Читаем без скачивания Круг замкнулся - Кнут Гамсун

— Замолчи, Алекс! — говорит она.

— Вот оно что! А я все ломаю голову, как это ты одна успела до моего возвращения проесть целый дом.

Лили, уже в крик:

— Да замолчи же ты, наконец!

Абель продолжает:

— Потому и надо выплатить все закладные на дом. Алекс вот сидит и думает, что это не к спеху, но он просто не знает, как обстоят дела. Еще неизвестно, сколько я прохожу на «Воробье».

— Что?! — восклицает Лили. — Ты хочешь бросить работу?

Абель не ответил. Он не хотел щадить Алекса. Но Алекс, все такой же беззаботный и уверенный в себе, сидел на кровати и отнюдь не затрепетал от этих слов.

Лили снова:

— Ты хочешь все бросить?

— Пока не знаю.

И тут вступает Алекс:

— Даже если ты и бросишь, я все равно могу остаться. Я зачислен в профсоюз и все такое прочее.

Куртка готова, и Абель надевает ее.

— Как новая! — говорит он. — Ни стежка не видно. Вот, Лили… за твои труды…

— Ты ничего не возьмешь, — командует Алекс, исполненный все той же уверенности в себе.

Но ровно через день Алекс снова предстал перед ним почтительным и любезным. Здесь был не его дом, и его жены здесь тоже не было. Может, он за ночь пораскинул мозгами, а может, обсудил с Лили кой-какие вопросы.

— Доброе утро! — сказал он и снял шапку.

— Доброе утро, — отвечал капитан, — поди в игральный салон и приберись там как следует.

— Слушаюсь!

— Окна тоже протри.

— Слушаюсь.

— Лампочка на потолке перегорела, замени ее.

— Слушаюсь.

Уж такое преувеличенное почтение, что капитану даже и сказать нечего.

Абель кой-кого ждал, весь корабль тоже ждал, буфетчица и обе девушки выбили и вычистили каждую подушку в салоне и в каюте номер один, в большой двойной каюте. Уж тут-то не было никаких мух, а, напротив, цветущая бегония в горшке и на умывальнике — два непочатых куска мыла.

Они заявились в семь часов. Капитан их не встречал лично, потому что нес вахту, но он низко поклонился и тотчас позвонил в машинное отделение. Встречала их буфетчица и, против обыкновения, приветствовала пассажиров.

— Добро пожаловать, фру! — сказала она.

— Ольга, — ответила фру.

— Да, Ольга, добро пожаловать.

Буфетчица проводила чету вновь прибывших до каюты номер один, распахнула дверь и отступила. Пассажиры оставались там ровно столько времени, сколько нужно, чтобы избавиться от ручной клади, после чего совершили обход молоковоза.

Их брак был теперь оформлен, их зарегистрировал нотариус, но уже много недель назад. И значит, это было не свадебное путешествие, а лишь короткий вояж в соседний город, поскольку ни на что больше Гулликсен не сумел выкроить времени. Супруги были шикарно одеты, в меха, а дама почти что и не накрашена.

Когда капитан спустился с мостика и начал свой привычный обход пассажиров, он вполне обычно и непринужденно поговорил с Ольгой и ее новым мужем.

Гулликсен казался слегка высокомерным и развязным, возможно, он припомнил, как некогда отказал в кредите этому самому капитану Бродерсену, а потому и не хотел проявить смущение, даже напротив. Абель, верно, и сам полагал, что такие вещи нельзя ставить в вину торговцу, он был точно так же любезен и обходителен по отношению к Гулликсену, как и к другим пассажирам.

Вот с Ольгой — это другое дело. Когда он приветствовал ее, она тоже сняла перчатку и очень сердечно пожала ему руку. Они завели совсем приятельский разговор и трясли друг друга за руку и улыбались. Во время разговора он стоял с непокрытой головой.

— Господи, как ты сияешь, — сказал он.

— Я и в самом деле сияю, — призналась она, — так весело совершить эту поездку на корабле, где ты капитан и наконец кем-то стал. Вот видишь, Абель, я всегда это говорила, даже когда другие утверждали совсем обратное, а ты сам — пуще всех. Понимаешь, я тебя хорошо знаю, я знаю, какой ты молодец, если только захочешь…

Она слишком уж превозносила Абеля. Гулликсен покинул их и двинулся дальше. Может, она при виде Абеля испытала некоторое смущение: последний раз, когда они вместе сидели в ресторане, она звалась фру Клеменс и при ней был ее муж, теперь же при ней был новый муж, но нельзя было подавать и вида, а для этого следовало утопить смущение в разговорах.

— Ну, Абель, как ты поживаешь? Тебе, может, покажется странно, но ты должен знать, как я радуюсь, что ты наконец занял свое истинное место. Между прочим, я купила твою медную шкатулку у старьевщика.

— Вот как!

— Удивительная шкатулка, без замка, такая таинственная. И ни одна живая душа никогда не узнает от меня ее секрет. Так что если ты надумаешь мне писать, твои письма будут надежно спрятаны, ха-ха-ха!

— Мне пора обратно на мостик, — сказал Абель.

— Хорошо, увидимся позже.

Затем она направилась к буфетчице. Может, она и перед ней испытывала некоторое смущение, ведь буфетчица служила в ее прежнем доме, стряпала и стирала и вытирала пыль, а теперь стала главной кормилицей на пассажирском пароходе. Перемена изрядная. Но это не помешало обеим чисто по-женски сразу отбросить всяческое смущение, они не избегали острых вопросов, напротив, они к ним стремились.

Ольга:

— Да, Лолла, раз ты собиралась работать здесь, мне понятно, почему ты не захотела вести хозяйство у Клеменса.

— У него кто-нибудь есть?

— Я не очень прислушиваюсь к разговорам, но сдается мне, кто-то говорил, что у него служит девочка, молоденькая девочка.

— Для него это нехорошо.

— Не знаю, право. Звать ее Регина, она дочь одного из ваших матросов. Недавно она была конфирмована и для своего возраста довольно шустрая. Но я не слушаю разговоров и не задаю вопросов. Ты же понимаешь, Лолла, я не могу теперь об этом беспокоиться. У меня своих дел хватает.

— Да.

— У меня теперь другие заботы. А с этой девочкой он хорошо ладит, она верующая и состояла раньше в Армии спасения. Иногда он даже нарочно открывает дверь в коридор, чтобы слышать, как она у себя на кухне поет под гитару. Он считает, что у нее хороший голос. Вот так они и живут. Но, повторяю, я решительно не помню, кто мне все это докладывал, может, даже по телефону кто сказал, я лично никаких разговоров об этом не слышу и ни о чем не спрашиваю. Да и Гулликсену это навряд ли понравилось бы. Нам всем пришлось много пережить. Нелегкое было время.

— А как воспринял все это помощник судьи?

— Ужасно. Его жена сразу слегла, обе дочери примчались домой, сам он подал в отставку. Написал письмо и отправил…

Лолла перебивает:

— А как же тогда… я хочу сказать, как дела у молодого Клеменса?

— Все могло кончиться очень плохо. Но его сестры перехватили письмо, и помощник судьи взял просьбу об отставке назад. Это хорошо. Но через какой ужас мне пришлось пройти, ужас без конца и края. Чести — ни на грош, полное бессердечие, нет даже обычного человеческого разума, его сестры вообще распускали слух, будто я лишилась рассудка. Не понимаю, я ведь не единственная, кто прошел этот путь…

— Извини, Ольга, но ты получила то, что хотела. А как он справляется?

— Как? Ты имеешь в виду: как он живет на одно только жалованье? Не знаю, я уже говорила. У нас обоих под конец навряд ли было многим больше. А теперь я тебе расскажу нечто удивительное. Он с прежних времен что-то задолжал Гулликсену, иными словами, с той поры, когда мы были женаты. Это я все набирала и набирала в долг, и Гулликсен не пожелал скостить этот долг. Я уж его просила-просила, но он не пожелал. Более того, он послал счет на имя Клеменса. Меня это ужасно огорчило, потому что Клеменс, вероятно, и не подозревал об этом долге. Но он начал его выплачивать. Понемножку, очень понемножку, и задолженность все еще есть. Один раз мне довелось видеть, как он выплачивал долг, мельком, я сразу спряталась. Господи, он стоял у прилавка и вносил несколько крон в счет долга.

Ольга разразилась сдавленными рыданиями и бросилась ничком на диван. Спина у нее ходила ходуном, она прикусила зубами подушку, чтобы успокоиться. Лолла погладила ее. Так продолжалось какое-то время, и вот уже Ольга, уткнувшись лицом в диван, продолжает рассказ:

— Представь себе, он стоит, сняв шляпу, волосы чуть отросли, под мышкой у него портфель. Потом он достает несколько крон, выкладывает их на прилавок и просит вычесть их из суммы долга. Он же ни в чем не виноват, понимаешь, и смотреть на это невозможно. Приказчик за прилавком держится вполне вежливо, он благодарит и что-то там вычеркивает. Но тут Гулликсену надоели эти жалкие кроны, — говорит Ольга и приподнимается на своем ложе, — он переправил Клеменсу целую стопку чужих счетов, чтобы тот мог взыскать по ним: вот и будут вам деньги, вы ведь адвокат, так что давайте по-серьезному, наложите арест на имущество. Скажи, Лолла, ты можешь себе представить, как Клеменс накладывает арест на чье-то имущество? И конечно же он ничего не сделал. Но, надо думать, переговорил с этой девочкой, с Региной. Я, конечно, ничего не знаю и не ведаю, но он с ней переговорил, и Регина поглядела на эти счета, взяла их и куда-то ушла. Невероятно — но Регина очень ухватистая и вообще чудо, она ведь раньше ходила по улицам, и в порту, и по домам и продавала там божественные брошюрки, еще она торговала вафлями своей бабушки, вот уж настоящий предприниматель, от нее не так легко отделаться. Словом, приходит она назад и приносит деньги, довольно много денег, люди ее знают и платят, одни — все, другие — часть, а Регина выписывает им квитанции. Удивительная девочка — и неумолимая. Гулликсен в полном восторге. «Если вы и дальше будете так лихо управляться с делами, — сказал он Клеменсу, — то будете получать с меня не только проценты, но и плату за повестки в суд и судебные слушания и все такое прочее, даже если сами не выпишете ни одной повестки». Ну, правда, здорово? Гулликсен мне все объяснил, но для меня это чересчур сложно. Он сказал, что предпочитает делать именно так, чем идти официальным путем и вдобавок навлекать на себя дурную славу. В принципе судебные издержки обязан выплачивать должник, но Гулликсен умеет считать, он сказал, что со временем ему становится выгоднее платить издержки самому. Почему так? Да потому, что он сразу получает деньги наличными, а если рассылать повестки и проводить судебные разбирательства и добиваться мировой, то ждать денег придется до бесконечности. О, торговля и предпринимательство — это великая наука, Лолла, еще он объяснил мне, почему выгоднее получать деньги сразу, а не дожидаться их. Деньги дорогие, говорит он. Я этого не понимаю, он ведь человек богатый. Но как бы то ни было, Клеменсу очень повезло, что у него есть такая помощница, которая выколачивает долги, и Гулликсен вручил ему новые счета, целую уйму счетов.