Читаем без скачивания Гончарный круг (сборник) - Аслан Кушу

Для бандитов пришло время «нельзя». Газиз это быстро сообразил и стал поспешно «отмывать» деньги, стараясь легализовать свое богатство до новых времен. Бывший же его громила, хотя и казавшийся всем респектабельным предпринимателем, – Теучев, сторонник прежних методов зарабатывания, очень мешал ему, претендуя в новой группе на лидерство, срывая Газизу план за планом. И надоел! Он легко расправился с ним, тонко вычислив из сонма бедствующих наиболее алчного Амира. Все, как казалось ему, Газиз сделал правильно и даже не вспомнил о таких, как Заур, и покрупней, кому поломал, покалечил, у кого отобрал жизнь, по чьим судьбам топтался эти годы, строя свое будущее. И было ему невдомек, что любой грех – это также и его, если он имеет к нему не только прямое, но даже косвенное отношение. Все эти годы он думал, что шаг за шагом идет вверх, и не понимал, что с самой первой своей жертвы он ступень за ступенью катится вниз, в дьявольскую бездну.

А для других, не таких сообразительных, как Газиз, не понявших, что приближаются новое время и сильная власть, по-прежнему шла гражданская война в некогда народном хозяйстве. И они, кто растаскивал его, не жалели друг друга. А смерть, скинув привычные черные одежды и надев трико, кожаную куртку и спортивную шапочку, по-прежнему, хищно скалясь, щелкала людей, как семечки, щелкала добрых и злых, правых и неправых, умных и не очень, старых и молодых без разбора. Смерть человека стала случаем банальным, а потому погибших никто не считал, не искали их убийц, и это, казалось, никому не было нужно. Люди стали привыкать к незримому присутствию смерти. И если случалось хоронить очередного убитого, то только разводили руками – на войне как на войне! И никто не мог с этим ничего поделать, остановить эту вселенскую мясорубку передела собственности и сфер влияния.

А Хаблау по-прежнему жалел людей, но на похороны после ареста хозяина уже не ходил. И не только потому, что у него было свое, собственное горе. Частый теперь на них запах человеческой крови рвал ему ноздри и усугублял тоску. Хаблау чувствовал его, как акула, за океанскую милю, тщетно пытался сбить с носа лапами или тыкался им в снег.

По-иному пахло теперь и большинство из живых. Привыкшие к долгому миру, а теперь ошарашенные происходящим, они бродили по земле, озлобленные и растерянные, источая, как и Осман в ту злополучную ночь, запах желчи. Он был на всем, где бы они ни останавливались и к чему бы ни прикасались. А когда псу случалось от этого взвыть, запускали в него камнями или, если подворачивался под руку, пинали ногами. Хаблау скалился, но не кусал, потому что терпеливо ждал чуда, чуда, когда снова подобреют люди, Заур вернется к нему, а он будет служить ему верой и правдой, как прежде.

Он выходил каждое утро на дорогу, шел к тому месту, на котором распрощался с хозяином, и печально, с надеждой подолгу смотрел вдаль, на горизонт, ожидая увидеть возвращающегося Заура. Иногда пес уставал ждать и, охваченный нетерпением, взбегал на высокий холм, но и с него не видел желаемого. Там, из-за горизонта, вдруг поднимался, упираясь в небосвод, лес и скрывал надежду. Тогда Хаблау, сорвавшись с холма, бежал за этот лес, а потом долго мчался к голубой дымке, стараясь забежать за горизонт, но у того всегда были более быстрые ноги, и он вновь и вновь маячил в дали… Под вечер уставший и разбитый пес возвращался к злополучному месту и лежал там, свернувшись калачиком. Домой он шел за понуро бредущей с полей Асой.

По ночам же Хаблау плохо спал. Ему уже не снились хорошие сны. Сны были теперь из настоящего и пугающими. Так однажды ему привиделось, что два Османа волокут по заснеженному полю хозяина, а за ним тянется красными пятнами шлейф крови. Хаблау даже учуял ее запах, вздрогнул и, как тогда, когда увозили Заура, бросился на помощь со всей преданностью… и проснулся. С той ночи по ведомому только ему собачьему разумению он спал с открытыми глазами, может быть, для того, чтобы быстрее оценить происходящее и вторгнуться в сон, или потому, что боялся вновь увидеть его.

А Заур к тому времени уже находился в изоляторе, и дотошный следователь каждый день лез к нему в душу, выворачивал ее наизнанку и тряс, тряс, как старый запыленный кафтан, брезгливо и недовольно морщась.

– У меня еще не такие кололись, – приговаривал при этом он и буравил вопросами.

– Нет на мне его крови! – стоял на своем подследственный.

На следующий день все изматывающе повторялось.

Чем больше тянулась их разлука, тем Хаблау меньше спал и больше выл от тоски по ночам, и вой его, заунывный, иногда переходящий в сухое и хриплое рыкание-роптание, брал за живое и не давал покоя аульчанам. Наконец не выдержал и Осман. После одной из этих ночей он пришел к Мету.

– Отведи-ка, Мет, пса на дальнюю кошару, – попросил он. – Не порядок это, не дает людям спать.

– Еще чего! – возразил Мет. – Сначала безвинного хозяина закрыл, а теперь и собаку его хочешь в ссылку отправить?

– Виноват он или нет, в районе разберутся, – отрезал Осман, – а ты исполняй решение местной власти!

– Какая ты власть нынче, знаю! – ответил Мет. – Другие сегодня правят, а вы на их бесчинства только глаза закрываете, потому что боитесь их.

– Поговори еще! – встрепенулся, словно задетый за наболевшее, участковый.

– А ты мне рот не затыкай! – разгорячился Мет. – Не слепой, сам все вижу, что на полусогнутых перед новыми скоробогатыми ходишь. Тьфу, – и добавил, – не убивал Теучева Заур. Уж я-то знаю.

– Что ты заладил, знаю да знаю, – снова дернулся Осман, – что ты можешь вообще знать! Откуда на месте убийства по-твоему следы его лошади?

Мет усмехнулся:

– И чему вас только учат в вашей милиции! – сказал он. – Не с того места ты начал расследование. Надо было идти туда, где оседлали лошадь. Вот я, например, не поленился, сходил.

– Ну и что увидел? – иронично, но чуть заинтересованно спросил Осман.

– А то и увидел, – приблизился к нему Мет и, хитро щурясь, сказал: – В валенках ищи человека, в валенках!

– Да мало ли народу в них сегодня ходит, – почесал затылок милиционер.

На что Мет незамедлительно пояснил:

– У Заура их никогда не водилось! Да и обувка эта весьма редкая в наших краях. Зимы-то, не как нынче, обычно теплее.

– А пса ты все равно на кошару отведи, – с зарождающимся сомнением в своей правоте снова попросил Осман, – а я опять, так уж и быть, схожу туда, осмотрюсь повнимательней, может быть, ты и прав.

– О Хаблау тогда не беспокойся, – заверил Мет. – На кошаре он жить не захочет. Попробую взять к себе, надеюсь, утихомирится.

Выйдя от Мета, Осман усмехнулся. Освобождение Заура, о котором беспокоился недавний собеседник, вовсе не входило в его планы, но до истины он докопаться хотел, чтобы иметь с этого свою выгоду. Сначала поехал на то место, на которое указал Мет, и, убедившись, что убийца действительно был в валенках, стал искать его в ауле. Интуиция подсказывала, что и исполнитель, и заказчик где-то рядом. Повязав их обоих, можно было выудить хорошую мзду за молчание и поправить свое пошатнувшееся за последние годы состояние. «А Заур, – он опять усмехнулся, – Заур пусть сидит! Да и мало ли их сегодня, кто за других тянет срок! Одним больше…»

«Валенки, валенки? На ком же я видел их в эту зиму? – силился он припомнить весь день и не мог. А под вечер его словно ударило током: – Амир! Да, да, видел его в них с неделю назад, когда тот шел с хлебом из сельмага».

Гордый своей наблюдательностью и тем, что быстро ступил на «горячие следы», Осман буквально ввалился в дом к Амиру. Увидев в углу у печи сохнувшие, но еще мокрые валенки, схватил их, выволок из-за стола жующего за ужином хозяина и стал бить ими по лицу, приговаривая: «Ах, мразь, по ложному следу надеялся меня повести! Дурака хотел из Османа сделать?». Потом, решив, что войлочная пара, хоть и мокрая, не самый эффективный инструмент пытки, отбросил ее и продолжил бить по лицу и под дых тяжелыми кулаками. Амир завизжал, стал отмахиваться, закрываться, но куда там!.. Град ударов участкового раскалывал его, как кипяток яичную скорлупу. «Все скажу, все, – завопил он, – все отдам, только не бей больше, не погуби!»

– Так-то оно лучше! – наконец перевел дыхание Осман.

Через несколько минут пачка банкнот, которую дал Амиру Газиз, перекочевала в карман участкового.

– А теперь скажи, кто заказчик? – поднажал он на напуганного Амира.

– Газиз! – окончательно растекся и выдал тот.

– Стоило мне и самому догадаться! – довольно заключил Осман и вышел.

Зная Газиза как очень опасного человека, Осман понимал, что нахрапом его не взять, и блиц-криг, который он провел с Амиром, здесь не пройдет. И чтобы обезопасить себя и иметь некоторое преимущество перед этим «боксером», расстегнул на входе к нему кобуру.

Газиз встретил участкового спокойно, потроша кухонным ножом апельсин.

– Чем обязан визиту столь высокого гостя? – усмехнувшись в усы, поинтересовался он.