Читаем без скачивания Хорнблауэр и «Атропа» - Сесил Форестер

Матросы пошли обедать. Мыс Кум остался позади. Солнце светило все ярче, бриз усилился. Тернер продолжал монотонно вещать.

— Мыс Мармарис, сэр, — сказал он.

Здесь берег вдавался вглубь, открывая вид на невысокие горы. Пора убирать паруса. Пришло время решительных действий — сейчас «Атропа» из мирного судна, безмятежно идущего вне территориальных вод, превратится в буревестника, чье появление в иностранной гавани способно вызвать шквал дипломатических нот, тревожа должностных лиц на противоположном конце Европы. Хорнблауэр старался отдавать приказы так, словно его не тревожит сложность ситуации.

— Все наверх! Все наверх убирать паруса! Все наверх! Подвахтенные бежали по местам. Офицеры занимали свои посты, те из них, кто дремал внизу, поспешно выбирались на палубу. Нижние прямые паруса и брамсели быстро убрали.

— Мистер Джонс! — выкрикнул Хорнблауэр.

— Сэр!

— Ослабьте этот шкот и снимите напряжение с галса. Где вы учились управлять судном?!

— Есть, сэр, — жалобно отозвался несчастный Джонс, но приказ выполнил быстро и ловко.

Выговор был вполне заслужен, но Хорнблауэр подумал, так ли резко он выразился бы, если не хотел показать команде, что груз ответственности не мешает ему следитьзавсем происходящим на судне. В конце концов, решил он горько, это все равно было излишне — ни один из спешащих по палубе людей и на секунду не задумался ни о лежащей на капитане ответственности, ни о том, прелюдией к какому международному кризису может послужить исполняемый ими маневр.

— Мыс Ред Клиф, сэр, — сказал Тернер. — Остров Пэседж. За ним мыс Сари. Восточный проход лучше, сэр, — посреди западного подводная скала.

— Да, — ответил Хорнблауэр. На карте подробностей немного, но скала там отмечена. — Мы пойдем восточным проливом. Старшина рулевой! Лево руля! Так держать!

С попутным ветром «Атропа», словно лань, понеслась в пролив, под одними марселями и передними парусами. Вход в пролив вырисовывался все отчетливее — два крутых мыса и низменный островок между ними. Понятно, откуда пошло название Ред Клиф — это действительно был красный обрыв, остальные же мысы и остров заросли елями. На возвышении виднелись прямоугольные очертания фортов.

— Там никого нет, сэр, — сказал Тернер. — Обветшали и рушатся, как и все остальное.

— Вы сказали, что восточный проход совершенно свободен?

— Да, сэр.

— Очень хорошо.

«Атропа» вошла в пролив, Хорнблауэр приказывал рулевому. Ни над одним фортом не видно было флага, значит, салютовать пока не надо. Расстояние между мысом и островом было с полмили или чуть меньше, дальше открывался вид на Мармарисский залив, с трех сторон окруженный высокими горами.

— Здесь город, сэр, — сказал Тернер. — Так себе городишко.

Белая башня — минарет — отражала послеполуденное солнце.

— Сейчас вы видите красный курган за городом, сэр.

— Где затонул «Стремительный»? — спросил Хорнблауэр.

— Левее от нас, сэр. Прямо на линии между красным курганом и фортом на острове Пэседж. Мыс Ада по азимуту зюйд-зюйд-ост и полрумба к зюйду от того места.

— Сделайте замеры сейчас, — приказал Хорнблауэр. Они вошли в залив. Вода была гладкой, не настолько, впрочем, чтоб отражать синее небо. Тернер взял азимут на форт. Другой азимут Хорнблауэр мог взять на глаз. Не вредно будет встать ближе к месту намечающихся работ. Так они впоследствии привлекут меньше внимания, чем если сначала встанут в одном месте, а потом вынуждены будут менять стоянку. Джонс без заминки убрал фор— и грот-марсели передние паруса. «Атропа» тихо скользила по воде.

— Руль круто направо, — сказал Хорнблауэр рулевому. «Атропа» развернулась, Джонс взял крюйсель на гитовы помогая маневру. Судно почти совсем остановилось, крохотные волны лизали его нос.

— Отдать якорь!

Заскрежетал канат. «Атропа» повернулась на якоре. Они в турецких водах. То, что они пересекли трехмильную границу, даже прошли пролив, еще можно было бы впоследствии оспорить. Якорь же, зарывшийся рогами в песок, это уже нечто определенное, на это можно указать в дипломатической ноте.

— Позовите доктора, — сказал Хорнблауэр. Дел много — надо связаться с турецкими властями, если они не свяжутся с ним раньше. Но прежде, не теряя времени, надо приготовиться к операции. Жизнь Маккулума висит на волоске, и не только его жизнь.

XII

Хорнблауэр сидел у себя в каюте. «Несколько минут» — столько, по оценке Эйзенбейса, потребуется на операцию. Хорнблауэр знал, что доктору придется работать быстро, чтоб свести к минимуму шок.

— На «Ганибале», сэр, — сказал санитар в ответ на расспросы Хорнблауэра, — мы за полчаса отняли одиннадцать ног. Это было в Альхесирасе, сэр.

Но ампутация — дело сравнительно простое. Половина раненых выживала после ампутации конечностей. Сам Нельсон лишился руки — ему ее отняли темной ночью в шторм, в море, — и жил после этого до тех пор, пока при Трафальгаре его не настигла ружейная пуля. То, что задумал Эйзенбейс — не ампутация. Если его диагноз неверен, это хуже чем бесполезно. Даже если диагноз верен, дело все равно может кончиться плохо.

На судне воцарилась тишина. Вся команда остро переживала за судьбу «бедного джентльмена». Они жалели Маккулума, умиравшего от пули, которую ему совершенно незачем было получать. То обстоятельство, что его будут резать, вызывало у них нездоровое любопытство. То, что через несколько секунд он, возможно, умрет, пройдет в таинственные врата, страшившие их самих, заставлялоихсмотреть на него с каким-то особым почтением. Пришлось поставить часовых, чтоб сдерживать и жалостливых, и любо-дытствующих, и искателей острых ощущений. По тишине на судне Хорнблауэр мог сказать, что вся команда с замиранием сердца ждет развязки, надеясь уловить стон или вскрик. Точно так же они ожидали бы повешенья. Хорнблауэр слышал громкое тиканье своих часов.

Вдалеке послышался шум, но на деревянном корабле можно услышать столько разных шумов. Хорнблауэр поначалу не позволял себе думать, что этот шум связан с окончанием операции. Но вот шаги и голоса раздались у входа в каюту — сначала заговорил часовой, потом Эйзенбейс, потом в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Хорнблауэр нарочито безразличным голосом. Увидев Эйзенбейса, он сразу понял, что все в порядке. В тяжеловесных движениях доктора чувствовалась окрыленность.

— Я нашел пулю, — сказал Эйзенбейс. — Она была там, где я и предполагал — под нижней оконечностью лопатки.

— Вы ее извлекли? — спросил Хорнблауэр. Эйзенбейс позабыл сказать «сэр», а Хорнблауэр его не одернул — верный признак, что он вовсе не так спокоен, как притворяется.