как в детстве, вцепилась ей в подол.

— О, мама! — В широко распахнутых глазах стояли слезы. — Анри де Лаваль в Индии! Оказывается, его отправили сюда на войну, а он бежал и теперь свободен! Мне сказала индианка Тулси! Представляешь, — лицо Урсулы исказилось, — он с ней спал, она родила от него ребенка!

«Твой муж тоже не прочь с ней переспать», — подумала Луиза и взяла Урсулу за руку. Она была ошеломлена не меньше дочери, но быстро овладела собой и сказала:

— Успокойся. Давай расставим все по своим местам. Анри де Лаваль на свободе не по закону. Как и прежде, он — преступник, приговоренный к каторжным работам. За побег ему грозит еще один срок, если не смертная казнь. Твой муж — Франсуа Друо, с которым ты связана божественной клятвой. А индианка, — она пожала плечами, — что тут скажешь? Наверное, не нашлось никого получше, вот и все.

— Как он мог меня забыть!

— Может, и не забыл. Ты просто не знаешь мужской природы. Она была готова отдаться ему, и он взял ее, не задумываясь о последствиях, не предполагая, что она может воспринимать это всерьез.

— Ты считаешь, что она была нужна ему лишь для постели?! — Урсула торжествующе рассмеялась. — А в его сердце я, только я!

Луиза видела, что дочь не в себе, и не знала, что делать. То, чего она так боялась, пришло.

А Урсула вспоминала Анри, его бережное любование ею, скрытую пылкость, его ласковые, полные света глаза, и ее сердце жгла ревность.

— Пойдем, — осторожно промолвила Луиза, — тебе необходимо успокоиться.

Она привела дочь в свою комнату, дала ей нюхательную соль, усадила в кресло и сказала:

— Надеюсь, вы не встретитесь, потому что это может стать большим горем и для тебя, и для него. Он несвободен, и ты, в определенном смысле, тоже. Франсуа — хороший человек; через несколько дней мы поедем в Калькутту, а через год или два вернемся домой. Индианку прогони с глаз долой и забудь о ней. Не терзай себя и утешься тем, что у Анри де Лаваля не могло быть ничего серьезного с этой грязной дикаркой. Индианки умеют соблазнять мужчин: им ничего не известно о первородном грехе, а значит, неведом стыд!