Читаем без скачивания Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр

— Рады стараться!

Кроме того, согласно полученным указаниям начальника штаба, я представился 1-му генерал-квартирмейстеру полковнику Кирьянову и даже II-му квартирместеру, какому-то подполковнику. И тот и другой, узнав о моем разговоре с полковником Сидориным, очень удивились его глупому ответу. Они не скрыли, что у них имеется огромная нужда в опытных офицерах генерального штаба, и потому обещали мое назначение сдвинуть с мертвой точки, рекомендуя мне зайти в штаб еще сегодня же вечером. Так я и сделал.

Понятно, штаб не фронт, сюда понабилось куча ненужных офицеров, а специалистов нет и работать не кому. Офицеру же этого времени надлежало лишь отменно вставлять фразы на французском языке и прекрасно вальсировать, дабы иметь успех в карьере. Каковы же у него реальные знания редко кого интересовало, создавая в армии совершенно пагубную обстановку с массивом неадекватного командного состава. Но мне нужно было, пока еще ходят поезда, смотаться в Ростов-на-Дону. Продать свои опус, пока здесь все не накрылось медным тазом, а счет уже идет на считанные дни.

По мере численного уменьшения, в виду потерь, Донских партизанских отрядов и значительного роста сил красных за счет разного сброда (фронтовых дезертиров, предвкушавших богатую наживу) — обстановка все более и более складывалась не в нашу пользу. Учитывая это, генерал Каледин решил устроить 26 января заседание совместно с высшими руководителями Добровольческой армии, с целью выработки плана дальнейшей борьбы с большевиками, придавая ему чрезвычайно важное значение.

Предполагалось, перетянув свободные силы Добровольческой организации к Новочеркасску, сосредоточить кулак и энергичным наступлением добиться решительного успеха в одном месте, каковой, подняв угасший дух бойцов, мог бы благоприятно отозваться на других направлениях и быть может, повлиять на настроение казаков ближайших станиц. На посланное приглашение прибыть в Новочеркасск генералы Алексеев и Корнилов ответили отказом, сославшись на серьезность положения на фронте. В качестве их представителя из Ростова приехал только генерал Лукомский. Я его мельком увидел — и изумился! Шпион — да и только! В штатском одеянии, с запущенной бородой и в темных очках, очень трудно было узнать в Лукомском генерала.

Сделанные на этом совещании доклады определенно подтвердили, что Дон окончательно развалился и нет никакой надежды улучшить положение. Не было просвета, не было ни откуда помощи.

Настроение стало совсем тревожным, когда представитель Добровольческой армии заявил, что их армия не только ничем не может помочь Новочеркасску, но генерал Корнилов настойчиво просит не задерживать дальше и вернуть в Ростов офицерский батальон, бывший до этого в составе Донских частей.

После такого заявления, в сознании присутствующих, как мне потом передали, все определеннее выявился призрак неизбежности падения Новочеркасска

Глава 15

Между тем, два дня (и две ночи) моей писанины миновали и мой опус был готов. Двадцать три страницы наукообразного текста. На третий день я буквально сидел за спиной Петра Петровича, подсказывая ему, и сообща мы рожали немецкий вариант. Солидную старую ученическую тетрадь, вырвав из нее лишние листы, мы подобрали.

Я спешил и был прав. События развивались стремительно. Уже 27-го января я был призван в Донскую армию и назначен начальником службы связи и одновременно начальником общего отделения штаба Походного атамана. «Для Атоса это слишком много, а для графа де ля Фер — слишком мало». Но все эти смешные «статусы и медальки» — для меня — пустой звук. Моя главная задача — не допустить, чтобы наши руководящие кретины стали еще более слабоумнее. Приступив к работе, я мельком начал знакомиться с тем, что было уже сделано и что можно было еще сделать. Тут я не специалист, но все же что-то мог порекомендовать для очистки совести. Бардак был запредельный.

Чрезвычайно важный отдел связи начальником которого я был назначен, в сущности не существовал. Городской телеграф и телефон, номинально подчиненные штабу, фактически работали самостоятельно. Сотрудничество штаба с телеграфом выражалось только в том, что на городской станции телеграфа сидело поочередно по одному офицеру для связи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В здание же Штаба находилось несколько аппаратов Морзе, да один какого-то Юза, редко когда работавший, и вечно регулируемый, так как временное его, по мере надобности, включение в линию, происходило не непосредственно, а через городскую станцию. С боевыми участками признавалось достаточным иметь лишь старые аппараты Морзе, пригодные скорее для музея старинной техники, чем для ответственной работы. А в это время, городская станция, была полна разнообразными, более усовершенствованными, телеграфными аппаратами.

Еще хуже обстояло дело с телефонами. Пользовались исключительно городской телефонной станцией, благодаря чему все секретные служебные разговоры, мгновенно становились достоянием общества, а одновременно и большевиков, наводнявших город.

В самом штабе, работа точно распределена не была. Отделы были необычайно многолюдны, в полном несоответствии с наличным количеством бойцов и как всегда при этом бывает, давали минимум полезной работы: каждый рассчитывал на соседа. Определенно никто не знал круга своей деятельности. Во многом сказывалась полная импровизация.

Малоопытный в административных вопросах начальник штаба, видимо, не представлял себе ясно функции своего штаба, не умел правильно наладить и целесообразно использовать штабной механизм, вследствие чего не будет преувеличением сказать, что во всем царил изрядный хаос, и постепенно накоплялась масса нерешенных дел.

Фактически на равных основаниях существовало два штаба: один Походного атамана, так сказать, боевой и другой — во главе с полковником генерального штаба А. Бабкиным (довольно бездарным офицером), — войсковой, со старыми своими функциями. Из-за невозможности разграничить точно круг ведения одного от другого, постоянно происходили шероховатости и трения.

В результате — значительная часть дорогого времени терялась на то, чтобы разобраться — какого штаба касается затронутый вопрос. К этому, конечно, прибавлялось, обычное в таких случаях, явление — антагонизм между этими учреждениями и желание каждого, придравшись к чему-либо, спихнуть с себя работу, передав ее в другой штаб. Такую бумагу, как телеграмму или донесение, касающееся боевых столкновений, легко было определить, что она должна идти в штаб Походного атамана, в частности, оперативное отделение.

Но гораздо больше было вопросов, каковые, по существу, могли быть отнесены и к одному и к другому штабу, иначе говоря, частично затрагивали оба эти учреждения. В таких случаях, начиналось бумажное творчество. Ни один из штабов не желал брать исполнение целиком на себя, предпочитая, вместо этого, отписываться и изощряться в виртуозности канцелярского языка.

И вот вопрос, требующий нередко срочного исполнения, попав в штаб Походного атамана, одним из начальников отделений, переправляется в Войсковой штаб, причем, конечно, номеруется, заносится в исходящий журнал, запечатывается и передается для отправки, иногда ошибочно на почту (хотя оба штаба были в одном и том же здании), чтобы через день-два вернуться обратно в то же здание.

В Войсковом штабе, какой-нибудь досужий начальник отделения, усмотрев, что это касается штаба Походного атамана, кладет резолюцию: "в штаб Походного Атамана по принадлежности", проделывается опять длинная процедура и через несколько дней заколдованная бумага снова у нас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тогда, отстаивая престиж своего учреждения, а главное — самолюбие одного из начальников отделений, спешили сделать доклад начальнику штаба, естественно, в такой форме, что де все это — не наше дело. Последний, по недостатку времени, или, не разобравшись, как нужно, подписывает уже готовый ответ и все опять едет по старому пути, чтобы через некоторый промежуток времени, вернуться назад с новой резолюцией начальника Войскового штаба.