Читаем без скачивания Утро. Ветер. Дороги - Валентина Мухина-Петринская

Я была настолько измучена физически и морально, что, приехав домой, даже не поела, а сразу легла в постель и уснула. Я видела сон. Залитую солнцем поляну и на поляне танцующую Зину. На ней было красное, широкое, прозрачное платье, в точности такое, как у нее было у маленькой, лет семи, но Зина была теперешняя — не девочка, а девушка. Как она танцевала! Опьяненная весной и солнцем, она носилась по поляне, почти не касаясь земли, раскинув руки, легко и непринужденно. Лицо ее смеялось и радовалось. И звонили колокольчики. А я стояла, улыбаясь, и смотрела, как Зина танцует, и слушала, как звенят мелодичные, нежные и невидимые колокольчики…

Постепенно звон их стал резок и неприятен. Я проснулась. Звонили к нам. Я вскочила заспанная и бросилась к телефону. Оказывается, звонили в дверь. Накинула на себя платье, отперла дверь, увидела милое, взволнованное, измученное лицо Ермака. Рядом с ним стоял какой-то угрюмый лейтенант. Оба они были в форме и, когда вошли, без приглашения сняли плащи и повесили их в передней. Я, не дожидаясь, когда они разденутся, прошла в столовую и села в кресло. Я была не причесана — ну и пусть. И платье впопыхах надела мятое…

Ермак крепко пожал мне руку, его товарищ холодно кивнул. Они сели на стулья. Ермак сильно нервничал.

— Зина умерла, — сказала я Ермаку.

— Знаю, Владя, ты не спала всю ночь… мне рассказывали. Прости, что тебя побеспокоили, но…

— Я понимаю. Убийцу надо поскорее ловить. Но чем я могу помочь?

Коллега Ермака забарабанил пальцами по столу. Ермак взглянул на него — тот перестал.

— Я тебе не представил товарища, — спохватился Ермак. — .Старший лейтенант Суриков.

— Родня художника Сурикова? — апатично спросила я. Должно быть, его об этом спрашивали, он так и дернулся. — Не имеет отношения к делу, — рявкнул он.

— Однофамилец, — мягко сообщил Ермак.

Этот самый Суриков был несимпатичный: какой-то резкий, недоверчивый.

— Ермак Станиславович, разрешите я ее допрошу, — сказал он.

Именно так: допрошу. Теперь дернулся Ермак. Я улыбнулась ему и, прищурив глаза (все почему-то злятся, когда я щурю глаза), повернулась к Сурикову.

— Владлена…

— Сергеевна, — подсказал ему Ермак.

— Владлена Сергеевна… (Меня еще никогда в жизни не называли по отчеству, и я приосанилась.) Вы сказали по телефону товарищу Зайцеву, что Валерий Шутов, по кличке Зомби, ночевал у вас?

— Да.

— Расскажите, как это все было.

Я рассказала. Ермак очень расстроился и даже побледнел. Суриков как-то нехорошо посмотрел на меня, тоже прищурив глаза.

— Владенька, как ты могла его впустить… Этого подонка? — простонал Ермак.

— А как я могла не впустить, если он был… какой-то загнанный?

— В каких вы отношениях с Шутовым? — осведомился Суриков.

Ермак пробормотал что-то не совсем лестное по поводу умственных способностей некоторых работников угрозыска.

— Ни в каких. Я его всего три раза видела.

— Разрешите вам не поверить!

Я любезно разрешила. Суриков окончательно взбеленился и заявил, что ему требуется допросить меня не на квартире, а в деловой обстановке.

— Ты можешь сейчас поехать? — нерешительно спросил Ермак.

— Я еще не ела. Поем, а потом поеду с вами.

— Конечно, поешь! — твердо сказал Ермак.

Я отправилась на кухню и кое-что поела. Выпила чашку кофе. Затем переоделась в своей комнате.

— Где спал Зомби? — спросил Ермак.

— В папиной комнате.

На этом меня препроводили в угрозыск.

Ермак хотел присутствовать при допросе, но Суриков решительно запротестовал. Ермак ушел возмущенный.

Суриков долго и нудно меня допрашивал и еще дольше записывал. Он мне явно не доверял и все пытался «сбить с панталыку», что, естественно, ему не удавалось.

— Придется вас задержать, — сказал он.

Я пожала плечами. Интересно, посадят ли меня вместе с воровками? Но в это самое время оглушительно затрещал телефон. Говорил начальник, я это сразу поняла по тому, как невольно подтянулся Суриков. Лицо его стало кислым.

— Слушаю, — сказал он недовольно.

— С вами желает говорить начальник, — буркнул он и, спрятав бумаги в стол, повел меня длинными коридорами.

В кабинете начальника на диване сидел взволнованный Ермак. Начальника я сразу узнала по описаниям Ермака. Это был Ефим Иванович Бурлаков, плотный, пожилой, лысый человек с веселыми и добрыми глазами. Это он перетащил Ермака из Севастополя в Москву. И вообще относился к нему по- отечески.

Бурлаков добродушно пожал мне руку, усадил в кресло и попросил рассказать еще раз про алиби Шутова. Я рассказала в третий раз. Суриков сел на стул за шкафом. Рядом с Ермаком на диване — не захотел, рядом с начальником без приглашения, видно, не решился.

Ефим Иванович с интересом выслушал меня. Спросил, откуда я знаю Зомби. Я рассказала о наших трех встречах: на даче у Геленки, на улице, когда он шел с Зиной Рябининой, и — вот эта третья, когда он, загнанный, постучал в дверь.

— Но как вы его не боялись? — искренне удивился Бурлаков.

Ермак полностью разделял его удивление, он просто недоумевал.

— Видите ли, Ефим Иванович, когда Зомби позвонил к нам, он был на грани истощения, запуган и затравлен. Это он меня боялся, не выдам ли его немедленно. А потом, когда я его накормила… Он чихал и хрипатил. У него не то грипп, не то ангина начиналась. Так я дала ему, на всякий случай, мамино снотворное… вроде аспирин.

На этот раз хохотали все трое, даже Суриков. Лицо его явно добрело. Он уже не косился на меня.

— И он послушно выпил?

— Он даже не подозревал, что это снотворное. Я сказала — аспирин.

— Какое снотворное? — серьезно поинтересовался Бурлаков.

— Кажется, фенобарбитал. А может, другое. У мамы разные снотворные были.

— И сколько таблеток?

— Две с горячим чаем, две вместо аспирина. Они посмеялись еще.

— Видимо, в комнате полно его отпечатков, — заметил Бурлаков. — Надо и таксиста найти.

Я достала из сумки бумажку.

— Вот его фамилия и номер такси. Я записала на всякий случай.

— До чего дошлая молодежь пошла! — совсем уже удивился Бурлаков.

— Ну что ж, спасибо вам, Владлена Сергеевна. Поскольку вы сами доставили Шутова на Петровку, никакого укрывательства я в вашем поступке не нахожу (это относилось к Сурикову). Ермак, позаботься насчет машины. И возвращайся ко мне: проведем совещание.

От машины я отказалась. Ермак проводил меня до вестибюля. Мы постояли минуту.

— Жалко Зину, — сказал он тихо.

— Да. Очень жалко.

— Вечером я тебе позвоню.

— Звони.

Я вышла на многолюдную шумную улицу.

На похоронах Зины Рябининой было очень много народа. Никто никого не созывал, но все как-то один по одному узнавали время похорон и пришли проститься с Зиной. Вся первая смена огромного завода была чуть ли не целиком. Молодежное общежитие, где жила Зина, собралось полностью.

Ее хоронили на сельском кладбище (в поселке, где дача Рябининых) в одной ограде с матерью. Наташа говорила, что Зина в последнее свидание с отцом просила не сжигать ее с крематории: она боялась.

Рябинин никак, видимо, не ожидал, что на сельское кладбище явится столько людей — и все с завода. Дорога от его машины до могилы дочери, наверно, показалась ему очень длинней. А стоило отвести глаза от воскового лица Зины (греб несли члены нашей бригады), как он сталкивался с чьим-нибудь осуждающим недоброжелательным взглядом.

Он вел под руку смущенную Гелену Степановну, которая шла во всем черном, потупив глаза.

Гроб поставили у края могилы. Все притихли. Ветер гнал по небу облака, качал деревья, на которых набухали почки, и трепал плащи и платья.

И вдруг до меня донеслось далекое трубное курлыканье… Высоко в небе летели клином странные необычные птицы, вытянув вперед шею и откинув назад длинные ноги, равномерно махая широкими крыльями. Они летели на большой высоте, и не разобрать было — белые то журавли или серые. Нервы мои сдали, и я во все горло закричала: — Журавли!

На меня зашикали. Папа схватил меня за плечи, ему показалось, что я падаю. Может, и упала бы.

Рябинин наклонился и поцеловал Зину в лоб. Он выглядел постаревшим лет на двадцать. Всю спесь его как рукой сняло. Приложилась и Гелена Степановна…

Я невольно порадовалась, что Геленки не было, — так лучше.

Простились и мы — Шурка, Олежка, папа и я, близнецы, девчонки из общежития…

А журавли улетели на север.

Отвернувшись ото всех, опершись на чью-то ограду, я безутешно плакала. Мне было очень плохо, очень стыдно. Если бы я затратила в борьбе за Зинку столько энергии и сил, сколько я отдала, спасая талант Шуры, может быть, она пришла бы в нашу бригаду вместе с Шурой и Олежкой и никогда бы не встретилась с Морлоком, принесшим ей гибель. Я знала, что могла бы спасти ее, если бы уделила ей все свое время, но я не уделила. Конечно, талант надо спасать, это ужасно, когда напрасно пропадает талант, но и обыкновенного человека надо вывести на правильную дорогу, если он заблудился. А я не вывела…