Читаем без скачивания В саду памяти - Иоанна Ольчак-Роникер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прощание с Юлией
В декабре 1906 года сенсацией в культурной жизни Варшавы стал концерт в Филармонии известной всему миру польской клавесинистки Ванды Ландовской, постоянно проживавшей в Париже. Она великолепно исполняла произведения старых мастеров, прежде всего Баха, и на публику произвела впечатление не только своей игрой, но и внешностью, стилизованной под «модерн». Гладко зачесанные на уши темные волосы, черное платье без всяких украшений, своеобразное покачивание головы… — пресса сравнила ее с «героинями Метерлинка и девицами Бурне-Джонса». В публике — дамы, одетые и причесанные подобным же образом. Вполне возможно, что на этом концерте была и большая любительница театра и музыки Флора Бейлин со старшими дочерьми: шестнадцатилетней Маней и семнадцатилетней Геней, талантливой пианисткой. Компании матери и сестрам в тот раз не составлял Гучо, гимназист и тоже страстный меломан.
13 января 1907 года французский консул Байярд писал в Париж Несмотря на то что на улицах Варшавы не так опасно, как было, например, в прошлом году в это же самое время, тем не менее к концу нынешнего года, 15 декабря, на улицах было брошено 8 бомб. Одну из них кинул 17-летний ученик гимназии. Открытые нападения с револьверами на жандармов и полицию. <…> Не прекращаются ограбления государственных касс, бюро, вокзалов, даже в самых многолюдных местах. Варшавская полиция ничего не может с этим поделать, раз общество отказывается ей помочь. В последнее время участилась конфискация прессы и книг. Категорично звучит приказ, запрещающий любые политические собрания. Тюрьмы переполнены. Поговаривают, что в ноябре прошлого года за один только месяц в списке заключенных Цитадели значилось 23 601 человек. Большая часть арестованных не предстает перед судом, а сразу в административном порядке приговаривается к изгнанию из Королевства и даже к смерти. С 15 числа прошлого месяца я насчитал, что приговоры приводились в исполнение 39 раз.
Революция откатывалась, царские репрессии усиливались, а в варшавских тюрьмах сидело четверо из семьи. Камилка, арестованная в третий раз за нелегальную партийную работу, и Лютек, за то же самое взятый впервые. Якуб Морткович, мой дед, — за провоз через границу запрещенной цензурой литературы. Гучо Бейлин — за соучастие в организации школьной забастовки и членство в Боевом отряде ПСП. Последнее приравнивалось к преступлению и каралось самым суровым образом. Дружинников, с оружием в руках боровшихся с режимом, причисляли к террористам, и они шли под трибунал. Парнишка больше симпатизировал этой организации, чем в ней действовал, но хоть совесть его и была чиста, самым легким наказанием, на какое он мог рассчитывать, оставалась ссылка в Сибирь.
Юлия Горвиц, Остенде, около 1910 г.
Удивительней всего то, что на свободе был «профессиональный революционер» Макс Горвиц, который после очередного побега из Сибири в 1906 году кружил между Веной, Лодзью и Краковом, продолжая оживленную агитационную деятельность и ужом выскальзывая из рук полиции. Русский генерал-губернатор Варшавы Скалон говорил консулу Байарду: Поляки — это бандиты, готовые на все. <…> Русских ненавидят за то, что они — их хозяева. Единственный способ сохранить порядок — жесткая сила. Применять ее надо без всяких ограничений. <…> Поляков надо уничтожать. Моя прабабка Юлия, маленькая, кругленькая, в черной мантилье и черной шляпе на седой голове, и две ее дочери Флора Бейлин и Янина Морткович садились в дрожки и направлялись в тюрьмы — Цитадель и на Павяке, таща с собой посылки с едой, книгами, журналами. В мрачных помещениях для свиданий, в толпе отчаявшихся жен и матерей ждали они своих родных, изображая радость. С нарочитым оживлением делились домашними новостями, а на прощание шептали на ухо, что все будет хорошо, поскольку делают все возможное, чтобы смягчить наказание.
Естественно, в ход пускались любые влияния и знакомства. Прибегли и к помощи подружившейся с моей бабушкой Стефании Семполовской, члена знаменитого Кружка политических заключенных, следившего за тем, чтобы узникам оказывалась правовая помощь. Судьбу четверых «преступников» вручили известным варшавским адвокатам, активным участникам Кружка — Станиславу Патеку и Леону Беренсону. Нашлись какие-то «выходы», всевозможные «двери». Самюэлю Бейлину с делом сына пришлось даже ездить в Петербург. И вновь не без удовольствия отмечаешь: как хорошо, что при царизме процветала коррупция, позволявшая добиться благосклонности властей. Гучо был определен в Хабаровск, но ему разрешили сдать экзамены на аттестат зрелости и записаться в петербургский университет, на юридический факультет. Через два года ссылку заменили «изгнанием из Российской империи», и он уехал в Париж, где продолжил учебу. Оставшаяся тройка также была выдворена за пределы царства. Вместо жуткой Сибири они отправились в беспечную и спокойную Европу. Камилка и Лютек устроились в Лозанне, где она приступила к врачебной практике, а он к изучению геологии под руководством известного специалиста — профессора Мауриция Лугеона. Якуб Морткович вместе с семьей поехал в Италию, о чем, впрочем, речь уже шла.
Когда большая часть семьи уехала, Юлия почувствовала себя на Крулевской очень одинокой. Переезжать к Флоре или Гизелле — оставшимся в Варшаве дочерям — не входило в ее планы. Для этого она была достаточно мудра. Привыкла играть первую скрипку и ни за что не откажется от своего трона, а по-другому у нее не получится даже в чужом доме. Ей шел седьмой десяток, начало пошаливать здоровье, и потому впервые в жизни она решила заняться собой. Так начался последний период ее жизни — заграничные поездки.
Тогда верили в «бадены» — курорты, спасительное действие атмосферы, солнца, минеральных источников и купаний. Каждая уважающая себя дама, если, разумеется, могла себе это позволить, ежегодно проводила какое-то время «на водах», излечивая там свои более или менее определенные болезни. Карлсбад и Ментона, Аббация, Остенде, Меран, Висбаден… — из всех этих знаменитых в XIX веке здравниц, ныне больше известных по литературе, в Варшаву приходили почтовые открытки и письма с видами модных отелей.
Камилла Горвиц, Флора и Геня Бейлины, Аббация, 1908 г.
Юлия была ревнительницей справедливости и, естественно, писала письма всем детям по очереди, но сохранились лишь посланные старшей — Флоре. Семейные архивы других сгорели в Варшаве, а бумаги Бейлиных, тщательно спрятанные где-то в провинции у знакомых, благодаря этому сохранились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});