Читаем без скачивания Девочка в красном пальто - Кейт Хэмер

– Ты можешь? – Он произносит это с таким сомнением, словно я сболтнула ужасную глупость.

– Ну, не знаю… – Я пожимаю плечами. – Так дедушка утверждает.

Слышно, как народ повалил из церкви, и мы быстро скользим вниз по склону.

– Я верю, что ей станет лучше, – говорю я горячим шепотом.

Сверху раздается голос:

– Эй, вы, чем вы там занимаетесь? – Это Дороти. – А ну, иди сюда.

Нико встает.

– Пошли, – говорит он, берет меня за руку и тащит наверх.

Мне смешно от того, что меня так волокут, и от того, что у него такая сильная рука. Я вижу, как удаляется узкая спина Дороти, и мне очень-преочень хочется, чтобы она забыла про нас, и мы бы с Нико остались вдвоем и побыли вместе еще какое-то время. Но Дороти останавливается и ждет нас, а потом хватает меня за запястье, и Нико выпускает мою руку.

Двойняшки бегут нам навстречу, их волосы развеваются на бегу.

– Идем скорей, Кармел! – кричит Мелоди. – Мама сказала, что ты совершила исцеление. Она говорит, благодать божья снизошла на нас сегодня.

Я думаю про мальчика-тростинку в инвалидной коляске.

– Это правда?

– Да, да. Пошли скорей.

Я оглядываюсь. Нико уходит прочь, засунув руки в карманы. Мне хочется догнать его. Сказать ему – а вдруг это правда? И его сестра тоже поправится? Но к нему подходит его мама и обнимает за плечи. Она смуглая, как он, на ней шаль – яркие цветы на черном фоне, в ушах золотые кольца. Нико не хочет разговаривать с ней. Он смотрит вниз, в землю, словно хочет проткнуть ее взглядом.

Дороти снова выстраивает нас в шеренгу перед дверью, из которой выходят люди, покачиваясь. Многие держат в руках хрустящие доллары и – я не верю своим глазам – протягивают их ей. Она засовывает их в специальную сумку с молнией, такой я никогда раньше у нее не видела и понятия не имею, откуда она ее взяла. Они приговаривают: «Спасибо, спасибо».

После того как Дороти издевалась над мальчиком-тростинкой, я не хочу даже стоять рядом с ней. Каждый раз, когда я вижу, как она запихивает доллары в свою сумку, у меня в груди клокочет злость, я отхожу от нее и встаю рядом с Силвер.

Дама в шляпе с цветами выходит со своим яйцеглазым мужем. Цветы на шляпе помяты. Я улыбаюсь ей, она отвечает мне печальной улыбкой, и я смотрю им вслед, когда они спускаются по дорожке. Муж всей тяжестью навалился на нее, и не будь она такой большой и сильной, они бы просто упали. Силвер внимательно глядит на меня:

– Что с тобой, Кармел?

– Иногда мне хочется убить вашу маму, – говорю я. Ну, все. Я перестаю дышать. Сейчас она побежит и все расскажет. Вместо этого глаза у нее вспыхивают, и она хихикает:

– Понимаю! Мне тоже.

Мелоди стоит с другой стороны от нее.

– О чем вы там шепчетесь? – спрашивает она.

Теперь, если я больше говорю с одной, другая как будто завидует.

– Ни о чем, – отвечает Силвер. – Кармел, можно у тебя кое-что спросить? Только ты поклянись, что скажешь всю самую честную правду.

Они обе склоняются ко мне:

– Скажи, ты ангел?

Дороти стоит за нами, она все слышала.

– Девочки, оставьте Кармел в покое. Ей нужно отдохнуть.

– Мам, ну, правда же она ангел? – Силвер хочет разобраться во что бы то ни стало. – Папа говорит, что да.

Дороти сверлит меня взглядом:

– Ну, скажи нам, кто ты? Мы ждем.

Я рассматриваю свои ладони. Они в зеленых разводах от травы.

– Я Кармел, – отвечаю я. – Кармел, и больше никто.

Мне ужасно хочется увидеть Нико еще раз, но его уже увели.

34

Когда старый год приблизился к новому, меня потянуло на море. Все утро я занималась тем, что… искала дочь, естественно. Чем же еще?

Я припарковалась у берега. Хоть родители и считали мои поиски бессмысленными, они все же купили мне машину, чтобы облегчить их. Учебники по биологии пылились под кроватью. В своих поисках я никогда не удалялась на большие расстояния, потому что не могла сопротивляться внутренней тяге – иди домой, возвращайся, вдруг она дома, ждет тебя. Но в округе, пожалуй, не осталось ни одной травинки, под которую я бы не заглянула. И даже в трех соседних округах. Но это не имеет значения. А вдруг я пропустила нужную травинку? Ту самую?

Побережье Кромера: плоское серое небо, нависшее над серым морем; я: жалкий розовый червяк, ползущий между ними. Составление карты и раздача листовок, поиск средств для публикации объявлений в газетах и высадка тюльпанов в ящике, бесконечные чашки чая и звонки по телефону – все, все превратилось в тот день в бесполезную суету, которая обречена и будет смыта всевластной волной обстоятельств. Канун Нового года вернул меня в прошлое – я почти ощущала резкий, приятно терпкий ветерок перемен, который подул в нашей жизни год назад. И тогда он действительно подул. Мысль о том, что Новый год опять разверзается впереди, была нестерпимой.

Я не собиралась совершать самоубийство, просто ничто не казалось таким заманчивым, как это серое море. Я сбрасывала с себя одежду на ходу, пока, оступаясь на гальке, бежала к нему. Прыжок в воду, погружение и – «ой, ой, ой» – холодная вода. Необыкновенное ощущение – эта боль, которая, казалось, была не только в моем теле, но и вокруг. Я плыла, все дальше и дальше от берега, за горизонт, волны разбивались о мое тело, я устала и ослабела. Одна мысль застряла у меня в голове: может, сдаться здесь, сейчас, в эту минуту? Мысль настойчиво тикала и не покидала меня. Она стремительно росла, как распускается цветок при ускоренной съемке, и вот уже заняла все пространство черепной коробки, вытеснила все остальное.

Может, если там, за ровным горизонтом, есть другая жизнь, то моя девочка ждет меня там, а не на крыльце нашего дома.

Я позволила себе погрузиться под воду, рот наполнился морской водой, соленая жидкость хлынула в носовые пазухи. Я пыталась, изо всех сил старалась опуститься на дно. Но каждый раз тело непроизвольным, судорожным усилием выскакивало на поверхность, и я, задыхаясь, отплевываясь, втягивала живительный воздух, которого не хотела. Это все равно что пытаться убить робота.

После того как море пресытилось этой игрой в мяч, которым была я, оно вынесло меня на берег, и вдалеке я увидела Пола, который вглядывался в горизонт. Заметив меня, он побежал. На нем было длинное черное пальто, которое развевалось на бегу. Когда он подбежал ближе, я услышала, что он бормочет: «Бет, господи. О боже, сделай так, чтобы она была жива». Подбежав еще ближе, он понял, что я дышу.

Он поднял меня на удивление легко и понес подальше от опасной воды. Трусики от купальника на мне остались, а лифчик проглотило море. Но не это меня тревожило. Он кричал, держа меня на руках, обращаясь не ко мне, а к миру в целом:

– Что теперь? Что еще, ради бога?

Он положил меня на гальку и закутал в свое пальто, а потом отправился искать мою разбросанную по берегу одежду. Я оцепенело смотрела, как он резкими, сердитыми движениями поднимает мои вещи и перекидывает через руку, как будто прибирает за нашкодившим ребенком.

Пол сложил стопку у моих ног, а сам сел рядом.

– Один ботинок не смог найти, – сказал он. Он посмотрел на меня с испугом: – Господи, Бет, у тебя губы совершенно синие!

Он сильнее закутал меня в пальто, растер мне щеки и ноги своими большими ладонями.

– Как ты разыскал меня? – Голос из живота проходил через стиснутые зубы и окоченевшие от холода губы, как будто я была чревовещательницей.

– Я заехал к тебе утром, навестить. – Он взял мою руку в свою ладонь, сверху накрыл другой, чтобы согреть. – Не застал и поехал искать. Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Новый год такое странное время. Кружил по окрестностям, а потом увидел твой автомобиль тут. – Он дернул головой, показывая в сторону. – Боже мой, Бет, ну как же так можно! Что ты творишь? Кому от этого будет лучше, скажи?

Он почти кричал, и я снова подивилась тому, что его типичная реакция во многих ситуациях – гнев, а у меня – печаль. Я почти позавидовала ему: в гневе, по крайней мере, есть запал.

– Прости меня, Пол, – пробормотала я, не разжимая зубов. – Не то чтобы я хотела утопиться… нет. Я хотела сделаться… не знаю, как сказать… пустой, что ли. Чтобы стало легче.

Какое-то время мы не знали, о чем говорить, и паузу заполнял только шум прибоя. Я видела, как гнев медленно покидает его, он становится вялым, безвольным.

– Пол, тебе никогда не хотелось, чтобы она вовсе не рождалась на свет?

У него изумленный вид, он не ожидал такого вопроса.

– Нет. Никогда. Ни разу.

– А мне – да.

И это чистая правда. Иногда я не могу избавиться от мысли: если бы я не родила ее, то ничего этого и не случилось бы. А теперь… теперь я обречена, меня всегда будет преследовать маленький призрак в красном, наступать мне на пятки, и так до конца дней, пока я не умру, и даже после… если после что-нибудь существует. Покой? Быть может. Вряд ли. Потому что даже там она может ускользнуть от меня, и я буду искать и искать ее, и так без конца, целую вечность.