Читаем без скачивания Бокс Э. Смерть — штука тонкая. Фиш Р. Л. Афера Хавьера. Макгиверн У. Экстренный выпуск - Гор Видал

— И ты не скажешь мне, кто это?

— Нет, пока не поклянешься, что ты с нами.

— Скажи хотя бы, с чего вдруг жертва с вами заодно? Почему она лезет в эту аферу?

— Потому что тоже любит деньги! — воскликнул Чико. — И ненавидит свою семью.

— Понимаю, — протянул Рикардо и задумчиво поднял глаза. — Ну, а как сильно он ненавидит свою семью? Я имею в виду, в денежном выражении.

— На полмиллиона американских долларов.

Рикардо тяжело вздохнул. Это уже не детские игры и забавы; такое развлечение вело к большей беде, чем мог представить любой нормальный человек. И все же Чико казался необычайно уверенным. Полмиллиона долларов…

— У кого же есть такие деньги?

— У семьи нашей жертвы, — отрезал Чико и взглянул на часы. — Умберто с Рамоной скоро будут здесь. Тебе решать — с нами ты или нет.

— А как поделят эти полмиллиона?

— Получишь сто тысяч, — Чико спокойно смотрел на него. — Недурная стартовая сумма, даже с университетским дипломом и богатыми родителями.

— А что мне придется делать?

— Скажу, когда решишь.

— Нет, не пойдет. Как я могу решить, если не знаю?

Вопрос был законный, и Чико это признал.

— Ты делаешь то, что умеешь лучше всего, — спокойно пояснил он. — Ведешь машину. И ты же забираешь деньги.

— Великолепно! — фыркнул Рикардо. — Это же самое опасное!

Чико вскинул руку, останавливая жалобы.

— Ошибаешься. Это самая легкая роль. Если ты решишь, что будешь с нами, я расскажу подробнее. Если нет… — он раскинул руки и улыбнулся. — Знаешь, если бы правила игры не диктовали самого сложного способа выплаты выкупа, я бы просто потребовал отправить деньги по почте. Нет никакой опасности. Это…

Он поднял руку, призвав к молчанию; из комнаты отдыха послышались шаги. Чико нахмурился.

— Умберто, где Рамона?

Вошел Умберто Масиель — громадный парень на год моложе них, с крошечными глазками и блестевшими от испарины толстыми щеками. Спортивная майка с глубоким вырезом обнажала мощную грудь и шейные мышцы, как канаты. Казалось, всю одежду только силой удалось натянуть на его мощный торс. Он наклонился и взял сигарету из пачки на столе.

— Рамона? Она мне позвонила. Сказала… — Он запнулся, качнув головой в сторону Рикардо.

Чико кивнул.

— Можешь говорить. Он в курсе. Что она сказала?

Умберто прикурил и растянулся в кресле, жалобно заскрипевшим под его тушей.

— Она сказала, что сегодня первой начинает свою роль. Что здесь она тебе не нужна, и нет смысла зря терять время. Сказала, что днем позвонит тебе, чтобы организовать встречу вечером. — Он немного подумал. — Ах да. Она сказала, если ей сегодня повезет, мы сможем провернуть все завтра.

Он затянулся и кивнул в сторону Рикардо.

— Он с нами?

— Скажем, он не против. Записка у тебя?

— Вот она, — Умберто вытащил конверт и гордо постучал по нему, словно доказывая свое право участвовать в деле со старшими и богатыми Чико и Рикардо.

— Прекрасная работа, я бы сказал. Преимущества юности, проведенной в кинотеатрах, а не в бассейне.

Чико даже не улыбнулся.

— Бросишь в почтовый ящик, когда пойдешь узнать, почему я не подобрал тебя, чтобы отвезти в школу. И сделаешь это так, чтобы никто не видел. Хорошо?

— Хорошо.

— А затем ты пойдешь на занятия. И не будешь делать ничего необычного. Понял?

— Понял.

Чико повернулся к Рикардо.

— Ну?

— А если что-нибудь случится?

Чико пожал плечами.

— Тогда это просто шутка студентов, которая вышла из-под контроля — дурная шутка испорченных юнцов, у которых денег больше, чем мозгов. Мы довольно часто слышали это раньше. — Голос его напрягся. — Ну?

— Прежде, чем я скажу «да» или «нет»… Записка — это единственный вклад Умберто?

— Да, это все.

Рикардо казалось, что это маловато для такого огромного парня.

— А какая роль у Рамоны?

Чико минуту сверлил его взглядом, потом пожал плечами.

— Рамона организует убежище для жертвы, чтобы там было хорошо и удобно, пока мы не получим выкуп.

— А какая роль у тебя?

— Ты в деле или нет?

Рикардо смотрел на него в упор. Легкая улыбка скользнула по лицу Чико. Рикардо нахмурился. Сто тысяч долларов… Только забрать пакет. Но пакет с полумиллионом долларов… Он предполагал, что Чико учитывает опасность меченых денег; во всяком случае, это нужно обсудить всем вместе. Если он возьмется… Сотни вещей могли пойти не так, даже Чико, казалось, был не слишком уверен. И все же полмиллиона долларов…

Чико читал его лицо, как книгу.

— Давайте пройдемся по деталям, — сказал он, глядя на старого друга непроницаемыми глазами. — Можешь взять еще выпить, Рики…

Он повернулся и наклонился, нажимая кнопку вызова прислуги.

Рики глубоко вздохнул.

— Ладно. Я в деле. Ты знал, что я соглашусь… А теперь ответь на последний вопрос. Что делаешь ты?

Чико весело улыбнулся.

— Я играю самую важную роль, — в его голосе звучала нескрываемая гордость, — роль жертвы…

Глава 2

Капитан Хосе Мария Карвальо Сантос да Силва — офицер связи между полицией Бразилии и Интерполом — лежал на деревянном лежаке под потрепанным такси в гараже отделения полиции района Катете Рио и обильно потел, тщательно затягивая сливную пробку бензобака. Это была последняя работа — кроме, конечно, замены восьми литров масла в огромном картере, — и, орудуя гаечным ключом в ограниченном пространстве, он чувствовал глубочайшую гордость за машину, под которой лежал.

Не то чтобы она была красива; на самом деле она весьма походила на любую другую старую, скрипучую, разваливающуюся, но не распадающуюся благодаря молитвам и метрам проволоки колымагу. Но такси в Бразилии всегда внушало особую любовь. И в любом ряду таксомоторов в любом городе страны ее бы приняли как равную, если не считать особого внимания к возрасту. Во всем прочем она не привлекала ненужного внимания.

Конечно, у разбитой колымаги были и другие достоинства, которые ценил капитан да Силва, и то, что он не допускал к ней никаких других механиков, подчеркивало его преданность. Во-первых, скорость допотопного такси не раз спасала ему жизнь, потому что под залатанным грохочущим капотом скрывался прекрасно отрегулированный, специально форсированный двенадцатицилиндровый двигатель с самой высокой степенью сжатия, какая только могла существовать. Правда, бензина он пожирал столько, словно в управлении не было учета горючего, зато взамен мог дать, — и как-то даже дал, — двести шестьдесят километров в час, что, право, не так плохо, учитывая состояние дорог.

Водителя здорово успокаивало, что эти битые, ржавые борта и деформированные двери были не изделием Детройта, построенным экономными умниками на основе анализа цен, а специально изготовлены из пуленепробиваемого искусственно состаренного бронелиста; а толстые мутноватые стекла могли выдержать удар снаряда. И для ответа шалунам, которые порой испытывали эти качества на прочность, под передним сиденьем хранился полный арсенал, легко доступный для водителя.

Но лучше всего, — часто думал да Силва, — была радиостанция, которую сумели затолкнуть в корпус обычного приемника под приборным щитком, использовавшая в качестве громкоговорителя допотопный сигнальный рожок. Приятно порой чувствовать связь с напарником, хотя даже на малом расстоянии прием обычно был таким, что коллега получал только слабое представление об обстановке.

На свете нет ничего совершенного, и капитан да Силва открыто признавал проблемой отсутствие багажника. Две трети его занимали запасные баки (еще один поместили под облупленными дерматиновыми подушками заднего сиденья, что делало его немного неудобным, но не больше, чем в любом бразильском автомобиле старых выпусков). Остаток места занимали запасное колесо, батареи для рации и пакет лицензий на вождение для каждого штата огромной страны. Приходилось немало повозиться, чтобы добраться до ящика с инструментами. Однако к этому капитан относился философски. Если выбирать между местом для чемодана и недостатком топлива в погоне или перестрелке, он предпочитал бензин. Сегодня ничто не заставило бы его изменить свое мнение.

Он закончил возиться с пробкой, еще раз подналег на ключ и остановился передохнуть; пот, стекавший по щекам, вызывал неимоверный зуд. В конторке гаража дребезжал телефон, но никто не собирался взять трубку. Капитан поднял голову, чтобы убедиться в этом, ударился о задний мост и долго бешено ругался. По какой-то необъяснимой причине, ему не удавалось поработать под машиной, чтобы не удариться головой о какой-нибудь выступ, и мысль о долгожданном отпуске, начинать который приходилось с разбитым черепом, восторга не вызывала. Ругань ослабила боль, он свернул голову набок и заорал: