Читаем без скачивания Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не чувствуй горечи и не слишком страдай от моего отсутствия. Я не трус. Мне только грустно, что я не могу предоставить больших доказательств своей смелости, чем умереть за это ненужное — чтобы не сказать «преступное» — дело.
Ты знаешь семейный девиз семьи фон Л. «Вечно непоколебимая верность».
И все-таки...не забывай меня слишком быстро…»
Вполне возможно, что я ошибаюсь… Но а вдруг это письмо его сына? В любом случае я ничего не теряю. Выглянув в окно, я заметила одинокую фигуру среди темнеющих в сумерках деревьев.
— Эрин? Вы снова забыли зонтик? — я неуверенно улыбнулась, потянув его в сторону беседки.
— Я прошу прощения, если ошиблась, но взгляните на это, — фон Линдт медленно взял письмо. Вряд ли я ошиблась. Его пальцы, держащие листок, слегка задрожали, а когда он посмотрел на меня, последние сомнения отпали.
— Где вы это взяли?
— Нашла в заброшенном штабе под Сталинградом.
— Лотар мертв?
— Да.
— Бедный мальчик… — фон Линдт медленно присел на скамейку.
Надеюсь, его не прихватит инфаркт.
— Он прекрасно понимал, куда привели Германию, и всё-таки не сбежал, как я…
— Оттуда, где мы оказались, сбежать было бы трудновато, — мрачно заметила я.
— Я воспитывал их с Вольфом одинаково, внушал, что верность своей семье и своему государству лежит на одной чаше весов. Я ведь и сам в это верил. После той войны я присутствовал на заседаниях рейхстага и мне казалось, что мы идём правильным путём. Все верили, что для ума нет преград, что мы скоро откроем все законы науки и общества, построим земной рай. И я в это верил. Конечно, на свете есть мерзавцы, но их можно переиграть. Есть алчные хапуги, но они понимают свою выгоду, а значит, с ними можно договориться. Ведь когда все люди счастливы и довольны, это же всем выгодно?
— Чистой воды утопия, которая ещё никого не довела до добра.
Что-то мне это напоминает. У нас в семнадцатом году, кажется, всё тоже начиналось с этого.
— Безусловно, вы правы. Оказалось, что миром правит нечто иное. То, чего я не понимаю и не принимаю. Я сложил с себя полномочия после Хрустальной ночи. Хотел переехать, но увы. Вся Европа была уже охвачена чумой национал-социализма. Быть немцем в стране, оккупированной немцами, невыносимо, даже если лично ты ни в чём не виноват. С отвращением и безнадёжностью я наблюдал за тем, что происходит. А потом Вольф отправился на Восток и погиб через полгода где-то под Москвой. Город, который невозможно захватить, — горько усмехнулся старик. — Даже Наполеон недолго наслаждался своей победой. Возможно, если бы я поговорил по душам с Лотаром, я не потерял бы и его.
— По крайней мере, теперь вы точно знаете, что он не пропал без вести, и можете сообщить это его жене.
Фон Линдт тяжело вздохнул.
— Месяц назад при очередной бомбёжке снаряд попал в наш особняк. Погибли моя жена, Августа и мой внук.
Я промолчала. Что тут скажешь?
— Я всё время спрашивал себя: «Почему ты не погиб вместе с ними? Это было бы так естественно. Но ты остался. Один, беспомощный, никчёмный». А потом понял — это кара. Потому что я тоже виноват. Нет, не тоже. Я виноват больше остальных. Больше Гитлера. Что взять с бешеной собаки? А я умный, ответственный, родился с золотой ложкой во рту, все пути мне были открыты, судьба сдала мне самые лучшие свои карты. И что же? Я позволил мерзавцам, хапугам и дуракам победить себя. Отобрать у меня Германию, Европу, цивилизацию, мир, сыновей! Пока небо не свалилось мне на голову и не убило всё, что я любил…
— Почему вы не уехали?
У него же наверняка куча бабла и связей.
— Прятаться под чужим именем как крыса? — он презрительно усмехнулся. — Это не для меня. К тому же Августа ни в какую не желала уезжать. Она до последнего надеялась, что Лотар вернётся. Простите мой приступ болтливости. Я действительно наговорил вам сегодня много лишнего.
— Не беспокойтесь, я никому не скажу.
— О, вы решили, я опасаюсь, что вы донесёте на меня за провокационные речи? — рассмеялся фон Линдт. — Это не в моих правилах. Уж если я что-то говорю, я всегда отвечаю за свои слова. Я боялся расстроить вас, ведь вы юны, а юности свойственно верить в лучшее и не замечать неприглядной истины.
— Господи, да о чём вы? — в сердцах пробормотала я. — Там, под Сталинградом был настоящий ад. Трудно, знаете ли, сохранять наивность после такого. Я уверена, многие солдаты думают так же, как и ваш сын.
— И тем не менее, вы собираетесь вернуться на службу, — он пристально посмотрел мне в глаза. — По одной-единственной причине — я люблю своего мужа.
— Думаете, он не хотел бы, чтобы вы сейчас были в безопасности?
— Какой смысл об этом говорить? — раздражённо ответила я. — Я военнообязанная и, если попытаюсь скрыться… С дезертирами разговор короткий.
Чёрт, по-моему, это я наговорила ему много лишнего. Дедуля, кажется, вполне адекватным, но всё же он немец, бывший депутат рейхстага. Я нервно проворочалась в постели почти до утра. Но, спустившись к завтраку, с облегчением убедилась, что гестапо по мою душу не явилось. Правда, барона тоже нигде не видно. Да ладно нагнетать, может, он отдыхает в своём номере. Всё-таки получить такую новость в его возрасте…
Фон Линдт подошёл ко мне незадолго до ужина и сходу огорошил предложением:
— Не хотите составить мне компанию? Я собираюсь перед сном прогуляться.
— А не слишком поздно? — я нутром чуяла, что он что-то задумал, и ломала голову, как бы повежливее соскочить.
— Сегодня достаточно тепло, но если вы боитесь замёрзнуть, возьмите мой плащ.
—
