Читаем без скачивания Журналист - Андрей Константинов

…Они бежали по улице Маалла, застроенной ровными четырехэтажными домами, в которых до завоевания независимости жили английские офицеры, называвшие эту улицу «Милей смерти», и Андрей подумал, что это название вполне соответствует сегодняшнему дню — переводчики перепрыгивали через трупы, буквально вымостившие Мааллу… Вид чужой смерти уже не пугал и не шокировал, он стал привычной и неотъемлемой частью сегодняшнего городского пейзажа…

Когда они добрались до бухты Тавахи, морских ворот города, было уже около девяти утра — обычно в это время в Кресенте уже вовсю кипела жизнь и гомонила пестрая многоязычная толпа, но сейчас улочки казались мертвыми. Недалеко от памятника Неизвестному солдату — двадцатипятиметровой арки, облицованной белым известняком, в проеме которой бронзовая мать оплакивала убитого сына, — Андрей с Назрулло все-таки натолкнулись на живых людей. Напротив гостиницы «Кресент-отель» стоял бело-голубой аэрофлотский «рафик», продырявленный во многих местах пулями, из дверцы которого головой на дорогу свисал мужчина в форме советского гражданского летчика. Судя по тому, как замерло в неудобной позе его тело в окровавленной рубашке, летчик был мертв. А метрах в тридцати от «рафика» двое бородатых мужиков в зеленой палестинской форме тащили в сторону разбитой овощной лавки двух упирающихся, плачущих стюардесс. Палестинцы в ответ на их слезы и стоны довольно хохотали, а когда одна из женщин споткнулась, вооруженный автоматом федаин пнул ее тяжелым ботинком в туго обтянутый форменной юбкой зад. Стюардесса упала на четвереньки, смуглый бородач подошел сзади и, взяв ее за воротник блузки, рывком поднял с земли. Блузка треснула и разошлась у девушки на груди, открывая кружевной лифчик, стюардесса попыталась прикрыть грудь рукой и беспомощно, словно ища защиты, оглянулась…

В этот момент Обнорскому, наблюдавшему эту сцену из-за утла гостиницы, показалось, что у него останавливается сердце, хотя два прошедших дня довели его до такого состояния, когда ничто уже, ему казалось, не могло ни удивить, ни напутать. Андрей узнал в стюардессе Лену. Она все-таки прилетела в Аден…

Между тем второй палестинец уже затащил свою добычу в лавку и швырнул женщину на невысокий прилавок. Коллега Лены была довольно крупной брюнеткой со впечатляющими формами — именно до них и торопился добраться палестинец, который по-хозяйски задрал стюардессе до пояса юбку и одним резким движением порвал узкие белые трусы. Брюнетка закричала что-то и забилась на прилавке, суча обнаженными ногами, но, получив удар кулаком в лицо, обмякла…

Обнорский глубоко вздохнул и выдохнул, выходя из ступора, потом оглянулся на Ташкорова и негромко, очень спокойно сказал:

— Нази, мы вписываемся.

Назрулло попытался слабо возразить, но, видимо, больше для проформы и из естественного мандража перед неизбежной стычкой:

— Нам же нельзя, генерал говорил…

— Да срать я хотел на всех генералов вместе и по очереди! — шепотом заорал Андрей, оскаливая зубы. — Мы вписываемся! Или — иди дальше один.

Ташкоров глянул на него с легкой укоризной и, что-то вдруг поняв, спросил:

— Там — твоя женщина, да?

— Нет, — ответил Обнорский. — Нет. Потом все тебе расскажу. Слушай внимательно — я иду к ним, канаю под зеленого, а ты прикрываешь меня отсюда. Стреляешь нормально?

— Вроде ничего… Но по людям я еще не…

— Ясно, — перебил его Андрей. — Твоя задача — прикрыть меня на случай, если появится кто-нибудь еще из их братвы. По тем двум, — Андрей кивнул в сторону лавки, куда уже втянули и Лену, — работаешь только в самом крайнем случае. И еще — мы до самого конца косим под палестинцев, что бы ни случилось, по-русски ни слова, понял?

Назрулло неуверенно кивнул. Обнорский быстро скинул с плеча автомат, замотал голову палестинским платком, оставляя лишь щель для глаз — так часто носят куфью, защищая рот, нос и уши от песка и пыли… Пистолет был на боевом взводе, Андрей лишь передвинул его за спину под левую руку, так, чтобы спереди ПМ не бросался в глаза.

— С Богом! — Не оглядываясь, Андрей выскочил из укрытия и широкими, но неторопливыми шагами направился к лавке.

Там уже вовсю шло веселье — один палестинец медленно водил стволом автомата между раскинутых ног прекратившей сопротивляться брюнетки, а другой все еще обламывал Лену — он несколько раз ударил. девушку в живот и по лицу, когда Обнорскому оставалось пройти до лавки всего шагов пятнадцать.

О том, чтобы с ходу открывать огонь, не могло быть и речи — Лена и ее «партнер» перекрывали вторую пару, поэтому Андрей решил подойти вплотную.

— Тысяча поздравлений, братья! — радостным голосом выкрикнул Обнорский, когда палестинцы, увлеченные женщинами, наконец заметили его. — Всевышний послал вам радость, но пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, учил, что любой клад удваивается, если разделить его с другом!

Выкрикивая эти слова, Андрей широко развел в стороны руки, в которых не было никакого оружия, и, не снижая темпа, продолжал идти к лавке.

Палестинцы недоуменно переглянулись, но вид безоружного Обнорского скорее удивил их, чем встревожил.

— Эй, ты кто? — хрипло спросил тот, который держал Лену. Свой автомат он положил на пол и поэтому чуть отступил в глубь лавки, освобождая сектор стрельбы для второго, который мгновенно перевел ствол от живота слабо постанывающей брюнетки в сторону Обнорского.

— Лейтенант Шухри! — представился Андрей, входя в лавку и срывая правой рукой с пояса флягу. — Глоток джина не помешает вам, братья, он сделает этих девок еще слаще… А девки хороши, клянусь Аллахом, справедливо говорят, что находит тот, кто ищет…

Андрей говорил, не давая палестинцам вставить ни слова. Его говор, чуть приглушаемый платком, закрывавшим лицо, видимо, немного насторожил их, но ведь в руках у Обнорского была только фляга, которую он самым дружелюбным жестом протягивал тому, кто держал автомат. К тому же лейтенант подошел один, а настоящих палестинцев было двое. Чуть поколебавшись, автоматчик принял флягу и отвел ствол в сторону.

— А откуда ты, брат…

Договорить он не успел — левой рукой Андрей выхватил из-за пояса пистолет и открыл огонь — две пули швырнули автоматчика на лежащую брюнетку, а третья, которую Обнорский выпустил, падая вперед и вправо, досталась тому, кто держал Лену. После первых двух выстрелов он успел среагировать и метнулся к своему автомату, но тупая пуля, ударив его в бок, изменила траекторию его движения — здоровенный федаин упал, увлекая за собой Лену (левой рукой он продолжал удерживать девушку), стюардесса с неожиданной силой выгнулась и ногами резко отпихнула палестинца от себя. Андрей, встав на колени и держа пистолет уже обеими руками, выстрелил еще дважды — обе пули попали бородачу в голову: одна под нижнюю челюсть, другая в левое ухо. В этот момент очнулась брюнетка на прилавке и, дико завизжав, сбросила с себя еще подергивающийся в агонии труп прямо на пытавшуюся подняться с пола Лену. Тяжелое тело мертвеца, продолжавшего сжимать правой рукой пробитую пулей фляжку, рухнуло девушке на грудь, заливая разодранную блузку водой и кровью…

Андрей вскочил на ноги и первым делом обернулся к дверям, однако на небольшой площади по-прежнему никого не было — из живых, разумеется…

Брюнетка на прилавке продолжала кричать, уже срываясь на хрип, а Лена тем временем выбиралась из-под мертвого палестинца. Только в этот момент на Обнорского нахлынул страх, от которого заходили ходуном руки и ослабли ноги. Андрей, переводя дух, прислонился к стене лавки и машинально полез было в нагрудный карман за сигаретами, но тут же опомнился — времени для перекуров не было. Он быстро подскочил к брюнетке, одернул на ней юбку и попытался за руку стащить ее с прилавка, но женщина, не прекращая визжать, сопротивлялась, словно боясь встать на ноги. Андрей, взмахнув рукой, залепил ей звонкую пощечину, а потом вынул из руки убитого им автоматчика свою простреленную фляжку и выплеснул остатки воды женщине в лицо — она охнула и прекратила орать. Вставшую на ноги Лену трясло, но она была все же способна адекватно оценивать ситуацию. Андрей встретился с ней глазами и глухо сказал по-английски:

— Быстрее, леди, быстрее… У нас нет времени. Успокойтесь, вы теперь в безопасности… Нам надо уходить отсюда…

Лена пристально посмотрела на него, словно пытаясь заглянуть за закрывавший лицо платок, и обернулась к своей подруге:

— Томочка, вставай, родная… Все кончилось, слышишь?

Лена говорила по-русски, и у Андрея защемило в груди так, что он отвернулся, пряча глаза. Но раскрывать себя ему было нельзя: два палестинских трупа на шее — это слишком серьезно…

Обнорский подтолкнул девушек, пытавшихся кое-как привести себя в порядок, к выходу и сам выскочил вслед за ними на площадь. Порыв ветра внезапно сбросил хвост куфьи с нижней части его лица, и Лена на мгновение смогла его увидеть. У нее расширились глаза, но Обнорский быстро поправил платок и, никак не реагируя на взгляд стюардессы, продолжал по-английски подгонять девушек: