Читаем без скачивания Фантастика 2025-61 - Дмитрий Александрович Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отозвавшись на какой-то вопрос Насты, Витяра несколькими движениями переделал Макса в Насту и посмотрел в окно. То, что мелькало за окном, очень мало походило на тихий подмосковный поселок.
– От ты дуся! Вообще-то нас посылали в Копытово! А мы просто-навсего куда заехали!
Наста бросила в Витяру скомканным списком:
– В Москве дешевле! Я не могу тащить на себе: масло постное – двадцать бутылок, сахар – тридцать шесть кг, майонез – шестьдесят пять шт., фасоль – двадцать кг, гречневой крупы – один мешок, сапоги резиновые – десять пар и так далее.
Витяра развернул бумажку:
– Ну-ка, ну-ка! Пиво три по два литра, сигареты – два блока, коньяк – одна бутылка.
– Какой еще коньяк? Верни список! А, почерк Штопочки! Шоколад наверняка вписал Афанасий. А две пачки протеина – это…
– Пы-протеин не ты-ты-трогай! – закричал Макс, испугавшись, что Наста его вычеркнет. Но она ничего не вычеркнула, а только скомкала список еще больше и сунула его в карман.
– Эй, куда прячешь? Допиши мне новую зубную щетку! – крикнула Рина.
– А твоя где? – заинтересовалась Яра.
– Упала.
– И что? Ушиблась?
– Не хочу тащить в рот микробов!
– А помыть кипяточком?
– Они не помоются. Они зубами вцепятся и будут всеми лапами держаться.
– Вот он, пример шныровской гигиены! С гиелами целуемся, в ржавом тазу воду для чая кипятим, про быстроподнятые шоколадки вообще не говорю, а стоит шлепнуться щетке – и все, конец кина!
Яра держала кусок красноватой сосновой коры и то касалась им щек, то проводила по коре носом, то скользила по ней пальцами, продолжая прикосновение ладонью и нежной кожей запястья.
– Ты отличила бы его от десяти других? – спросил Ул.
– Да.
– Даже похожей формы?
Яра осторожно кивнула.
– Ну натуральная лошадь! – сказал Ул с восторгом.
Сравнение с лошадью в устах любого шныра считалось величайшим комплиментом. Сами шныры об этом знали, а вот другие не очень. Поэтому, когда влюбившийся Макс в восторге назвал предмет своего обожания кобылой, Афанасию пришлось долго объяснять, что именно он имел в виду, причем начиная свой рассказ чуть ли не от скифов, потому что сам объект сравнения обиделся, защелкнул сумочку и даже собрался ускакать на дальнее пастбище.
Яра перестала гладить кусок коры, опасаясь заласкать его с концами.
– Вот тебе смешно, а мы вечером схлопочем дежурство по пегасне! Едва Кавалерия вернется из нырка! – пророчески сказала она.
Ул ухмыльнулся, и его широкое лицо, растянувшись, на миг стало еще шире – примерно таким, как рисуют в комиксах нелепых человечков.
– Мы и так в пегасне все время торчим! Хуже дежурить по кухне, но не мне. Суповна меня постоянно кормит. И вообще, мы поступили мудро: ограничили круг недовольных, чудо былиин, одной Кавалерией! А взяли бы новый микроавтобус, Кузепыч бы нас убил. А этот лом ему не жалко.
– Да, Кузепыч не гуманист. Он гасит свечи из обреза.
– Не п-правда! Не пы-попадет! – мгновенно взревновал Макс.
Он умел только драться, стрелять и заряжать и, уступая первенство во всех других областях, в этой не терпел конкуренции.
– Не попадет, ну и ладно! Промажет из обреза – поможет прикладом. – В отличие от Макса, Ул не видел в этом ничего зазорного.
Рина обнимала спинку переднего кресла (это был гарантированный способ не сломать нос при антилопьих прыжках автобуса) и изредка с тревогой поглядывала на Сашку. Она знала, что Сашка на нее дуется, и знала за что.
Пару дней назад к воротам ШНыра подъехал пузатый фургончик желтого цвета. Из фургончика выглянул бородатый субъект в красном комбинезоне и стал, сигналя, требовать Рину. Причем имя «Рина» он не произносил, а называл ее полное имя, да еще и год рождения. Это породило невероятную путаницу. Почему-то на двушку шныры нырять могут, а вот запомнить, что Рина – это вообще-то Екатерина, да еще и фамилия у нее имеется, способен лишь один шныр из пятидесяти. Поначалу Рину это открытие неприятно озадачило, но лишь пока она не обнаружила, что сама не знает фамилий Ула, Яры, да и вообще почти ничьих. Ну, может, только Сашки, Макара и кое-кого из новых шныров.
Все забегали, явился даже Кузепыч, на всякий случай прихвативший обрез карабина. Наконец все прояснилось, и Рина, подписавшись где было велено, получила от курьера картонную коробку. В коробке оказалось двадцать плиток бельгийского шоколада, шнеппер явно авторской работы и десять банок деликатесного собачьего корма, на одной из которых случайно сохранилась цена. Гамов и здесь остался Гамовым. На одну такую банку можно было кормить всех копытовских собак в течение недели. С шоколадом было примерно то же самое. На плитке значилось, что в шоколаде 250 различных вкусов, однако язык Рины различил только, что, если кусать плитку с одной стороны, она сладкая, а если с другой, то горькая.
На дне коробки Рина обнаружила короткое письмо:
«Вот! Захотелось сделать тебе что-нибудь приятное! Не скучай! Твой Г.».
Рину это тронуло, вот только Сашку письмо от Гамова позабавило почему-то гораздо меньше.
– Какое прекрасное имя – Гэ! Скажешь «Гэ» – и сразу понятно, какая огромная душа перед тобой раскрывается! – сказал он.
– У тебя нет чувства юмора! – обиделась за Гамова Рина.
– Зато у меня есть мозги… Не думай, что он дарит тебе это, потому что добрый! Он на что-то надеется!
Рина вспыхнула:
– Это ты всех по себе равняешь! Значит, любые жалкие чипсы, которые я от тебя получала, ты мне дарил с какой-то целью?
Лучше бы она промолчала. Сашка был правдолюбив до полной невозможности его о чем-то спрашивать. Поинтересуешься, например, как выглядишь, в надежде выпросить комплимент и получишь в ответ: «Выглядишь нормально! Но сутулишься, и прыщ на лбу не надо было кремом замазывать. Люди замечают только то, что от них прячут».
– Про чипсы, по сути, да, – сказал правдолюбивый Сашка. – Если я делал это из доброты, почему я не покупал их Фреде? И Гамов, кстати, тоже не Алисе свою коробку почему-то прислал! Ну если он из голой доброты это сделал…
С тех пор между ними точно черная кошка пробежала. Они гнали эту кошку, но она возвращалась. Рине было неприятно, что Сашка ей не верит, а Сашке… У Сашки вообще все было сложно. И с отцом, к которому он после смерти матери испытывал сложную смесь ненависти и любви, и с ощущением предательства. Если что-то шло не так, он
