Читаем без скачивания Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

Но было конечно же не все равно! Одно дело — обычная незнакомая медсестра, она — будто придаток к шприцу, вот и все. А тут — насквозь знакомая Галчуха из-за стенки... "Та, на которую ты пялился в щелку", — словно кто-то язвительно шепнул рядом.

— Не дам...

— Ты дурень... Без этого лекарства ты можешь умереть!

— Пусть... — скорбно выдавил Лодька.

Мама закипела смесью гнева и слез:

— Идиот! Дикарь!.. Очень надо Гале разглядывать... это твое место! Она насмотрелась на них в больнице на практике, они все одинаковые! Это же ме-ди-цина! Обломить ампулу, набрать шприц и — одна секунда...

Лодька с последней твердостью пообещал, что стеклом от обломанной ампулы перережет себе жилы.

— Режь на здоровье, — в сердцах сказала мама.

Но Галчуха оказалась человеком благородным и великодушным.

— Татьяна Федоровна, покажите еще рецепт... Здесь же сказано, что есть и таблеточный вариант. Пусть глотает. Может, результат будет послабее, но тоже ничего...

— Злыдень, — сказала мама и пошла в аптеку за таблеточным вариантом.

Видимо, вариант и в самом деле был не столь эффективен, как уколы. Потому что до вечера температура не упала и горло осталось опухшим. А ночью Лодька маялся от душной бессонницы, тяжести в голове и состояния, про которое говорят "не знаешь, куда себя деть..." Нестерпимо громко кричали, пыхтели и гремели колесами на близкой станции паровозы (обычно Лодька не обращал на них внимания). Он то отбрасывал, то натягивал одеяло, скрючивался по-всякому, чтобы найти для костлявого тела положение поудобнее и заснуть. Подходила мама, трогала лоб, и тогда Лодька замирал, притворяясь заснувшим. Мама не верила, качала головой...

Во второй половине ночи он и вправду уснул. Если можно считать сном ту абракадабру, которая стала выползать из липкой темноты. Надвигались плоские и тяжелые, как броневые листы, геометрические фигуры. Они накладывались друг на друга и на Лодьку, словно пытались найти способ для решения неимоверно сложной задачи. Лодька понимал, что решения не будет, пока... Пока что?

Появилась еще одна фигура. От нее пахло пластмассой, но в то же время веяло спасительным холодком. Это был громадный треугольник. Даже в темноте виделось, что он алый и прозрачный. Эта прозрачность вместе с прохладой несла облегчение. Лодька понял, что треугольник — из той задачи, за которую он в декабре получил пятерку у Варвары Северьяновны. Вертикальная сторона треугольника была перпендикуляром, опущенным на основание параллелограмма (он, черный и пахнущий ржавчиной, не хотел этого, но в конце концов покорился обстоятельствам). На пересечении линий возникла горящая точка — центр окружности. Сама окружность опоясала ближнее пространство невидимой, но ощутимой линией. А центр обозначился большой буквой С. Может быть, не "Цэ", а  "Эс" — "Стася"?..

"Нет..." — почему-то смутился Лодька, но из горящей точки выбросил себя во тьму серебристый сверкающий конь с девочкой, стоящей не седле. И стремительно умчался в темноту, потянув за собой от точки С светящуюся зеленую нить. К какой-то другой, неведомой точке. И сразу Лодька увидел, что это не простая нить, а очень тонкая, прямая, бегущая по летней зелени тропинка. Конечно же, он, маленький и легкий, как бумажный кораблик из игры "Острова", побежал по тропинке. Прохладная трава щекотала босые ноги, за спиной хлопал широкий воротник. И Лодька бежал, бежал, но при этом оставался в центре окружности, которая расширялась и раздвигала тьму. И за границу тьмы уходил, делался ненастоящим весь мир, который он знал раньше. Становился призрачным и ненужным...

"А что же тогда нужно?" — спохватился наконец Лодька.

"Все, что захочешь, — сказала ему Окружность. — Внутри меня ты можешь придумывать любые миры и чудеса..."

"А... зачем?" — осторожно спросил Лодька.

"Чтобы стать центром всего мира. Ты можешь придумать его таким, каким тебе надо..."

Лодька заподозрил неладное.

"А то, что было раньше... оно окажется где?"

"Нигде. Зачем оно тебе? Будешь ты и то, чего ты захочешь..."

"А если я захочу, чтобы вернулся папа?"

"Пожалуйста! Можешь придумать и это.."

"Но... оно значит будет придуманное, а не по правде?"

"Какая тебе разница!"

"Большая разница! Я согласен только, если все будет настоящим!"

"Тебе не угодишь", — сказала Окружность голосом Варвары Северьяновны. И лопнула. Раскидала по краям пространства черные вьющиеся обрывки. А Лодька оказался в точке В, которая обозначала один из верхних углов Параллелограмма и в то же время была вершиной Алого Треугольника. По скользкой гипотенузе Лодька, словно с ледяной катушки, съехал в свою постель. Теперь она не была душной и твердой. Наоборот, поймала его как в прохладные ладони. "Набегался? А теперь спи"...

С утра Лодька начал выздоравливать. Неспешно, понемногу. Температура держалась еще пару дней, однако уже не та, что раньше. Потом совсем съехала до нормальной (а иногда и ниже нормальной, тридцать пять и девять — от слабости). И ватная опухлость горла пропала...

Прошла неделя. Лодька не скучал. По вечерам болтал с Галчухой и мамой, днем перечитывал знакомые книги.

Однажды вечером пришел Лев Семенович.

— Вот, провожал знакомого на вокзал и решил по пути заглянуть к больному. Вручить еще один подарок.

Лодька вздрогнул: вдруг спросит про нож? Было почему-то стыдно признаваться в потере. Но Лев Семенович не спросил и дал плоский газетный сверток.

В газете оказалась книга в твердой цветной обложке: "Б.Корнеев, Л.Семенов. Крылатый мир. Птицы Урала и Сибири".

Лодька обрадованно заперелистывал. Птиц на фотографиях-вклейках было множество. И крохотные пичуги, и растопырившие перья глухари-великаны, и стройные журавли с двухметровым размахом крыльев...

Текст на первый взгляд показался чересчур "научным", но фотографии — просто чудо. Хотя и черно-белые, но все равно смотрелись, как цветные.

— Подарок от твоего знакомого орнитолога и от меня, — объяснил Лев Семенович.

— А... Семенов — это кто? — спросил Лодька и почему-то смутился.

— Это я и есть! Псевдоним.

— А... зачем? — Лодьке непонятно отчего стало слегка досадно.

Лев Семенович коротко посмеялся:

— Чтобы агенты американской военщины не выкрали меня вместе с негативами секретных яйцекладок сибирской птицы Рух... Между прочим, удивительно быстро выпустили эту книженцию. Мы с Борисом Лукичем даже не ожидали. Нашлось какое-то "окно" в издательском плане, и вот...

Лодька спохватился:

— Лев Семенович, я вас поздравляю! И Бориса Лукича...

— Спасибо, передам... А за сим честь имею откланяться...

— А чай! — заволновалась мама. — Как же вы... Опять бегом...

— Спешу на пункт междугородней связи. Телефонный разговор с... балтийскими абонентами. Заказ на восемнадцать часов московского времени, боюсь опоздать...

Он ушел, а Лодька улегся поверх одеяла с "птичьей книгой". На титульном листе с фотографией взлетающих лебедей было размашисто написано тушью: "Всеволоду Глущенко от авторов. С пожеланием всегда жить с ощущением распахнутых крыльев. Февраль 1951 г." И стояли витиеватые подписи.

Лодька снова начал перелистывать страницы с фотографиями. И стало казаться, слышится шорох перьев, шелест леса и плеск воды. В общем-то Лодька был городской человек (хотя известно мнение: "Тюмень — столица деревень"), лесной и всякой там озерной жизни почти не знал, в птичьих породах, кроме воробьев, щеглов и синиц, да еще сорок и ворон, не разбирался вовсе. Но сейчас вдруг ощутил запахи и звуки вольной природы...

И все было хорошо, только где-то в глубине царапало ощущение, что его, Лодькин, вопрос о псевдониме Льва Семеновича оказался каким-то... ну, некстати, что ли... Однако чувство это было смутным и несильным, Лодька скоро забыл о нем.

"А за нож-то я так и не сказал спасибо! — вдруг спохватился Лодька. Потом подумал: — А может, и хорошо. А то спросил бы..."

Да, если идешь на поправку, жизнь становится все приятнее. Скучновато малость, но зато можно бездельничать с полным правом. Мама, правда, намекала, что полезно бы почитать учебники, чтобы не отстать от школьной программы. Лодька, однако, рассудил, что никуда учебники не убегут. И программа тоже...

Одно огорчало: никто из ребят за целую неделю не навестил его. Ну, что касается седьмого "В", то от них и не дождешься. И не очень-то и надо. "Герценская" компания, она вообще к таким "нежностям" не приучена. Стася — с ней понятно. Борька, небось объяснил строго-настрого про инфекцию. Но сам-то он мог бы заглянуть хоть разок. Или по правде так дрожит над своим голосом?

Приходила Капитолина Аркадьевна, осмотрела Лодьку и почему-то покачала головой, хотя он был уже вполне на ногах.

— Вот тебе справка. Особенно не скачи, на улицу не суйся. С ангиной не шутят, может быть осложнение на сердце. Особенно в твоем переходном возрасте. Маме скажешь, что в школу — только с понедельника. Впрочем, я позвоню ей на работу.