Читаем без скачивания Наше море - Владимир Дубровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что ж, начнем, товарищи! — пригласил Глухов к столу. И когда, придвинув банки, моряки стали садиться, мелодичным звоном зазвенели ордена и медали, напоминая о прошлых походах и десантах.
Командир катера старший лейтенант Флейшер произнес тост за праздник и за победу, чокнулись алюминиевыми кружками, улыбаясь друг другу, толкаясь в тесноте и не замечая ее.
Шумела у борта беспокойная волна, слегка покачивая корабль. В запотевший иллюминатор был виден заснеженный берег, штабеля ящиков, сложенных у пирса.
— За тех, кто в море и кто дерется сейчас на крымском берегу! За встречу в Севастополе! — произнес тост Глухов.
— За скорую! — уточнил Козлов.
Наверху по деревянной палубе загрохотали сапоги вахтенного матроса, пахнуло морозным воздухом.
— Радиограмма комдиву! — проговорил вахтенный, опуская руку с белым бланком и с завистью поглядывая на праздничный стол и раскрасневшиеся лица сидящих.
Глухов прочитал радиограмму, показал ее старшему лейтенанту Флейшеру и спрятал в карман кителя.
— Вы тут продолжайте без меня, — сказал он Флейшеру, — а мне надо идти!
Командиру дивизиона Глухову было приказано в ночь на 8 ноября снова выделить сторожевые катера для конвоирования судов с пополнением десанту в районе Эльтигена.
В штабной землянке Глухова встретил Чеслер.
Глухов заметил лежавшую на столе раскрытую книгу. «Интересно, — подумал он, — что он читает?» Скосив глаза, он прочел:
«А ты забыл, как под Новоград — Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли–таки наперекор всему?»
«Так это же Николай Островский», — вспомнил Глухов.
Чеслер будто нечаянно прикрыл книгу развернутой картой. Если бы кто–нибудь сказал Чеслеру, что можно в [179] минуту передышки читать художественную литературу, он ответил бы: «Не до этого сейчас!» Но книга, лежащая на столе, не была для него беллетристикой. Это был душевный разговор со старшим и опытным боевым товарищем.
— Ну, Петро, чем порадовало сегодня нас начальство? — спросил его Глухов. у
Он любил этого энергичного и храброго офицера, который был его учеником и сослуживцем еще в мирные довоенные дни. Чеслер работал вдохновенно, у него все горело в руках.
— Дела, как на войне, Дмитрий Андреевич! Начальник штаба высадки капитан второго ранга Нестеров сообщил, что противник перебрасывает из Севастополя в Камыш — Бурун и другие порты первую флотилию быстроходных барж и отряд торпедных катеров.
— Да, хорошего мало. Немцы догадались, наверное, что большие корабли в проливе мы использовать не можем, а катеров у нас не так уж много, и хотят зажать десант с моря и с суши. Что ж, будем драться с ними на море! Не так страшен черт, как его малюют. Днем дадим людям отдохнуть, а с наступлением темноты приступим к погрузке и часа в двадцать два и выйдем. Узнай–ка прогноз погоды.
— Да прогноз все тот же: норд–ост три–четыре балла, море до трех баллов. Погода все время свежая.
— Кого же нам послать? — рассуждал вслух Глухов. — Есть катер 081 Флейшера, но он должен идти на ремонт. Здорово ему досталось за последнее время. Да ничего не поделаешь, придется послать его. Сходи и ты, Чеслер, на нем. Дай предварительные указания Флейшеру и иди отдыхать.
— Есть! Все будет сделано, — весело ответил Чеслер, провожая Глухова до дверей землянки. Он был искренне рад тому, что сегодня ночью пойдет в море, что не нужно сидеть и мучиться неизвестностью в сырой и прокуренной землянке, в то время как сторожевые катера будут сражаться в проливе. Только на командирском мостике корабля Чеслер чувствовал себя на своем месте.
Получив приказание на выход, Флейшер с боцманом старшиной 1‑й статьи Саковениным еще раз осмотрели катер. Возле кормового орудия вражеским осколком был [180] пробит борт. Пробоину заделали сами моряки, а сколько еще других повреждений…
Ночью на рейде установилась тишина. Катер 081 по–прежнему находился у пирса. Два дня назад он выдержал бой с немецкими БДБ, получил несколько пробоин в корпусе и должен был уйти на ремонт, но обстановка в проливе не позволяла этого сделать: блокада немцев с моря Эльтигена усилилась, и каждый наш катер был чрезвычайно нужен.
В 23 часа на катер 081 неожиданно прибыл начальник штаба высадки капитан 2 ранга Нестеров.
Флейшер встретил Нестерова, и тот, потирая руки на холоде, весело спросил:
— А где у вас тут свет есть?
— Пройдемте в штурманскую рубку! — пригласил Флейшер, не подозревая еще, в чем дело. В это время подошел и поздоровался командир звена Чеслер.
В тесной штурманской рубке Нестеров достал из нагрудного кармана приказ командующего и зачитал его. Это был приказ о награждении Петра Чеслера орденом Отечественной войны I степени и Флейшера — орденом Красного Знамени.
— Ну вот, товарищи катерники, не забывает вас командование! — сказал Нестеров, поздравляя Чеслера и Флейшера. — А сейчас слушайте боевую задачу.
И Нестеров объяснил, что нужно конвоировать к месту высадки в Эльтиген большой морской катер — так называемый «сочинский трамвай» — с тендером на буксире. На него будут погружены десантники, медицинский персонал, снаряды и медикаменты. Он не стал им объяснять, что от успеха их похода будет зависеть жизнь многих сотен бойцов на «огненной земле». Они это понимали и сами.
В кромешной темноте конвой снялся с рейда Кротково. В море их встретила небольшая волна, небо было завешено тучами, холодный ветер гулял в проливе. Флейшеру с мостика катера 081 было видно, как у Камыш — Буруна лениво поднимались, качаясь на тонких зеленых стеблях, бледные ракеты. Далеко на севере, наверное на вершине Митридата, вспыхивал и гас желтый свет прожектора.
Флейшер не первый раз выходил на катере в Керченский пролив. Он хорошо знал расположение минных полей, отмелей и банок, знал, где проходит течение, с какого [181] мыса противник может осветить прожектором и где у пего стоят береговые батареи.
Переход через пролив прошел на этот раз благополучно. Немецких кораблей не встретили.
Как всегда, у берега шумел прибой. Флейшер застопорил ход, груженый катер и тендер пошли самостоятельно. Теперь Флейшеру надо было следить за тем, чтобы немецкие корабли не сорвали выгрузку, а если они появятся, то вступить с ними в бой.
Флейшер отошел мористее, чтобы можно было просматривать подходы к берегу, снова застопорил моторы и сразу же увидел силуэты вражеских кораблей и услышал доклад сигнальщика Баркова:
— Слева тридцать, торпедные катера противника! Флейшер ясно увидел сначала белые всплески волны
от быстрого хода кораблей, а потом и их силуэты. Шесть торпедных катеров и артиллерийская БДБ в строю кильватера шли от Камыш — Буруна. Обнаружили ли они сторожевой катер или спешат к месту высадки десанта, было неизвестно. Флейшер приказал комендорам держать вражеские корабли на прицеле.
Корабли противника по–прежнему шли строем кильватера, и вскоре Флейшер понял, что враги заметили его катер и разгадали их замысел. Торпедные катера немцев стремились прижать катер 081 к берегу и сковать этим его маневрирование. Чеслер отметил, как уверенно шел противник, рассчитывая, видимо, безнаказанно расправиться с катером. Флейшер понимал, что корабли противника сейчас откроют огонь, чтобы с большой дистанции подавить пушки и пулеметы катера, а потом будут расстреливать корабль в упор.
Один против семи. Трудная задача! Можно, конечно, попробовать, пока еще есть возможность, уклониться от боя и скрыться в темноте, но тогда корабли противника беспрепятственно подойдут и сорвут высадку десанта. Надо отвлечь их во что бы то ни стало боем. Может быть, придут на помощь наши дозорные катера. Но где они сейчас? Нет, надо атаковать противника, задержать его.
— Знаешь что? — твердо сказал Флейшер. — Идем прямо в лоб на немцев и разорвем их строй!
Флейшер понимал, что, если катер 081 прорвется через строй вражеских катеров, они будут вынуждены стрелять друг по другу или прекратить огонь. [182]
«Пожалуй, единственно правильный выход — идти на таран, — подумал Чеслер и согласился с решением командира. — Всякое иное маневрирование приведет к тому, что семь быстро расстреляют одного».
— Идем на прорыв! Будем вести бой! — объявил Флейшер команде и, вызвав на мостик своего помощника лейтенанта Михаила Саакяна, приказал ему руководить артиллерийским огнем катера. Саакян распределил так: командиру носового орудия Павлу Никитину стрелять по БДБ; у правого крупнокалиберного пулемета стал боцман Саковенин, у левого — минер Яков Кобец; кормовое орудие Панеша и оба пулемета должны были вести огонь по торпедным катерам. А рулевому Василию Иванову Флейшер приказал держать курс прямо на торпедный катер, находившийся в центре строя.
В ночной темноте катер 081 пошел на решительное сближение с семью кораблями противника. Комендоры держали в прицеле вражеские катера, ожидая приказания открыть огонь. Они помнили золотое правило: точность первого выстрела определяет успех всей стрельбы. Но Флейшер учитывал также и другое: нельзя медлить с наводкой и первым выстрелом. Кто первым откроет меткий огонь, тот и выиграл ночной бой!
