Читаем без скачивания Путь летчика - Михаил Водопьянов

– Готовься!

Взмах белым флажком. Даю полный газ. Четыре мотора с ревом отрывают машину от аэродрома.

Двадцать второго марта 1937 года, 12 часов 30 минут. Полет на Северный полюс начался…

На границе аэродрома нас сильно бросило вверх, а потом вниз. Внизу мелькнул Белорусский вокзал, площадь Маяковского. Вот он, Кремль!

Разворачиваю машину.

Бабушкин, указывая по направлению Ходынки, знаками объясняет мне, что два самолета уже в воздухе. Бассейн внимательно прислушивается к работе моторов, но все же не забывает заглянуть в окно – окинуть прощальным взором Москву. Хороша она, наша красная столица! Сколько раз я видел ее с высоты, и всегда она волнует по-новому.

До свиданья, Москва! До скорой встречи!

Открывается дверь штурманской рубки. Входит Спирин. Он старается быть спокойным, но это ему не удается. По-мальчишески задорная улыбка освещает его строгое лицо.

– Север, - говорит Иван Тимофеевич, подходя ко мне.

– Есть север, - отвечаю я.

Весело махнув рукой, Спирин возвращается в рубку.

12 часов 40 минут. Все четыре корабля легли на курс. Идем строем.

Высота триста метров. Видимость хорошая, но болтает зверски.

Проходит пятнадцать минут. Главный синоптик экспедиции Дзердзеевский говорит мне, что погода ухудшается.

– Местами снегопад.

– Ничего, пройдем, только бы не обледенение.

– Пролетели двести пятьдесят километров. Путевая скорость двести одиннадцать в час, - сообщает Спирин.

Ветер попутный. Попадаем в облака. Снижаюсь до двухсот метров. Перед нами черная стена. Вот-вот надвинется на самолеты и совсем скроет землю. Но это только кажется. Мы, летчики, уже знаем, что там не туман, а снегопад или дождь.

Впереди видимость сильно ухудшилась. Снегопад заставляет снизиться еще на сто метров. Летим над самыми деревьями. Крыши домов мелькают совсем близко.

Воображаю, сколько шума наделали мы, пролетая над деревнями и селами; верно, стекла дрожали и звенели, когда четыре гиганта проносились над крышами, рассекая воздух своими мощными крыльями.

Снегопад усиливается. Идем по компасу. Не покидая своего места, я могу разговаривать с любым кораблем. Радиосвязь налажена прекрасно.

Через пять часов полета мы увидели Холмогоры – родину Михаила Васильевича Ломоносова. Более двухсот лет прошло с тех пор, как сын крестьянина из села Денисовки, близ Холмогор, увлеченный жаждой знаний, отправился пешком в Москву.

Ломоносов стремился овладеть сокровищами науки. Нелегко это далось полунищему крестьянину. Он бедствовал, скитался, выдавал себя за дворянского сына; но в конце концов его исключительная даровитость, твердая воля и целеустремленность сломили все преграды. Ломоносов стал гениальным ученым. Он оставил после своей смерти богатейшее наследство в самых различных областях науки и искусства. Глубоко и кровно связанный с народом, Ломоносов и сквозь толстые стены Академии улавливал тревожные голоса жизни и всегда стремился не только объяснить, но и преобразить мир.

Он мечтал об освоении русскими людьми Северного морского пути, о покорении Северного полюса. Первую его идею воплотили в жизнь советские люди. Теперь корабли страны Советов регулярно в одну навигацию проходят путь от Архангельска до Владивостока.

На нашу долю выпало счастье участвовать в осуществлении второй прекрасной мечты великого русского ученого…

Вот и аэродром. Огромное поле покрыто снегом. Никаких признаков оттепели. Наконец-то мы вырвались из объятий весны. Отсюда можно будет улететь на лыжах.

Замена колес у самолетов лыжами.

Делаю большой круг, внимательно всматриваюсь. Границы посадочной площадки отмечены красными флажками; в начале площадки такими же флажками обнесено опасное место.

Все ближе и ближе белое поле. Я сажусь первым. Снег очень глубокий, но для наших колес не страшен.

Машина остановилась. Поспешно отрулив в сторону, уступаю дорогу Молокову, Мазуруку и Алексееву.

…Крепко спали мы в ту ночь. А наутро нас ожидала неприятная новость: снег размок, потекло с крыш.

– Где же Арктика?-спрашивал нас Спирин.-Меня все пугали арктическим холодом; я со страху оделся так, что и шестидесятиградусный мороз не проберет, а на улице дождь. Что же мне теперь делать?

– Погоди немножко. Это еще только ворота в Арктику. Вот минуем «заставу», тогда намерзнешься, - утешал его Бабушкин.

На третий день мы получили лыжи. Началась горячка. Все работали до поздней ночи.

…Машины на лыжах, моторы еще раз осмотрены, баки наполнены бензином.

– Борис Львович, - обращаюсь я к Дзердзеевскому, – когда можно вылетать?

– Самое меньшее еще три дня продержится плохая погода, - спокойно отвечает синоптик.

– Не верю вашим сводкам. Врут они. Завтра мы улетим.

– Странное у вас представление о сводках, - обиделся Дзердзеевский.-Да и как может быть завтра хорошая погода, когда с юга идут тучи?

– Ничего, до завтра погода переменится. Ветер попутный, с ним-то мы и тронемся утром пораньше. Живо в Нарьян-Маре будем.

Дзердзеевский рассмеялся:

– Ветер сильный, попутчик хоть куда, а лететь все-таки не придется.

– Товарищи, едемте в дом отдыха! Уж поверим на этот раз нашему предсказателю погоды, - махнул я рукой.

Чтобы сократить ожидание, участники экспедиции развлекались в доме отдыха, как могли: читали, сражались на биллиарде, играли в шахматы и в домино. Отто Юльевич объединился с Бабушкиным против меня и Симы Иванова. За время экспедиции мы сыграли пятьсот партий в домино.

Как нам хотелось поскорее вылететь! Вынужденное бездействие утомляло. Каждое утро Отто Юльевич обращался к Дзердзеевскому:

– Какова погода по маршруту?

– Лететь не рекомендую.

Мы окружали синоптика и обиженно уговаривали:

– Брось, Борис Львович, хватит тебе! Завтра же вынь да положь хорошую погоду!

* * *

Первым должен был вылететь самолет Головина. Его экипаж еще недавно состоял из двух механиков и штурмана Волкова, одновременно выполнявшего обязанности радиста. Так как по пути из Москвы в Холмогоры на машине Головина часто портилось радио и, занимаясь прокладкой курса, Волков не успевал исправлять его, Отто Юльевич предложил включить в состав экипажа радиста Стромилова, а командиру корабля строго приказал при неисправности рации, если она снова начнет капризничать, ни в коем случае не продолжать полет, а возвращаться.

Двадцать седьмого марта погода чуть-чуть улучшилась. Головин получил распоряжение вылететь в Нарьян-Мар и по пути произвести разведку погоды.