Читаем без скачивания Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

Какому именно народу, он не уточнял.

— Но вот в чем вопрос, Мелетий Александрович! — говорил Власов. — Как это сделать? Как нам достичь поставленной цели?

— Я, как и Николай Иванович Бухарин, отдаю предпочтение краткосрочным тактическим ходам, — отвечал Зыков. — Долгосрочные идеологические цели — фикция. Они нужны только для масс!

— Да-да, — соглашался с ним Жиленков. — Товарищ Зыков прав. Мы должны идти по пути компромиссов. Без этого невозможно превращение Русского освободительного движения в жизнеспособное предприятие. К этой великой цели надо идти постепенно, шаг за шагом!

— Я надеюсь, Андрей Андреевич, — говорил Зыков, — что, как только существование координирующего центра антисталинской оппозиции получит широкую огласку, все начинание приобретет собственный автономный импульс, и немцы будут вынуждены дать ему зеленую улицу, поскольку уже не смогут пресечь эту деятельность!

В таких беседах, должно быть, и коротали время сотрудники «русского штаба».

Часто в доме на Викториаштрассе появлялся Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт.

Поздоровавшись со своим «домашним святым» — так теперь Власов именовал Штрик-Штрикфельдта! — Андрей Андреевич интересовался результатами разговора с советником Министерства иностранных дел Густавом Хильгером, продолжение переговоров с которым обещали ему, если он подпишет листовку.

— Пока никаких результатов нет, — признавался Штрик-Штрикфельдт.

— Значит, немцы не хотят, — говорил Власов, и Вильфрид Карлович привычно отмечал, что генерал опять как бы отделяет его от немцев, но не протестовал.

Вильфрида Карловича угнетала схожая с тюремной камерой обстановка. Было и немножко стыдно. Ведь он, действительно, обещал Власову в Виннице совсем другое.

Штрик-Штрикфельдт отметил, что за минувшую неделю генерал похудел еще сильнее.

— Ну, это еще неплохо, — словно читая его мысли, сказал Власов. — Все же, если бы все русские военнопленные были помещены в условия этой Викториаштрассе, мы оказали бы нашему народу немалую услугу.

«Он сказал это искренне, но в его словах был оттенок горечи, намек на разговор в Виннице о том, что его сотрудничество — цена помощи военнопленным».

— Я много думал о нашем соглашении и возможных путях, — продолжал Власов. — Чтобы им ни обещали, они только тогда начнут сотрудничать и очнутся от летаргии, когда им будет показана дорога в новое, лучшее будущее. Ваш германский рейх их не интересует, они хотят своего государства, им нужно, чтобы были решены вопросы их собственного национального существования.

— Как ты думаешь, — спросил Власов у Зыкова, когда Штрик-Штрикфельдт ушел. — Получится то, что Вильфрид Карлович обещает?

— Даю тридцать процентов, что немецкие власти нас обманут, тридцать — что нас ликвидируют советы, тридцать — что предадут союзники, и только десять шансов отпускаю на успех! — не задумываясь, ответил Мелетий Александрович.

Он ошибался.

Шансов науспех у власовского движения не было никаких, поскольку никто и не собирался давать ему эти шансы.

Ни союзники, ни советские власти, ни сами немцы…

Между тем, по мнению Вильфрида Карловича Штрик-Штрикфельдта, акции генерала Власова поднимались.

Подполковник Алексис Ренне прозондировал в Штабе группы армий «Центр» — нельзя ли вновь оживить придуманный для пропагандистской цели Русский освободительный комитет в Смоленске, теперь уже с генералом Власовым во главе.

Комитет этот должен был по-прежнему оставаться в сфере пропаганды, но пропагандистскую роль его предполагалось расширить.

— Я опасаюсь, что Власов прекратит сотрудничать с нами, если мы не сможем добиться никаких успехов в реализации его плана создания Русской освободительной армии.

— Будем думать, — ответил Рейнхард Гелен. — Посмотрим, что можно предпринять. Меня сейчас заботит другое. Имейте в виду, что СС уже начинает комплектовать эстонские и латышские части. Гиммлер вполне может перехватить у нас и идею создания Русской армии.

Скоро Штрик-Штрикфельдт получил заверения, что Организационный отдел OKH тотчас же предоставит в его распоряжение бюджет для русского пропагандистского подразделения, как только получит одобрение ОКВ/В. Пр [56].

Штрик-Штрикфельдту удалось собрать всех своих подопечных во главе с Власовым в лагере недалеко от деревни Дабендорф, в южном пригороде Берлина.

Этот, расположенный на опушке леса лагерь был переименован в Отдел пропаганды особого назначения и приравнен к батальону.

«Когда я представил моему начальнику в Отделе В.Пр./IV полковнику Мартину, бывшему в то время «полковым командиром» моего батальона, запрос на разрешение штатов в 1200 человек (сам он предполагал первоначально штаб на 40–50 человек), он сказал со своим обычным юмором:

— Если бы вы мне дали запрос на 120 человек, я бы послал вас ко всем чертям. А так как вы тут требуете 1200 человек, то это значит, что, либо у вас в кармане гарантия на бюджет сверху, либо, — он постучал пальцем по лбу, — нов таком случае я бессилен помочь вам.

С этим он и подписал».

Бюджет, который выхлопотал Вильфрид Карлович, включал содержание восьми генералов, 60 старших офицеров, а также нескольких сотен младших офицеров.

«Учебному лагерю Дабендорф, этому немецко-русскому детищу, — патетически пишет Штрик-Штрикфельдт, — предстояло войти в историю борьбы против обеих диктатур».

Если учесть, что после отставки фон Бока Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт совсем зачах без настоящей работы (всю зиму он занимался литературой, соорудив пьесу «Бог, молот и серп», а также брошюру «Русский человек»), можно представить, как радовали его открывающиеся возможности.

Русская мечтательность теперь порою брала в нем верх над немецкой дисциплинированностью и педантичностью. Тем более, что беседы с Андреем Андреевичем Власовым о борьбе с большевиками, о перспективах жизни в освобожденной России захватили и самого агитатора. Он уже видел себя — а почему нет? Разве мало прибалтийских немцев были министрами в Петербурге? — рядом с будущим правителем России!

Глава седьмая

Гитлер, Сталин, Власов…

В этом треугольнике, существовавшем не в реальности, а в мечтаниях, как русских предателей, так и немецких романтиков, напряжения и отношения растекались сложнее, нежели принято думать.

До плена Власов был со Сталиным против Гитлера.

Теперь — с Гитлером против Сталина.

К концу войны ему, как и его сподвижникам, будет казаться, что он выступал как против того, так и против другого.

Было ли добровольным это противостояние со стороны Власова и его сподвижников — большой вопрос, но то, что и Сталин, и Гитлер противостояли им — очевидно. Фашистская бюрократическая машина не слишком высоко оценила измену Власова. Измена мало что переменила в его положении, и он по-прежнему оставался в стойле, предназначенном для «унтерменшей». Можно было убежать от Сталина, но от клейма «недочеловека» убежать в нацистской Германии не удавалось никому. К русским пленным и Сталин, и Гитлер относились одинаково безжалостно и беспощадно.

Ив от парадокс.

Власов был с Гитлером против Сталина, но победы, одержанные Сталиным, помогали Власову добиваться своих целей, они определяли и подготавливали «победы» Власова.

Шел к концу сорок второй год.

В Дабендорфе внимательно следили за ходом Сталинградского сражения.

Склонившись над картой, Власов ясно видел, как опасно оголился по рубежу Верхнего Дона от Сталинграда до Воронежа северный фланг 6-й армии Паулюса.

Незадолго до войны Власов внимательно изучал книгу о разгроме Сталиным Деникина между излучиной Дона и Царицыном. Сталин тогда мастерски использовал слабые места в обороне Антона Ивановича.

Сейчас — Власов вытащил платок и вытер со лба пот — немцы повторяли ошибку Деникина.

— Где Сталину взять силы? — беспечно ответил Зыков, когда Власов показал ему по карте, что может произойти.

— А где он взял силы тогда, в Царицыне? — спросил Власов.

— Чепуха! — сказал Зыков. — Советский Союз разгромлен. Падение Сталинграда — вопрос дней!

Так же, как Мелетий Зыков, думал и Гитлер.

Как пишет Уильям Ширер, Гитлер и наиболее видные генералы из ОКВ отдыхали в окружении Альпийских гор возле Берхтесгадена, когда до них дошли первые известия о контрнаступлении русских на Дону, которое началось ранним вьюжным утром 19 ноября. Спокойствие и тишину внезапно нарушил телефонный звонок генерала Цейтцлера, нового начальника Генерального штаба сухопутных войск. Он сообщил, что в первые же часы наступления превосходящие бронетанковые силы русских прорвали фронт на участке румынской 3-й армии между Серафимовичами и Клетской, к северо-западу от Сталинграда. К югу от осажденного города другая мощная группировка советских войск завязала решительный бой против немецкой 4-й танковой армии и румынской 4-й армии, угрожая прорвать фронт.