Читаем без скачивания Сфера времени - Алёна Ершова

что теперь семье боярина Ретши о её «работе» Ягой будет известно в мелких интимных подробностях. Давид тоже хмуро глянул в ту сторону, но его занимал больше вопрос безопасности отряда. Не приведи Господь, нападёт кто. Перебьют, как цыплят.

Когда Ефросинья с мученьями и оханьем залазила на лошадь, сотник отвлекся на штаны, что удивительным образом обнаружились под подолом.

Лишь лошади двинулись, он поинтересовался:

— Ты чего портки натянула, словно половчанка?

Фрося хмыкнула:

— А ты, воин видимо, хотел, чтоб мои ноги одиннадцать голодных мужчин рассматривало?

Давид скривился. Естественно, он не хотел бы. Вообще его одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, прямая манера Ефросиньи объясняться на заветные темы его возмущала. Но, с другой, — всегда эти замечания были к месту.

— Ты поэтому в шатёр не пошла спать? — понял он.

— Конечно. И спасибо, что с другой стороны седла лёг.

Давид кивнул. И не смог удержаться от вопроса:

— А сама-то как? Не смущают одиннадцать голодных мужчин?

На это женщина лишь головой покачала.

— Я большая девочка, гормоны свои умею в узде держать, — ответила она, а про себя подумала, что рядом с таким вот полярным медведем это ой как не просто.

Давид же решил, что незнакомые ему «гормоны» — ни кто иной, как демоны похоти, и очень хорошо, если супруга будет держать их в узде, пока его дома нет.

Praeteritum X

А еже сказах ти про отца и матерь и брата, яко отец мой и мати моя идоста взаим плакати — шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют, и егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати: сей есть заимованный плачь.

«Повесть о Петре и Февронии Муромских»

В деревню прибыли к обеду. Лес неожиданно закончился, и начались поля. Зеленым морем вздымалась рожь. Дрожала, дребезжала на ветру. А там, у горизонта на холме виднелось большое поселение, ощерившееся частоколом. Через час въехали вовнутрь. Ефросинья вертела головой, стараясь рассмотреть дома, замкнутые в кольцо, дворы, обнесенные забором, маленькую деревянную церковь посредине. Рядом амбары, лавки и мастерские. Сухо, чисто. Нет запаха нечистот или грязных тел.

Расположили их в доме старосты. Давид и отец Никон тут же принялись раздавать поручения. Баня, место ночлега и еда для всех, телега на завтра с подводной лошадкой для детей. Крещение, помолвка и объявление о скором венчании.

— А как вы объявите о свадьбе, если мы здесь, а венчаться в Муроме планируем?

— Не в Муроме, а Борисоглебском монастыре, — поправил игумен. — А как объявим — просто. Вон взгляни. Три года назад здесь голубятню поставили.

Ефросинья посмотрела, куда указал он, и обмерла, дивясь, как раньше не заметила высокую голубятню, на крыше которой чернела Т-образная рама оптического телеграфа.

— Не может быть! — потрясенно произнесла Фрося и даже потерла глаза руками.

Монах проследил за её взглядом и тихо спросил:

— Ты знаешь, что это?

— Нет, но это очень напоминает поздний семафор братьев Шапп. Только его здесь совершенно не должно быть!

Мужчина нахмурился:

— Понятия не имею, кто такие братья Шапп, но это просто насест для голубей. Послушай меня, Ефросинья, завтра утром будут обряды крещения и обручения. Через несколько недель закончится Петров пост и можно будет вас обвенчать. И еще я хотел бы стать твоим крёстным отцом, — увел разговор в другое русло священник.

Ефросинья задумалась. Да, при таинстве определяют крестных родителей. С одной стороны, странно, что старец предложил себя. Но, с другой стороны, кто еще? Давид отпадает, никто из воинов не согласится, а чужих брать не принято. Однако игумен явно преследует какие-то свои цели. Весь этот цирк с женитьбой исключительно с его подачи начался, а значит, он хочет доиграть партию до конца. При отсутствии родителей официальными «опекунами» становились крёстные. Н-да, с одной стороны, мощная поддержка, а с другой, очень опасное соседство. С этим старичком как на вулкане. Виноград растёт сладкий, но если вдруг извержение, то мало никому не будет. Очень не любила Фрося ситуации не предполагающие даже видимости выбора. Чувствовать себя пешкой в чужой игре — новый и неприятный для неё опыт. Ладно, посмотрим, удастся ли ей дойти до края доски, а там или в ферзи, или лучше спрыгнуть и игроком. Но это еще явно нескоро. Да и долго ли усидишь за доской соперники ведь разные бывают…

— А если я скажу «нет»? — уточнила она осторожно.

— Значит, обряд крещения проведу я, а отец Константин будет крёстным. — Равнодушно пожал плечами игумен, — Хотя думалось мне, что ты не откажешь в скромной стариков кой просьбе. Я всегда хотел дочку-красавицу. На тебя похожую, но Бог наградил сыном. Вот я и подумал, что может ты…

Фрося посмотрела на хитрого лиса и покачала головой. Ага. Дочку он хотел и именно на неё похожую. Вот ведь манипулятор. Ладно. Одно радует: это то, что она сама понимает, что вариантов у неё особо нет. А старец просит, хотя мог бы и надавить. Ладно, пока поиграем на его поле, а дальше видно будет.

— Хорошо, отец Никон. Я с радостью приму твоё предложение.

Во время вечерней службы батюшка местной церкви объявил, о том, что если есть язычники, желающие принять христианство, то завтра после утренней службы будет таинство крещения.

На следующий день Ефросинья крестилась одна. После переодевания в сухую рубаху состоялся обряд обручения. Он проходил тихо, скромно, у западной стены храма. Священник сначала спросил согласия Давида, потом отца Никона, а после и у самой Ефросиньи. Определил дату венчания. После протянул два кольца: одно серебряное, массивное, с изображением пардуса, а другое маленькое, золотое, с мотивом пары переплетенных рук. Давид взял оба: одно надел на безымянный палец Фроси, второе — на свой. После чего покинули церковь, а через несколько часов и деревню.

Двоих дружинников отряд ли опровождать обоз с детьми, а Ефросинья и Ретка поехали с основным отрядом.

На третий день пути Фрося сидела на лошади перед Давидом. Мысли и образы последних дней калейдоскопом вертелись в голове. Разоренное село, уход из избушки, крещение, обручение. Слишком много даже для человека, привыкшего к активной жизни. Дорога в Муром, словно горная река, несла её с огромной скоростью вперед, в неизвестность. С другой стороны, будь Давид ей неприятен или вёл бы себя, как средневековый патриархальный самодур, ничего бы не было. А так брак ради статуса, что может быть более знакомым и понятным для человека из её времени.

— Ехать далеко, если устала, обопрись