Читаем без скачивания Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

— Даже ни полсловечка. Он же не появлялся у меня. И на катке не был...

— Ну, Ар-ронский... — И Лодька отправился к Борьке сказать все, что думает.

Борька сидел дома и читал "Девяносто третий год" Гюго.

— Слушай, ты идиот, да? — в упор спросил Лодька. — Ты почему не объяснил про меня Стасе? Она изводилась!

Борька сделал невинные глаза.

— А чего? Сперва не сказал, чтобы не расстраивалась. А потом вышибло из ума. Из-за всех этих... похоронных дел...

Сразу опять навалилась печаль, ругаться расхотелось.

— Слушай, а ты ведь давал Зине читать Капитана Мариетта, которого взял у меня...

Старинный том морских романов принадлежал Льву Семеновичу.

Борька поежился:

— Ну... давал...

— Мне надо вернуть книгу хозяину. Где она теперь?

— Ну, где-где... Там, наверно, у бабки...

— Ты зайди к ней, забери.

Борька поежился опять, глянул просительно:

— Лодь, давай попозже, а? Мне сейчас туда неохота... Бабка даже не разговаривает, молится все время...

— Ну, фиг с тобой... Ладно, я пойду...

И Лодька пошел домой.

На другой стороне улицы, на катушке, шумно веселились знакомые и незнакомые мальчишки. Лодька не пошел к ним. Он двинулся в обратную сторону, чтобы через Большую ограду выбраться на Смоленскую, а с нее к мосту через лог. По вечернему синело небо, в нем висел опечаленный месяц.

"Желтая пилотка", — вспомнил тут же Лодька. И  подумал, что песню про собаку и лодку Зина, скорее всего, сочинила сама...

Месяц неярким бликом отражался в ледяной, накатанной ребячьими валенками полосе посреди заснеженного тротуара. Недовольная тетушка сыпала из совка на лед угольную крошку. Очень мелкую. Лодьке вдруг показалось (ощутилось, вернее), что крохотные угольки похожи на сгоревшие железные опилки. Те, что никогда уже не вспыхнут искрящимся фейерверком. Они могут лишь взлетать из-под войлочных подошв и вместе с воздухом попадать в горло. Едко впиваться в гланды, напоминая, что ангина с ее душной бессонницей и бредом может вернуться в любой миг...

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Дворцовые интриги

Глава 1. В вихре танца

Борис Аронский стоял на сцене и пел.

Он бы в поношенных, но старательно выглаженных брюках (острые складки пересекали оттянутые на коленях "пузыри"), в просторной белой рубахе, в шелково-алом блестящем галстуке. Он сейчас казался даже красивым, похудевшим таким. Исчезла привычная округлость щек, отросшие волосы уже не щетинились, а были уложены прядками в что-то похожее на  прическу. Шея по-птичьи, но не смешно, а вдохновенно, торчала из широкого ворота.

Позади Борьки, на задней стене сцены, зеленел написанный масляными красками лес. Он придавал Борькиной песне дополнительную, летнюю такую, легкость.

Борька пел "Марш нахимовцев" из фильма "Счастливого плавания!"

Солнышко светит ясное.Здравствуй, страна прекрасная!Юные нахимовцы шлют тебе привет!В мире нет другойРодины такой.Путь нам озаряет, словно солнечный свет,Знамя Страны побед...

"Сопроводительную мелодию" исполнял на аккордеоне музыкант Дома пионеров Евгений Викторович.

Потому что именно здесь, в  Тюменском  доме пионеров, проходил концерт. В честь близкого Женского дня.

Зал был тесноватый, но Лодьке казался просторным. Потому что было у Лодьки такое настроение. Впечатление распахнутости усиливалось благодаря громадному, почти во всю стену окну с плавно закругленным верхом. За окном, на другой стороне улицы, топорщился голыми ветками яблонь Городской сад. Весна ощутимо набирала силу, в шесть часов вечера теперь не было зимней синевы. Оттаявшие ветки  оранжево отражали вечерние лучи.

Борька пел громко и чисто:

Простор голубой,Земля за кормой.Гордо реет на мачтеФлаг Отчизны родной.Вперед мы идем,С пути не свернем,Потому что мы Сталина имяВ сердцах своих несем...

На миг у Лодьки шевельнулось в голове: "Не досадно ли ему петь про "Сосо — мозги из поноса"? Но тут же Лодька успокоил себя: "Все равно песня хорошая, про море. Борька не виноват, что Сталина суют в каждую строчку..." Сталин в этих случаях воспринимался не как человек, а просто "так полагается". Вроде обязательных портретов на демонстрациях и в залах. Или вроде покрытого алюминиевым порошком памятника, что виднелся в окне за садовой решеткой и отражал закатный свет.

Он стоял там с засунутой за отворот шинели ладонью и не знал, что ровно через два года, тоже пятого марта, придет конец его эпохе. И никто во всем мире не знал. Разве что седой могучий Старик, сидевший у подножья заоблачной белой башни (он сейчас почему-то вспомнился Лодьке). Но Старик знал все на свете, однако никому не открывал будущего. И, к тому же, он в эту минуту, кажется, тоже слушал Борькину песню.

Простор голубой.Земля за кормой...

Лодька попал на концерт благодаря Борьке. Тот накануне в школе (жуя буфетную булочку) бодро выговорил:

— Завтра приходи во Дворец. Я там буду петь.

Лодька захлопал глазами:

— Что за дворец?

— Ну, Дворец пионеров. На Первомайской.

— В Дом пионеров, — уточнил Лодька. Потому что обшарпанный двухэтажный особнячок на углу Первомайской и Урицкого был похож на дворец, как мячик на дирижабль.

— Не придирайся, — снисходительно отозвался Борька (и проглотил кусок). — Ребята привыкли называть его Дворцом. Дело не в размерах, а в том, что нам там нравится.

Лодька заморгал опять: вот это новость — "нам"!

— А ты-то как там оказался?

— Клим Моргалов позвал, наш классный староста. Привел меня туда, познакомил с концертным начальством. Они меня послушали и сразу: "Будешь у нас выступать!"

— Шаляпин... — сказал Лодька.

— Балда. Шаляпин басом пел, а у меня альт...

— Ну, если альт, тогда не Шаляпин, а... кто?

— Тогда — я,  — объяснил Борька без лишней скромности и дожевал булочку. — Придешь?

— Ладно...

Это "ладно" усилилось многократно, когда Лодька вечером услышал от Стаси, что она тоже будет на концерте.

Зимние размолвки у Лодьки с Борькой забылись, ощущение жизни было весеннее, с ожиданием близких каникул. Отчего бы не послушать, как альт Аронский поет на "дворцовой" сцене и не наградить его дружескими аплодисментами! Особенно, если Стася будет рядом...

Стася была не рядом. Но недалеко. Сидела чуть впереди с какими-то незнакомыми девчонками. Иногда быстро оглядывалась и улыбалась, и Лодька улыбался — словно у него и у Стаси было что-то неведомое другим.

После "Нахимовцев" Борька спел "Каховку", а потом, "на бис", "Одинокую гармонь". И, похоже, не прочь был петь и дальше, но, кажется ему шепнули из-за кулис, что пора и честь знать.

Следующим номером объявили "Классический вальс". Кое-где в зрительских рядах послышалось недовольное "у-у". Лодька тогда еще не знал, что "Классический вальс" вставлялся в каждый концерт и постоянным зрителям порядком надоел.

Лодьке танец понравился. Худая гибкая девчонка (класса из девятого) в белой балетной юбочке и каких-то перьях носилась по сцене под красивую музыку, изгибалась, кружилась волнообразно вскидывала руки. И наконец замерла, уронив голову на локти. Ей вежливо поаплодировали.

После этого мальчишки из младших классов танцевали "Чапаевцев". Бодро прыгали на палках с лошадиными головами, махали деревянными саблями, топали по доскам твердыми сапожками...

Взрослый тонколицый парень с круто изогнутыми бровями (звали его Кирилл, а фамилию Лодька не разобрал) прочитал рассказ Марка Твена "Как я учился ездить на велосипеде". С такими интонациями, с такой мимикой, что все в зале буквально помирали от смеха. И Лодька...

Затем две девочки в длинных блестящих платьях трогательно исполнили грузинскую песню "Светлячок", заикающийся от волненья первоклассник прочитал стихи "Мамы всякие нужны", квартет балалаечников сыграл "Светит месяц..." и "Ох, полным полна коробушка...", а девочка лет десяти, в школьном белом фартучке, красном галстуке и серебряном кокошнике под эти же балалайки тонко и очень чувствительно спела "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина..." У Лодька стало тепло в груди, и он даже слегка заскучал по дому, потому что эта песня была самая любимая у мамы. Мама пела ее, когда просили собравшиеся у праздничного стола гости (правда, такого не было уже давно), а иногда, в грустные минуты, напевала совсем тихонько, для себя...

Лодька от души похлопал девочке и балалаечникам. А жизнерадостная семиклассница Катя Семейкина (из Стасиной школы) объявила новое выступление:

— Сейчас вы увидите чудеса человеческого ума и памяти. Ученик второго класса "бэ" начальной школы номер девятнадцать Лёнчик Арцеулов продемонстрирует вам опыты с большими числами. Давайте позовем Лёнчика на сцену! — И захлопала. И остальные шумно захлопали (отчего не постараться ради опытов с большими числами, не на уроке ведь!).