Читаем без скачивания Путешествие вокруг света - Георг Форстер

К полудню мы вошли в небольшую бухту половить рыбы и пострелять птиц, а оттуда поплыли на запад, покуда не достигли конца этого длинного рукава в виде красивой бухты, где было так мелко, что мы не могли туда войти и вынуждены были расположиться на первом же месте, к которому удалось пристать. В какой-то момент нам показалось, что здесь виден дым, но потом мы решили, что это ошибка. Стемнело, огня тоже нигде не было видно; мы пришли к выводу, что в сумерках нас ввели в заблуждение туман или какие-то испарения, и занялись устройством лагеря; каждому нашлась своя работа.

Поскольку в такие экспедиции мы отправлялись довольно часто, возможно, стоит здесь дать представление о том, как мы обычно устраивались на ночлег. Отыскав на берегу место, удобное для высадки, где были поблизости источник воды и топливо, мы первым делом выносили из шлюпки весла, паруса, плащи, ружья, топоры и т. п. Не забывали и о бочонке росткового пива, да и о бутылке водки. Затем матросы ставили шлюпку на маленький якорь и веревкой привязывали ее к какому-нибудь дереву. Тем временем одни из нас отправлялись на поиски сухих дров, что в таких сырых местах, как бухта Даски, не всегда бывало простым делом, другие ставили в сухом, по возможности укрытом от дождя и ветра месте палатку или навес из весел, парусов и крупных веток, третьи разводили перед палаткой костер, на что по большей части уходило немало труда и пороха. Приготовление ужина бывало обычно делом недолгим. Кто-либо из матросов чистил рыбу, ощипывал птиц, потом тех и других жарили. Тем временем сооружался и стол. Им обычно служила скамейка, взятая из шлюпки и чисто вымытая, после чего она могла служить вместо мисок и тарелок. Ножами и вилками чаще всего служили пальцы и зубы. Благодаря усиленной физической работе и свежему воздуху у нас был отменный, здоровый аппетит; он отучил нас от излишней заботы о чистоте и от брезгливости, которую, возможно, вызовет у благовоспитанного читателя описание подобного образа жизни; никогда прежде мы не сознавали с такой ясностью, как мало надобно на самом деле природе человека. Поев, мы некоторое время слушали, как на свой лад веселятся матросы; они ужинали лежа вокруг костра, и рассказывали разные забавные истории, сопровождая свои рассказы проклятиями, божбой, всякими грязными выражениями; но настроение от этого обычно улучшалось. В палатке стелили папоротник, мы закутывались в плащи, вместо подушек подкладывали под головы ружья и мешочки с порохом, и каждый по-своему предавался сну.

На рассвете капитан Кук и мой отец в сопровождении двух матросов отправились в маленькой шлюпке обследовать вершину бухты. Там они нашли довольно большой участок ровной земли, высадились и велели матросам плыть на другую сторону мыса, где лодка должна была их ждать. Вскоре они увидели диких уток, подобрались к ним через кусты и одну подстрелили, но едва открыли огонь, как со всех сторон послышались ужасные крики. Они ответили тоже криками и, захватив утку, благоразумно поспешили скорее к лодке, находившейся от них по меньшей мере в полумиле. Дикари, поднявшие крик, продолжали голосить, но самих их не было видно; как выяснилось впоследствии, островитян отделяла глубокая река, к тому же их было не так много, чтобы предпринять враждебные действия.

Тем временем мы искали растения в лесу неподалеку от места нашего ночлега. Услышав крики дикарей, мы кинулись к другой оставшейся у нас шлюпке и поспешили на подмогу капитану и моему отцу. Когда мы подоспели, они уже находились в своей лодке в полном здравии, врагов нигде не было видно; поэтому мы вместе поднялись вверх по реке и настреляли достаточно уток, которых здесь множество. Наконец на левом берегу показался мужчина, а с ним женщина и ребенок. Женщина махала нам белой птичьей шкуркой, вероятно в знак мира и дружбы. Поскольку шлюпка, в которой находился я, была ближе всего к дикарям, капитан Кук крикнул командовавшему ею офицеру, чтобы тот высадился на берег и завязал сношения с туземцами; сам он собирался как можно дальше обследовать течение реки. Возможно, офицер не понял капитана Кука, а может, он слишком увлекся охотой на уток — сказать не берусь. Как бы там ни было, на берег мы не высадились, и бедняги, ничего, видимо, хорошего не ожидая от незнакомцев, которые пренебрегли предложенным ими миром, поскорее убежали обратно в лес. Я в тот раз особенно обратил внимание, что и это племя, как почти все народы Земли, словно сговорились, считают белый цвет или зеленые ветви знаком мира; имея при себе то и другое, они спокойно выходят навстречу чужеземцам. Такое сходство, видимо, должно было возникнуть до всеобщего рассеяния рода человеческого; во всяком случае, это очень напоминает договоренность, потому что ни белый цвет сам по себе, ни зеленые ветви не имеют к понятию дружбы непосредственного отношения[192].

Капитан между тем отплыл на веслах еще полмили выше, но сильное течение и большие камни, усеявшие русло, не позволили ему продвинуться дальше. Он привез нам оттуда новую разновидность уток, уже пятую, встреченную нами в бухте Даски: немного поменьше чирка-свистунка, с блестящей зеленовато-черной спинкой, на брюшке же темно-серую. Перья на голове у нее были блестящие, пурпурные, клюв и лапы свинцового цвета, глаза золотисто-желтые, а по меньшим маховым перьям шла белая полоса[193].

Едва капитанская шлюпка присоединилась к нам, как на другом берегу реки, против места, где мы видели дружелюбное семейство, из лесу появились двое мужчин. Капитан, стремившийся завести с ними знакомство, направился к берегу, однако с приближением лодки они скрылись в зарослях, столь густых, что увидеть их было невозможно, последовать же за ними было бы явно неосторожно. Между тем прошло время прилива; отлив помог нам вернуться к месту нашего ночлега. Там мы слегка позавтракали, а затем сели в шлюпку и решили возвратиться на корабль. Едва мы отчалили от берега, как оба дикаря, которые, видимо, перешли на эту сторону мыса через лес, появились на открытом месте и стали кричать нам. Капитан тотчас велел обеим шлюпкам грести к ним. Однако его шлюпка села на мель. Тогда он без оружия, держа в руке только лист белой бумаги, вышел из нее и в сопровождении двух человек вброд пошел к берегу. Оба дикаря стояли с копьями в руках шагах в ста от воды. Когда капитан с двумя своими спутниками стали приближаться к ним, они отступили назад. Решив, что те опасаются такого большого числа людей, капитан велел своим спутникам остановиться и пошел вперед один. Однако дикари все еще не расставались с копьями. Наконец один, собравшись с духом, воткнул копье в землю и вышел навстречу капитану с каким-то зеленым растением в руке; один конец этого растения он протянул капитану, а сам, продолжая держать другой, громким голосом начал торжественную речь, длившуюся минуты две. Несколько раз он прерывал ее, вероятно ожидая ответа. По окончании этой церемонии они приветствовали друг друга; новозеландец снял со своих плеч новый плащ и подарил его капитану, получив в ответ топор. Таким образом мир и дружба были установлены, после чего второй дикарь тоже осмелел. Он приветствовал капитана и тоже получил от него в подарок топор. Теперь многие наши спутники вышли из лодок на берег, но туземцев такая многочисленность уже ничуть не беспокоила, они очень искрение приветствовали каждого подходившего. В лесу были теперь видны и другие, но, похоже, только женщины. Мужчины несколько раз знаками приглашали нас к своим жилищам, показав, что хотят нас угостить, однако отлив и другие обстоятельства не позволили нам воспользоваться их приглашением. Мы попрощались, и они проводили нас к лодкам; однако, увидев лежавшие на корме мушкеты, они не решились подойти ближе и знаками попросили убрать их. Как только это было сделано, они приблизились и помогли нам столкнуть шлюпки в воду, которая из-за отлива отступила от берега. В это время нам пришлось следить за своими вещами, так как они готовы были стащить все, что попадалось под руку, только к мушкетам они не решались прикасаться, наверно потому, что видели, как мы стреляли в лесу уток, и считали их орудием смерти.