Читаем без скачивания Сам себе приговор - Николай Иванович Леонов

больной? – удивился Крячко. – Я у нее полчаса вымаливал что-нибудь от простуды. Знаю ведь, что она для Орлова в столе целый аптечный склад держит. Еле выцыганил. Ты мне лучше скажи, что с ремнем делать будем?

– Но насчет больничного она права, – продолжил Гуров. – А ремень нужно поискать. Прибрежную часть ведь тоже осмотрели, верно? Ремень не такая уж и незаметная вещь, чтобы через него перешагнули и пошли дальше.

– Получается, его прибрали к рукам?

– Или носят, не догадываясь о том, что больше таких ни у кого нет. Значит, ищем.

– Ну, так себе план, конечно, – покрутил растопыренными пальцами Крячко. – Пялиться людям на причинное место?

– Ты ведь вживую общался с народом из нашего заезда? – Гуров прошел к столу и сел, забросив ногу на ногу. Открыл в телефоне фотографию ремня, присланную Максимом, и показал Стасу. – Посмотри внимательнее. Не заметил чего-то похожего на ком-нибудь из них?

– Не припомню такой красоты. Доблестные работники кухни в количестве трех человек, семья Беляковых со своим неуловимым сыночком, горничные и девчонка-аниматор – всех их смог поймать в натуральном виде. Кого-то дома, кого-то на работе. Никаких подозрений у меня не возникло. Только с банкирами не удалось пообщаться. У меня был созвон с одним из них, а остальные двое трубки не сняли. Ответил мне некий Вернер, который объяснил, что он сейчас в больнице. Поехал в Абхазию в конце лета и сломал ногу. Перелом оказался сложным, кости срослись неправильно. Будет теперь ходить со штифтом. Про своих друзей ничего не знает, так как уволился из банка сразу же после отпуска. Пока не работает, восстанавливается. С друзьями почти не общается.

– Это почему? – удивился Гуров.

– Я не стал спрашивать. Зададим ему этот вопрос, когда навестим в больнице. На всякий случай я сделал запрос – в наших базах ни он, ни его дружки не числятся. Машина, на которой они прикатили на базу отдыха, записана на Вернера, он это ранее подтвердил сам. Я сегодня связался с ГИБДД, попросил пробить номер по их базе, теперь жду ответа. А вдруг машинка в чем-то была замешана? Пока никаких сведений. Неуловимые какие-то эти ребята. Прямо как тот мальчик Виталик. Но его-то всегда находили, а этих – не факт.

– Надо навестить пациента, – согласился Гуров. – А ты отправляйся-ка домой. Если не хочешь на больничный, то возьми пару отгулов.

– Да дел невпроворот, ты чего? – прогундосил Крячко.

– Буду держать в курсе. Надо будет, попрошу выйти, – сказал Гуров. – Орлова сейчас нет, пусть тебе заявление подпишет кто-нибудь другой.

* * *

– Ты меня прости, пожалуйста, если я лезу не в свое дело. Помню, что ты просил меня не вмешиваться без просьбы, но такой осадок на душе! Смотрю на портрет и не могу проверить.

Маша посмотрела на свой портрет, который вставила в рамку и повесила на стену в комнате.

– Он был очень талантливым.

– Что ты там говорила про «не вмешиваться»? – донесся голос Гурова из кухни.

Маша пошла к мужу. Села за стол, подперла ладошкой щеку. Гуров решил приготовить на ужин омлет с помидорами и весь отдался делу. Яйца он долго и обстоятельно взбивал не миксером, а венчиком, чтобы яичная масса превратилась чуть ли не в мусс.

– Говоришь, отпуск наш вспоминаешь?

Гуров взял в руку солонку, подумал и отставил ее в сторону.

– Иногда прокручиваю всякое в голове. Но почему-то больше всего запомнился тот мальчишечка. Виталик, что ли? Прямо перед глазами мелькает.

– И его бедная мама, которая, наверное, уже сто раз пожалела, что приехала с ним на отдых.

– Как дела? – Маша подалась вперед и заглянула мужу в глаза. – Давай, Гуров. Делись.

– Да нечем делиться.

Гуров вылил сырой омлет на горячую сковородку и накрыл ее крышкой.

– Расскажешь? – вкрадчиво попросила Маша. – Или лучше к тебе не приставать?

– Убийство, несчастный случай, суицид, – перечислил Гуров. – Исход один. Это как математический пример, где известен только результат. И не знаешь, что с чем складывать или что и от чего отнимать. Прости, устал. Башка разрывается.

– Вы разберетесь, – мягко сказала Маша. – А я сегодня вспоминала наш последний вечер в «Онегино». Даже жаль, что они закрылись. Хорошее было место.

– Это да, – согласился Гуров.

Он вручил Маше кусок сыра и металлическую терку.

– Еду надо заработать, – напомнил он. – Покурю?

Гурову разрешалось иногда выкурить сигаретку на кухне, если на улице была паршивая погода. Тогда он не выходил на балкон, а дымил в форточку. Наблюдая за тем, как постепенно уменьшается в руке жены кусок сыра, он вдруг и сам ударился в воспоминания о последнем дне пребывания на базе отдыха.

Это был очень теплый вечер. Онегины устроили банкет на свежем воздухе, предложив гостям вино и фрукты. Кто-то вспомнил про шашлыки, но Егор категорически отказался от этой идеи, напомнив гостю о несовместимости огня и алкогольного опьянения.

Остаток вечера провели в ресторане. На улице уже стемнело, в здании включили всю иллюминацию, и на огонек заявились наглые комары со всего района. Бармен смешивал коктейли для дам, ловко наполнял стопки и стаканы и чуть не жонглировал бутылками и шейкерами. Самому дорогому клиенту – Виталику – был предложен клубнично-шоколадный коктейль, украшенный пудрой из какао и кокосовой стружкой. Его родители сидели в обнимку и, пожалуй, это был единственный момент за всю неделю, когда они абсолютно точно знали, где находится их ребенок.

Вдруг вспомнили о караоке. Папа Виталика и Инна Онегина неожиданно для всех объединились в дуэт и исполнили пахмутовскую «Нежность». Они пели так здорово, так проникновенно, что Маша пустила слезу. Заметив это, Гуров покосился на остальных – все сидели притихшие и офигевшие от увиденного. Когда песня закончилась, певцы были вознаграждены бурными продолжительными аплодисментами и, разумеется, заслуженным многоголосым «браво».

– С ума сойти. Они такие классные, – прошептала Маша.

– Ребят, ну чего грустим-то? – спросила в микрофон Инна. – Егор, включи что-нибудь повеселее.

Егор и включил. Сначала хиты зарубежной эстрады, а потом и песни про электричку, плачущую девочку в автомате, тополиный пух и группу крови на рукаве. Любая мелодия, звучавшая из динамиков, тут же подхватывалась захмелевшими отдыхающими и исполнялась уже хором. Правда, Гуров не пел вместе со всеми. Почему-то не мог.

На этом моменте память начала подводить Гурова. Он не мог вспомнить, что же было потом. Только какие-то невнятные отрывки. Черт побери, да как же так? Ведь и выпил он на тот момент всего пару бокалов вина, да и то неполных. Стас в тот вечер налегал на пиво, Наталья и Маша выбрали коктейли. Горничные и девушка-аниматор заказали кофе. Тогда