Читаем без скачивания Тайна президентского дворца - Эдуард Беляев

Необходимо пояснить, отчего я тогда со столь навязчивой настойчивостью начал интересоваться этим банком. Живет на земле, и дай ему Бог долгих лет жизни, Виктор Иванович Сарианиди. «Шлиман Востока», ученый с мировым именем. Грек. За полстолетия подвижнической деятельности в области археологии им совершены великие открытия: неизвестные царства, новые цивилизации, памятники архитектуры, предметы искусства. Саша Карайсаридис, сын греческих эмигрантов и весьма известная личность в определенных кругах Ташкента, организовал мне встречу с Виктором Ивановичем весной 1980-го. В разговоре мы не обошли и ограбление кабульского банка, о чем я не имел ни малейшего представления. Сарианиди, напротив, знал, что наши спецслужбы в ту известную ночь изрядно поработали с сейфами и хранилищами. Но ему не было ведомо о судьбе предметов, к которым он имел самое непосредственное отношение. Я действительно ничего не знал — о чем и сообщил милейшему Виктору Ивановичу. Он не скрывал своего огорчения и рассказал мне о золоте Бактрии. В 1968 году профессор Сарианиди открыл столицу древнего Бактрийского царства. Экспедиция под его руководством работала десять лет. 15 ноября 1978 года были обнаружены первые золотые предметы. Так явило себя миру «золото Бактрии». В течение полугода археологи нашли еще семь погребений, шесть из них были раскопаны (более 20 тысяч изделий из золота и драгоценных камней). Перед вторжением наших войск раскопки были приостановлены. Сарианиди предложил афганским властям временно вывезти эти ценности в СССР, чтобы уберечь от войны и разграбления. Афганцы заявили, что оставление бактрийского клада — символ стабильности Афганистана, и отказались.

Узнанное интриговало, и я при всяком случае пополнял информацию. По данным газеты The Art Newspaper, советские войска в первую же ночь захвата учреждений Кабула пытались добраться и до сокровищ. Репортер приводил ряд свидетельств тому, сопровождая текст фото: изуродованные пластиковыми минами запоры сейфов, взорванные двери хранилищ, проделанные «инженерно-саперным способом» проходы и дыры в бетонных и стальных стенах и переборках. Гулям Дастагир Панджшери, с которым мне довелось быть в нескольких поездках, ничего существенного по поводу драгоценностей не добавил. Тему ограбления советскими солдатами банка категорически отказался обсуждать и так, надо думать, струхнул, что первоначальный план слетать в Балх позже сам же и отменил. А «экспедицию» в Балх мне организовал генерал-лейтенант Илья Филиппович Пономаренко, командовавший в Мазари-Шарифе запасным командным пунктом 40-й армии.

Последний раз золото Бактрии видели в 1995 году. Незадолго до того прошел слух (обнародованный во французской газете «Ле монд»), что Виктор Сарианиди тайно вывез сокровища в СССР, где с золотых вещей сделали копии, которые и отдали афганцам. Власти Афганистана, чтобы развеять эти слухи, пригласили всех желающих — политиков, журналистов и историков-экспертов — в кабульский банк и показали им коллекцию.

У Сергея Петровича лицо полное, доброе, не волевое. Передо мной сидел учитель начальных классов сельской школы, а не боевой генерал, прошедший войну и переживший много чего тяжелого. Лоб высоченный, прическа прямая назад «а-ля питерский пролетарий», мягкие складки ниспадают с уголков губ и прячутся за кругловатым подбородком. Нос — картошкой. Говорок его слушать в удовольствие — образно, умно. Однажды наш разговор прервали. Двое. Солидные, какой-то особой властной стати и покроя. Мне увиделось — партноменклатурного. С достоинством, неспешно, оглядели неживым взглядом зал. Но увидев нас, один толкнул другого в бок и указал глазами. Тот несколько растерялся. Однако, сохраняя величавость, приблизился, вышагивая мягко и ровно неся спину, и обнял Сергея Петровича.

— Смакуете супчик Мао Цзэдуна?

— Да нет, солянкой закусили. Хоть мы и в Пекине пребываем, но погружены в Кабул — вот пресса кровь мне потихоньку пьет, воспоминания будоража. Знакомьтесь…

Так отвечал Тутушкин, сейчас не генерал и в штатском платье, но истинно поэт во слове, выспренно-парадном. Они расположились рядом за столом, и мы друг другу не мешали, каждый говорил о своем. Я не прислушивался, но многое услышал. Об этом чуть позже. Сергей Петрович тогда и рассказал мне о Берлине и о часах, дарованных ему, которые он бережно хранит, а потому не носит повседневно, и о капитане-мародере. И о захвате банка мы поговорили. Правда — беспредметно. Когда коснулись поступка офицера в далеком мае сорок пятого в Берлине, Тутушкин сошел на шепот:

— Неудобно, чтоб эти услыхали. Они ведь оба из Системы, им неприятен будет мой рассказ. Кстати, вот тот, пониже, мой тезка, Сергей, как раз и занимался особо важными объектами в Кабуле, и банком тоже. Все интересовался, как я золото из Германии вывозил. Во все детали вникал, расспрашивал.

— Сергей Петрович, но захват национального банка планировался наравне с другими объектами?

— Конечно же, не наравне, но, как мне думается, в первую голову после операции по устранению Амина. Не знаю, как генерал армии Магометов, но я, например, не был посвящен в детали разработок. Все мы находились в неведении относительно планов КГБ, но это было нормально и для нас привычно: где задействован КГБ — нос не совать. А знаете, наша встреча с товарищами (кивок на соседний стол) пробуждает вот что в памяти. Сейчас вспоминаю, было какое-то недоразумение с выделением десантников для поддержки групп бойцов спецназа КГБ, которым ставилась задача захвата банка и, если не ошибаюсь, узла связи. Впрочем, я сейчас, извините…

Сергей Петрович пересел к тем двоим. Мне, как я понимал, там места не нашлось. Обиды не было. Было осознание присутствия не просто «тезки Сережи», а высоких авторитетных чинов Комитета госбезопасности, которые на дух не переносили людей, задающих им вопросы. Тем паче тех людей, которые по определению наделены правом спросить, проявить дотошность и въедчивость. В те времена у них были свои корреспонденты — штатные разведчики и нештатные журналисты. А чужаки, как, например, писатель и журналист Михаил Кольцов, лишь могли «проходить по делу», чтобы после пыток и допросов сделать «чистосердечное признание» и шагнуть в подвал за получением последнего довода — девяти граммов лютого свинца из «нагана» в затылок. О Юлиане Семенове не говорю — вот просто не хочу, и все тут…

Сергей Петрович задерживался. Рукой я показал ему, что все в порядке, дескать, продолжайте, с моей стороны есть понимание и нет претензий. Официант принес мне выпивку и сказал, что передали с соседнего стола. Мы с «тезкой» встретились глазами. Он вежливо прижал руку к груди и по-восточному отвесил мне легкий поклон. Я ответил ему в знак благодарности кивком головы и пригубил коньяк, изобразив на лице блаженство. После водки как-то не пилось, даже дармовое не лезло. Но ремесло требует жертв, и я терпеливо ожидал. С мрачным, жертвенным стоицизмом.

Возвращение Сергея Петровича наконец состоялось.

— Еще раз извините, неловко было покидать, давно не виделись, а вспомнить есть что — такой уж получился вечер, извините. Но что скажу я вам. Тверды они в своих привычках, и память в надежнейший сейф заложили. К сожалению, мало чем помогу вам. Я напрямик у них спросил о том, что вас интересует, и они ответили мне прямо, не юля. Неутешительно. Как бы это вам помягче передать… Ну, словом, смысл таков — чего это вас вдруг угораздило интересоваться тем, что не может быть никогда опубликовано. Не праздное же любопытство, тем более опасное по сути своей, — чего вы не можете не понимать. И коль так, и если вы настойчиво лезете в душу с подобными расспросами, наперед зная их тайный смысл, то надо еще подумать, с какой целью и кто вы есть такой на самом деле.

Поговорили… Нет, пожалуй, все-таки наговорились. Мне не хотелось быть шпионом. Уж куда безопаснее прослыть пьяницей, и я выпил залпом, осушая до дна, полбокала премерзкого коньяка, не пахнущего клопами, но отдающего изменой родине и несправедливой скорой расправой. Деликатно потянули время, чтобы уход из ресторана не выглядел бегством, раскланялись вежливо и с пьяной улыбкой. К груди руки никто не прикладывал. И за руку не прощались…

Недоразумение, о котором говорил мне Сергей Петрович, заключалось в том, что разработчики операции со стороны КГБ потребовали, чтобы старшим группы поддержки десантников был не офицер, а грамотный опытный сержант срочной службы. И обязательно из российской глубинки, лучше — из глухого таежного поселка, а еще лучше — из богом забытой заимки. Начальник штаба воздушно-десантной дивизии недоумевал — задача более чем ответственная, а возглавить взвод поддержки требуют сержанта. Невдомек было полковнику, что нужен старший — молчун по определению, который уволится, коль жив останется, и секреты увезет с собой далеко-далеко, где кочуют туманы, и враг окажется за тысячи верст, и нет ему, ворогу, никакой в ту сторону дороги. А что по пьяни хвастать станет среди девиц да односельчан — так пусть себе на здоровье треплется. Другие и не такую околесицу несут. Вон сосед, как загуляет на месяц-другой, так нет ни ему, ни иным спасенья от пограничников, что в комнате у него на шкафу засели: подглядывают, подмигивают, ревмя ревут, супружеские обязанности справлять мешают. Белая горячка донимает, жена топор подальше упрятывает, детишки тоже — с глаз долой, к свекрови на блины…