Читаем без скачивания «МиГ» – перехватчик. Чужие крылья - Роман Юров

Ротный пришел вскоре, он был невысокий, плотный, с забинтованной головой. Сквозь повязку пробивался роскошный чуб.

— Здорова, сержант, — выглядел ротный смертельно уставшим, но старался держаться бодрячком. — Ты старшего лейтенанта Алексея Николаева знаешь? На «чайке» летает. — Грустно вздохнул, услышав ответ, начал было пытать Виктора, что он увидел в немецком тылу. Саблин принялся излагать историю похождений, ротный на пару с Хрящом хмыкал, недоверчиво посмотрел на оставшиеся невредимыми трофейные летные очки. Только когда Виктор рассказал, как Людка сдала его немцам, принялся ругаться: — Вот же б… Муж наверняка в армии, а жена… Ладно, толку нам от того, что ты видел роту немцев и два пулемета, никакого. Отдыхай пока.

— Хрящ, накормите человека и, как стемнеет, отправьте в тыл. Да, еще, — голос ротного приобрел командные нотки, — старшина первой статьи Хрящ, вы назначаетесь командиром третьего взвода. Через полчаса доложите мне о наличии бойцов, оружия и боеприпасов.

И он ушел, провожаемый печальным взглядом новоявленного комвзвода.

— Пропал Сема Хрящ, — театрально запричитал он, как только за командиром закрылась дверь. — Совсем пропал. Говорила мне мама: «Сема, не ходи на флот, пропадешь».

Он торопливо оделся и выскочил на улицу. Виктор снова было задремал, как явился хмурый фельдшер. Весь серый от усталости, с глазами красными от недосыпа, он, скорее, напоминал ожившего покойника, чем живого человека. Однако дело свое знал туго, быстренько размотав тряпки, глянул на раненую ладонь. По мнению Виктора, выглядела рана страшно. Пуля прошла наискосок, прямо по одной из линий, то ли «жизни», то ли «судьбы», разорвав кожу и вырвав кусок мяса. Теперь она воспалилась, края почернели и разбухли, сама рана сочилась сукровицей. Однако фельдшер лишь хмыкнул и принялся ковырять в ране пинцетом. У Виктора от такого обращения потемнело в глазах, от боли он едва не сломал остатки зубов, но тот уже ловко бинтовал ему кисть.

— До свадьбы заживет, — хмуро буркнул фельдшер, завязывая бинт. — Как подстрелили? Ствол отбивал? Ну, похоже на правду, а то ожог… характерный… — с этими словами, не прощаясь, он вышел, оставив Виктора в одиночестве.

Спать уже не хотелось. Потревоженная рана горела огнем, пустой желудок требовал еды. Кряхтя, как старик, охая, тревожа отбитые места, Виктор кое-как поднялся. Его имущество лежало на столе, и он распихал документы и пистолет по карманам, а потом долго оттирал финку от крови. Судя по часам, было уже пять вечера. «Хорошо, что часы не разбили и не украли, — подумал он, — жалко было бы, хорошие часики». Вспомнив про трофеи, он сунул руку в боковой клапан и с удивлением нащупал там флягу. «Вот это моряки лопухнулись, — обрадовался он, встряхивая почти полный трофей. — Да они свои тельняшки съедят, если узнают». А вот браслета на месте не оказалось, впрочем, Виктора это не расстроило.

В соседней комнате слышалось тихое позвякивание, приглушенный писк и негромкие детские голоса. Он заинтересованно заглянул. Комната была похожа, с таким же земляным полом, потрескавшимся потолком, но была куда больше, с двумя окнами и печкой, у которой возилась женщина. Явно чужеродными элементами в этой комнате были двое грубо сколоченных деревянных нар. На одних из них, на нижнем ярусе, завернутый с головою в бушлат, спал моряк. Зато под другими увлеченно играли трое ребятишек лет трех-пяти. Игрушками у них были разнокалиберные гильзы и потрепанная тряпичная кукла. Виктор удивленно протер глаза, линия фронта, трупы, постоянные обстрелы и мирно играющие на полу дети не укладывались в голове. Дети, увидев его, прекратили игру и настороженно принялись рассматривать, поблескивая бусинками любопытных глаз.

Вдалеке снова ухнуло, но дети не обратили на взрыв ни малейшего внимания, тихо что-то обсуждая, бросая на него изучающие взгляды. Взрывы давно стали частью их жизни, поэтому незнакомец в странной одежде интересовал их куда больше. «Жаль, что шоколад весь съел, — расстроился Виктор, — даже угостить нечем».

— Здравствуйте. Проснулись уже? — женщина тоже увидела необычного постояльца. — А мы уж думали, что вы мертвый. И не дышали почти. — В отличие от большинства здешних жителей, она говорила на чистом русском, без примеси суржика.

— Здравствуйте, — Виктор улыбнулся, поздно вспомнив, что беззубая улыбка не самое лучшее средство расположить к себе собеседника. — Да, вот… школько же можно шпать. А как вы здесь с детьми? Тут же…

— А куда нам? В эвакуацию? Кому мы где нужны. А тут дом свой, подвал. Вот мы и остались. Живем… Солдатики подкармливают. Зиму пережили, глядишь, и до лета дотянем.

— Не штрашно вам? Тут же рядом деревень много, подальше от фронта…

— Страшно, а куда деваться? Родни у нас тут нет. Мы с мужем приезжие были. Мужа, как в августе призвали, так ни одной весточки… — Она промокнула концом платка сразу повлажневшие глаза. — А сидеть в Кубрино, по двадцать человек, в подвалах? Это им смерть! — она кивнула головой в сторону играющих на полу детей. — Лучше уж тут.

— Вы же, наверное, голодный? — сменила хозяйка тему. — Потерпите чуток, скоро ужинать будем. Я морякам готовлю, они продуктов много оставили, всем хватит.

Разбуженный голосами моряк, спавший на нарах, стянул с головы бушлат и захлопал сонными глазами. Это оказался тот самый Михайлов. Увидев Виктора, он сердито насупился и снова завалился спать, натянув бушлат на голову.

«Хорошо я ему врезал, — подумал Виктор, — до сих пор зеленый весь, и глаза в разные стороны косят».

Сердечно поблагодарив женщину, он вышел на улицу, подышать свежим воздухом. Как оказалось, хата, где приютили Виктора, оказалась на небольшой возвышенности, открывая неплохой обзор вокруг. На первый взгляд село, невольно оказавшееся на линии фронта, производило впечатление неживого. На улицах не видно людей, не видно никакого транспорта. Сами улицы засыпаны снегом, только натоптанные пешеходные тропинки выделялись запутанным лабиринтом. Война прошлась по селу частым гребнем — многие дома были разбиты, на их месте были только отдельные стены и груды развалин, крыши большинства были сожжены, многие были изувечены черными проломами попаданий. И всюду виднелись следы от осколков. Они испятнали деревья, черными оспинами покрывали беленые стены хат и оставляли светлые выбоины в кирпичах домов.

Однако жизнь здесь продолжалась. Курились редкие дымки труб, из дворов доносились голоса. Причем часто эти голоса были женские. Пусть сюда и пришла война, но многие люди наперекор всему, невзирая на постоянные бомбежки и обстрелы, не спешили уходить из родных мест.

Солнце уже заходило, крася запад багряно-красными красками. Окружающие село полукольцом горы, разделенные посередине глубокой балкой, подсвеченные солнцем, казались темно-серыми. Хотя может так получилось в результате трехдневных боев? Этого Виктор не знал. Он стоял посреди улицы, любуясь закатом, радуясь тому, что, несмотря ни на что, остался жив.

С наступлением сумерек жизнь в селе активизировалась. Засновали между домами оставшиеся люди, замелькали черные бушлаты моряков, яркие женские платки. Мимо Виктора, к колодцу, гремя пустыми ведрами, протопали двое ребятишек. Вид у них был важный, как-никак выполняют важное задание — обеспечивают семью водой.

Вразвалочку, по-морскому, подошел Хрящ. Выглядел старшина теперь орлом. Он сменил ушанку на бескозырку, а винтовку на ППШ. Его туго затянутая ремнем худая фигура излучала силу и уверенность. Он все больше напоминал тех моряков, какими их Виктор помнил по фильмам. Увидев, что Виктор рассматривает тающие в сумерках горы, он сплюнул под ноги и прохрипел:

— Чертовы горы. Срыть бы их к чертовой матери. За три дня полбригады положили. — Хрящ снова сплюнул. — А знаешь, что обидно? — продолжил он после короткого молчания. — Мы ведь ее в первый день взяли. Раздавили немцев и взяли. Только у наших снаряды кончились, а немцы все долбили и долбили. А потом танки подтянули. Вот танками и сковырнули нас с горы. Были бы у нас танки, хрен бы сковырнули. Сидели бы сейчас на горе, в блиндажах.

Из соседнего дома послышалось пение. Аккомпанемента было не слышно, только молодой сильный голос, который старательно выводил:

Зануда Манька, что ты задаешься?Подлец я буду, я тебя узнал.Я знаю все — кому ты отдаешься.Косой мне Петька правду рассказал.

Песня оборвалась так же внезапно, как и началась. Виктор с Хрящом молчали, задумчиво глядя на далекие заснеженные скаты. Старшина скрутил самокрутку и с удовольствием задымил.

— Я там видел, — нарушил тишину Виктор, — наши в тельняшках были…

— Да многие бушлаты снимали, — Хрящ выпустил клуб сизого махорочного дыма, — снег глубокий. Жарко было. Да и так… чтоб немцы боялись. Мы когда в атаку идем, они сраться начинают. Эх, сколько там друзей моих полегло…