Читаем без скачивания Синий аметист - Петр Константинов

Именно этот вопрос Грозев собирался поставить на собрании заговорщиков. В последнее время турки усилили бдительность, поэтому приходилось постоянно менять места собраний. Нынешняя встреча должна была состояться в доме Демирева, стоявшем в самом глухом закоулке торговой части города. Именно здесь Христо Жестянщик не так давно снял комнату — подвальное помещение с земляным полом и замшелыми стенами. В комнату можно было попасть с заднего двора, поэтому заговорщики не боялись, что их кто-то увидит.

Помещение постепенно заполнялось людьми. Все радостно обменивались рукопожатиями, громко, возбужденно переговаривались, словно напряженное ожидание предстоящих событий лишило их дара выражаться четко и связно. Все явно надеялись услышать на собрании какую-то неожиданную, хотя и долгожданную, новость.

Последним вошел Грозев. Он выглядел похудевшим, на осунувшемся лице выделялись огромные глаза, светившиеся нетерпеливым ожиданием. Шрам на лбу стал еще заметнее.

— Сегодня длинных речей не будет, — чуть ли не с порога начал Грозев, вынимая из внутреннего кармана какие-то бумажки и передавая их Калчеву. — Прежде всего нам предстоит решить, чем и как мы можем помочь войскам освободителей. Генерал Гурко со своим отрядом подошел к Хаинбоазскому перевалу. В любой момент они могут перейти через горы и спуститься во Фракийскую равнину. Турки растеряны, однако решительные действия все еще впереди. Самое важное здесь, в тылу, — уничтожить боеприпасы и амуниции. Вместе с тем наш удар должен внести в ряды турок еще большее смятение и вселить надежду в людей, решивших бороться, оказывая нам помощь и всяческую поддержку. Одним словом — нас ждет борьба, и она будет нелегкой!

— Мать их растак! — стукнул кулаком по столу Димитр Дончев. — Наконец пришел наш черед… Уничтожить поганцев… Смести их с лица нашей земли…

Собравшиеся зашумели.

— Господа, времени у нас в обрез, — повысил голос Грозев. — Нужно уже сейчас все решить!

Поднялся Искро Чомаков. Бледный от волнения, он оперся о плечо Дончева.

— Братья, — глухим голосом начал он. — Я полностью поддерживаю Грозева. Хочу только просить вас о любезности дозволить мне совершить наше первое боевое крещение… Я хочу сам… Мне кажется, что все, что мне довелось пережить в шестнадцати турецких тюрьмах, дает мне право на это…

Снова поднялся шум. Грозев, внимательно выслушавший Искро, сказал:

— Надо сперва решить, что именно мы должны сделать, а потом бросим жребий — так всегда было. А уж кому выпадет счастье…

— Вот именно! — горячо поддержал его Коста Калчев.

Искро попытался было возразить, но Христо Гетов остановил его:

— Оставь, Искро, не спорь! Действительно, так было всегда.

— И все же, — отозвался Бруцев, — полагается спросить, кто добровольно пойдет на риск, и уже потом бросить жребий среди добровольцев.

— Но все вызовутся добровольцами! — неопределенно махнул рукой Калчев.

— В таком случае нужно решить, кто больше всего подходит для этого дела, а уж потом тянуть жребий, — упрямо стоял на своем семинарист.

— Брось, Бруцев, не надейся, ты все равно не вытащишь, — засмеялся Гетов.

— Погодите, братья! — воздел руки кверху Димитр Дончев. — О чем вы спорите? Какие добровольцы должны тянуть жребий? Речь ведь о том, что кто-то должен подложить взрывчатку… О каких избранных можно говорить в таком случае? Разве мы не выбрали друг друга уже тем, что пришли сюда?! — И он рассерженно опустился на место.

Грозев подождал, пока все успокоятся, и продолжил:

— Мы располагаем сведениями, что самым доступным складом у турок является старый постоялый двор Меджидкьошк. Там хранятся преимущественно артиллерийские снаряды, и, если удачно установить взрывчатку, все взлетит на воздух. Динамит надо подложить где-то внутри здания, причем загодя, а потом лишь поджечь шнур. Все это Может сделать один человек. Выделим и охрану. Думаю, троих хватит…

Грозев умолк. Обернувшись к Дончеву, он взял у него несколько листочков, свернутых вчетверо.

— На одной из этих бумажек нарисован круг. Кому он попадется, тот и выполнит задание. А вопрос об охране мы решим дополнительно.

Он разбросал бумажки по столу.

— Тяните!

Руки людей переплелись над столом. Рядом со своей Грозев увидел белую тонкую руку Искро. Она слегка дрожала. Каждый из собравшихся взял одну бумажку. В комнате воцарилась тишина. Слышался лишь шелест лихорадочно разворачиваемых листочков.

— У меня! — ликующе выкрикнул Христо Жестянщик. Высоко подняв бумажку, он взволнованно шагнул к столу, опрокинув на ходу стул. Искро подбежал к нему и, обеими руками схватив руку Жестянщика, принялся горячо трясти ее. Все сгрудились вокруг Христо, возбужденно обсуждая случившееся. Из общего гама выделялся голос Дончева, предупреждавший, чтобы из дому выходили по одному. Спустя некоторое время все стали расходиться.

Последним покинул комнату Бруцев. Дойдя до угла, он остановился в тени виноградной лозы. Здесь, на узкой, как туннель, пустынной улице было прохладно. Домой идти не хотелось. Чердачное помещение, где квартировался Бруцев, в эти часы напоминало раскаленную печь. Бруцев присел на камне у литейной мастерской, прислонившись спиной к оконной ставне. В ушах еще звучали голоса товарищей, слышался бас Жестянщика, перед глазами мелькнуло бледное, измученное лицо Искро. О каком великодушии говорила тогда Невяна Наумова, когда сейчас люди ведут борьбу не на жизнь, а на смерть! В борьбе не может быть места ни для чего другого!

Бруцев огляделся. Мысль об учительнице всегда появлялась неожиданно, в самый неподходящий момент. Вначале это смущало семинариста, но потом, стоило ему остаться одному, он вспоминал ту далекую теплую ночь, топот копыт, наяву видел глаза девушки, светившиеся мягким, каким-то странным светом. Бруцеву всегда казалось, что служение великой идее требует суровости и мужества, отказа от всех благ человеческой жизни. Наумова же служила святому делу лучше любого мужчины, а говорила о поэзии, и глаза ее при этом блестели восторженным блеском. Бруцев чувствовал, что эта женщина вызывает в нем какое-то непонятное, смущавшее его волнение… Он откинулся назад и поднял глаза вверх. И тут он увидел на лестнице дома напротив плотную человеческую фигуру. Человек не спускал глаз с дома Демирева. Бруцеву показалось, что это Христакиев. Нежность, переполнявшая его сердце, вмиг испарилась. Спустя мгновение незнакомец огляделся по сторонам и, убедившись, что все спокойно, спустился по лестнице и вышел на середину улицы.

Это действительно был Христакиев. После обеда, возвращаясь домой, он встретил Дончева. Недолго думая, Христакиев пошел за ним. Заметив, где скрылся Дончев, он взобрался на верхнюю площадку дома напротив и увидел как на ладони подвальное помещение. Ничего не ускользнуло от взгляда Христакиева. Он видел, как приходили все новые и новые люди, как спорили о чем-то, как затем тянули жребий… Христакиев ликовал. Не было никакого сомнения: в Пловдиве готовился заговор. И все эти люди были его участниками. Но самую большую радость доставило Христакиеву то, что среди знакомых лиц он увидел не кого-либо, а самого представителя фирмы «Шнейдер» и «Восточной табачной режии», человека, считавшегося своим в мютесарифстве — Бориса Грозева.

Христакиев уже предвкушал изумление турок: Айдер-бега и других — всей этой мютесарифской нечисти, которая часами бездумно потягивала кофе в тени виноградной лозы. Даже почувствовал некоторую гордость от того, что решился следить за столь опасными врагами, будучи абсолютно безоружным. Ехидная усмешка тронула губы: теперь все заговорщики были у него в руках.

Он еще раз огляделся по сторонам и не спеша пошел по улице.

Бруцев не спускал глаз с Христакиева. Стараясь не выдать себя, он не шевелился. Расстояние между ними постепенно сокращалось. Когда их разделяло шагов десять, Христакиев вдруг остановился: он заметил семинариста и узнал его. Страх парализовал его. Минутной заминки было достаточно, чтобы Бруцев принял решение. Он медленно поднялся с места. Мускулы напряглись. Христакиев беспомощно огляделся по сторонам и стал медленно отступать к стене. Вокруг было пустынно; все — дома, улицы, деревья — тонуло в послеобеденном сонном мареве. Было бессмысленно звать на помощь — вряд ли кто услышит его крик. Рука Христакиева инстинктивно потянулась к карману, но он вспомнил, что оружие осталось дома. Единственным, что могло его спасти, было бегство.

Все поплыло у него перед глазами — этакий калейдоскоп из улиц, домов, эркеров, нависающих над узкими переулками. Христакиев лишь четко знал, что за первым углом начинается улочка, которая ведет прямо к торговым рядам. Если ему удастся до нее добраться, он — спасен. Христакиев начал отступать, не спуская глаз с преследователя. Бруцев, разгадав его намерение, быстро перебежал через дорогу. Ненависть и злоба переполняли его душу.