Читаем без скачивания Островитяния. Том третий - Остин Райт

Мы подъехали к дому на холме. Дорн предложил запастись чем-нибудь в двух домах, где жили арендаторы, Ансели и Стейны. Я распряг Фэка и остался ждать.

Вдоль всего длинного, обращенного к юго-западу фасада тянулась терраса, облицованная выщербленным плитняком. По углам ее и снаружи стояли пять круглых монолитных колонн из серовато-голубого камня. Они поддерживали тяжелую деревянную кровлю, одновременно служившую полом для части второго этажа, который, таким образом, оказывался больше первого.

Прислонясь к колонне, я поджидал Дорна, глядя на волнующуюся траву и на темные воды реки в ряби солнечного света. Пышная листва ив, росших вдоль берега, уже начинала жухнуть; временами, под легким порывом ветра, деревья встряхивали своими кронами, словно неведомые существа боролись, скрытые листвой. За моей спиной был наш дом, где нам предстояло прожить остаток дней…

Появился Дорн, а вместе с ним и почти все члены обоих семейств, и я снова встретил их, на сей раз уже как владелец поместья. В отсутствие Дорнов за имением наблюдал старый Ансель — худощавый, но крепкий старик лет семидесяти, с обветренным, загорелым лицом, седой бородой и задумчивым взглядом голубых глаз. Он был вдовцом; сын его, Ансель, сорокапятилетний мужчина, внешне очень походил на отца. Пришла и жена Анселя, Лайя, по виду его ровесница, и их дети — неженатый двадцатитрехлетний сын и дочь, годом моложе. Отсутствовали только брат старого Анселя, холостяк, который отправился удить рыбу в верховья реки, и брат с сестрой — ему шестнадцать, ей четырнадцать, — ушедшие на занятия в школу Ранналов. Пришел шестидесятилетний Стейн, темноволосый грузный мужчина, и его сестра Станея, незамужняя и чуть постарше брата, трое сыновей Стейна, тридцати с небольшим лет, и Рейна, жена старшего. Из этой семьи отсутствовали Эдона, жена Стейна, и двое его внуков — мальчик и девочка, десяти и восьми лет, которые тоже ушли на занятия.

Как и говорил Дорн, недостатка в крепких мужских руках здесь нет, и мне не было необходимости самому работать, чтобы обеспечить сносную жизнь себе, Глэдис и своим арендаторам. Тем не менее хозяйство поместья развивалось, и все эти люди были заинтересованы в нем и поддерживали на протяжении многих лет. Я, иностранец, должен был доказать свое право жить здесь. Одного факта, что я — хозяин и имею определенные права и обязанности, было мало, его следовало подкрепить реальными делами. Я сказал собравшимся, что приехал жить, учиться и работать и что поначалу учения будет больше, чем полезной работы. Мы еще немного поговорили, после чего все разошлись, кроме старого Анселя и Станеи, которые явно пребывали в недоумении. Смена хозяина была в Островитянии редкостью, и хотя они понимали, что это может случиться, так или иначе, это было для них потрясением, и не из приятных, поскольку новый тана оказался таким неопытным.

Станея лучше всего подходила для роли экономки, то есть человека, который мог бы вести хозяйство в доме. У брата особой работы для нее не было, и раньше, когда в поместье жили Дорны, она уже выполняла подобного рода обязанности. Определенную часть своего времени денерир обязаны были находиться в распоряжении хозяина. Круг их забот обусловливался взаимной договоренностью, причем за все хозяйство в конечном счете отвечал тана, не являвшийся собственником в американском смысле слова. В разных поместьях отношения между хозяином и арендаторами организовывались по-разному. Зависело это от того, что являлось наиболее важным для имения в целом. В верхней усадьбе Хисов не было специальной экономки, поскольку труд тех, кто мог бы исполнять ее обязанности, находил себе лучшее применение в других местах; работу, которую могла исполнить для нас с Глэдис Станея, там исполняла Эттера.

Станея с радостью приняла предложение, понимая нашу неосведомленность и довольная тем, что теперь в доме появятся постоянные обитатели. Старший брат Анселя вместе с нею многие годы заботился о доме. Было решено, что он и в дальнейшем будет помогать ей.

Дорн, Станея, старый Ансель и я вместе обошли дом. Повсюду виднелись следы не то чтобы запустения, но длительного отсутствия жильцов. Несколько убогая мебель была покрыта слоем пыли. В комнатах стоял горьковатый, спертый дух. Долго хранившиеся в сундуках занавеси имели мятый вид. Белье пожелтело от отсутствия солнца. На стенах не было картин, и нехитрая резьба лишь кое-где украшала их. Это был самый обыкновенный старый, хотя и прочный дом, с четырьмя большими комнатами внизу и шестью маленькими наверху, — больше, чем нужно нам с Глэдис.

Пробыв со мной еще несколько дней, Дорн уехал. Мы договорились встретиться снова пятого апреля в Доринге, откуда я должен был отплыть, чтобы встретить Глэдис в Мпабе. Итак, я на целый месяц остался один в своей усадьбе.

Днем я работал, навещал соседей, а чаще — осматривал доставшиеся мне земли. Что бы ни делалось в имении — в самом доме или вне его, — я старался повсюду оказывать свою помощь. Я косил и ворошил сено с тремя сыновьями Стейнов; собирал яблоки с молодыми Анселями и помогал их матери Лайе готовить сидр и яблочное вино; удил рыбу с братом Анселя и рубил лес со Стейном; молотил зерно и свозил его на мельницу; доил коров и ухаживал за лошадьми, — словом, делал множество дел, не слишком умело, но мало-помалу во всем набираясь опыта. Старый Ансель обращался ко мне за советом перед тем, как принять то или иное решение. Я спрашивал у него, что он считает лучшим, и мы так или иначе улаживали дело. Необходимости в моем участии практически не было, я мог сам выбирать, где мне быть и чем заниматься; пока же я знакомился со вверенными мне людьми, с хозяйством, так что я действительно привез бы Глэдис в наш дом.

В специально отведенные дни я виделся со своими соседями. Они приезжали ко мне из своих поместий за несколько миль, и я начинал привыкать к их лицам, именам и к тем местам, где они жили. Я исходил поместье из конца в конец, вдоль и поперек, шагая вдоль изгородей, в которых уже немного знал толк, забираясь в гущу леса, чтобы исследовать и ее, даже если в густой тени не находил ничего, кроме яркой россыпи осенних листьев или молодых побегов. Я прошел полмили по берегу ручья, от самого истока до того места, где он впадал в реку. Наткнувшись на глубокий пруд, я выкупался в нем перед ужином.

По дому работы было меньше, да и подручных средств оказалось маловато. Для Глэдис я выбрал одну из комнат в северо-восточном крыле, откуда почти весь день не уходило солнце. Комната могла бы стать также и моей, реши мы жить в тесной близости, — тогда на этаже оставалось бы еще пять пустующих комнат. Пока же я буду спать в соседней, где и разместил до поры свои вещи. Еще одну комнату я отвел под мастерскую и сделал мольберт, которому предстояло хоть как-то обозначить характер помещения. Четвертую я оставил для Дорна — пусть это будет его комната, такая же, как моя в его доме на Острове.