Читаем без скачивания Горбовский - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопросы посыпались лавиной. Впрочем, возмущенные возгласы и резкие заявления относительно интеллекта представителей власти Танзании и Мозамбика не уступали им по количеству. Дали возможность высказаться абсолютно каждому. Озвучили миллион предположений. Обсудили право на вмешательство и пришли к выводу, что это право должно быть приведено в исполнение сегодняшним же днем. Поспорили на счет того, как поступит министр биологической безопасности, какую стратегию примет наше правительство. В общем, наговорились и накричались так, что многие охрипли. По окончании совещания расписались в договоре о неразглашении и в изнеможении разошлись по своим секциям.
Благополучно отослав Спицыну к Зиненко, Горбовский вызвал Пшежня на tet-a-tet, чтобы обсудить ситуацию с кротом. Теперь сомнений в его существовании не осталось, теперь сомнения были только по поводу количества московских агентов в НИИ. Если даже Борис Иванович заострил на этом внимание, значит, утечка информации происходит не только в отделе вирусологии. Следовательно, сливщик может находиться в каждой секции, в каждом коллективе, и его считают за близкого друга, ему доверяют, от него не ожидают зла.
– Твои взгляды относительно подозреваемых изменились? – тихо спросил Юрек Андреевич, положив сухую руку на плечо Горбовского.
Горбовский смотрел куда-то мимо него, и даже мимо стены, в которую должен был упираться его взгляд.
– Я не знаю, – ответил он, наконец, и болезненно скривился. – Не знаю, кто. Но он есть. И это точно.
Они решили ничего не предпринимать, кроме наблюдения. Они решили допускать, чтобы тень подозрения падала даже на них самих.
День пролетел незаметно. Весь НИИ готовился к возможному переоборудованию под центр разработки вакцины. Со дня на день власти могли объявить о таком решении, и все лаборатории следовало привести в полную готовность. Именно поэтому в научно-исследовательском институте имени Златогорова целый день творился такой сумасшедший бардак. А когда все заняты делом, время проходит быстро.
В течение дня Горбовский не вспоминал о Спицыной, но на ночь глядя она сама напомнила ему о себе, неожиданно появившись в лаборатории. Лев Семенович тут же ударился в паранойю – что она делает здесь так поздно? Зачем ей быть именно здесь в такое время? Она подозревала, что лаборатория давно пуста, и ей не составит труда добыть то, что ей нужно? Он не на шутку разозлился. Не помня себя, Горбовский был очень близок к нанесению тяжких телесных повреждений беззащитной девушке. Благо, что он вовремя опомнился и остановился.
И она вновь за сегодняшний день поразила его! Сначала – покорностью при коллегах, теперь – дерзостью и невиданной смелостью один на один. Как относиться к ней после того, что она ему высказала? Сил ненавидеть уже просто не было. Да и в чем-то она была, несомненно, права. Ну конечно, откуда ей знать о нем всё? Если бы она знала, она бы так никогда не сказала.
По дороге домой Горбовский думал о Спицыной. Он обнаружил в себе стремление к тому, чтобы эта девушка как можно дольше ничего не знала о распространяющемся вирусе. «Сомнений нет, она должна оставаться в неведении. Но почему, Горбовский? Ты все еще подозреваешь в ней шпиона, или просто хочешь оградить ее от всего этого? Крот никогда бы не пошел на такие прямые провокации и конфликты. Никогда. А она показывает характер, причем абсолютно искреннее. И это не двойное дно, я чувствую. Значит, второе. Ты хочешь выгнать ее за пределы лаборатории, чтобы оградить от надвигающегося ужаса. Чтобы обезопасить. Это как работа над ошибками. У тебя не вышло в тот раз, и теперь ты хочешь доказать себе, что в этот раз сможешь. И неважно, что она тебе никто. Просто девчонка, которая тебе неприятна. Однако твое личное отношение к ней еще не значит, что можно подвергать ее опасности».
Всю ночь Лев Семенович беспокойно ворочался. Не то переволновался за день, не то высказывание Спицыной так на него повлияло, не то мучило дурное предчувствие. А может, и все сразу. Одно можно сказать точно – ни голоса, ни видения, ни дурные сны уже не преследовали его, не нагнетали, не давили на психику. Все прошло, а Горбовский, отягощенный новыми заботами, даже не заметил этого.
Следующий день расставил все по своим местам.
Как известно, Спицына ночевала в НИИ, но кроме Горбовского об этом никто не знал. Марине пришлось проснуться до прихода Пшежня, – старый поляк всегда появлялся на рабочем месте раньше остальных – чтобы все выглядело так, будто она только что пришла. Вряд ли дедушка разозлится, узнав правду, но отчего-то Марине было стыдно. Пусть лучше все думают, что ночевала она дома. А то начнутся всяческие допросы, предложения помощи и так далее. Не дай бог, информация дойдет до Крамаря, так тот вообще предложит практикантке у него пожить. Этот за словом в карман не лезет. А такое развитие событий Марине было не нужно.
Все пошло по плану, никто ничего не заподозрил, и даже Горбовский, немного опоздавший в это утро, не разгласил тайны, в которую были посвящены лишь двое. Марине оставалось только гадать, в какую сторону изменилось отношение Льва Семеновича к ней после вчерашней перепалки. Но он более не выглядел ни взбешенным, ни раздраженным. Презрительность в его взгляде куда-то испарилась. Даже голос больше не был сухим и бесчувственным. Он как будто бы перегорел от ненависти. Неужели даже такой человек, как он, не может испытывать неприязни вечно? Или ему просто сейчас не до открытой конфронтации. Кто знает, что произошло вчера на совещании, да и время, пока Марина была у Зиненко, оставалось пробелом.
Ближе к обеду Горбовский лично зашел к Спицыной на склад, где она, как обычно, выполняла легкие поручения Пшежня, мало относящиеся собственно к вирусологии.
– Марина Леонидовна, – обратился он, остановившись на входе. В руках у него была толстая зеленая папка.
Девушка вскинула голову и чуть не отшатнулась. Она не поверила своим глазам.
– Лев Семенович! – вскочила она, чуть не опрокинув старый, вышедший из строя микроскоп.
– Спокойно, – нахмурился Горбовский, испытав внезапное… странное чувство, похожее на смущение, – сядьте, точнее… черт. В общем, у меня для Вас поручение, Спицына, – он придал голосу строгость, заметив, что практикантка начинает
