Читаем без скачивания ПИЩА БОГОВ - Теренс Маккенна

Хотя коноплю использовали на Востоке в течение многих веков, маловероятно, чтобы о ее существовании знал кто-нибудь еще кроме горстки европейцев до сенсационного сообщения Марко Поло примерно в 1290 году. Несмотря на тот факт, что немецкий врач Йоханнус Вейер упоминал о потреблении гашиша группами ведьм в XVI веке, психоактивные средства на основе конопли не присутствовали среди веществ алхимиков и, вероятно, не завозились в Европу до тех пор, пока О'Шонесси и его французский современник Обер-Роше не выступили в защиту использования конопли около 1840 года.

В 1845 году Ж.-Ж. Моро де Тур опубликовал свою работу “Гашиш и душевные болезни” (“Du Hachich et de I'Alienation Mentale”). Его подробные сообщения об эффекте потребления гашиша воспламенили интерес и в медицинских, и в литературных кругах и вызвали целую волну экспериментирования. И даже тогда интерес к гашишу никак не выходил далеко за пределы тех парижских кругов, в которых вращался сам Моро. Потребление гашиша так и не стало европейской модой в XIX веке и ограничивалось в основном Ближним Востоком.

Не англичане и французы, а американцы создали целую литературу по поводу чар и всей фантасмагории гашиша. Делая это, они следовали примеру таких английских приверженцев опия, как Колридж и Де Квинси. Таким образом на их работы серьезно влиял тот стиль “восторгов и ужасов”, который сделал имя Де Квинси общеизвестным. Их описания действия конопли совершенно ясно показывают, что у них оно оставило впечатление своего рода потрясающего метафизического откровения. Сегодня поедание гашиша – за исключением приготовляемого по случаю праздников конопляного домашнего печенья – почти неизвестно как метод потребления конопли; для нас конопля – это неизменно нечто такое, что курят. Другая ситуация была в XIX веке, когда, по-видимому, гашиш всегда употребляли в виде сластей, ввозимых с Ближнего Востока. Все видения и возникающее опьянение не оставляют сомнения, что метод этот обращает гашиш в мощный инструмент исследования внутренних возможностей фантазии и сознания. Первым пробным выходом в необъятный космос конопли, появившимся в печати, было сообщение американского путешественника Бейярда Тейлора в “Атлантик Мансли” за 1854 год.

Ощущение ограничения – заключения наших органов чувств в границы плоти и крови – тут же пропало. Стены моего обрамления распались и рухнули; и, не думая, в какую форму я облечен, даже«, утратив всякое представление о форме, я чувствовал, что существую во всей безбрежности пространства. {…} Дух (я сказал бы скорее, демон) гашиша полностью овладел мною. Я был ввергнут в поток его иллюзий и беспомощно уносился им, куда бы он меня ни выносил. Трепет, пробегавший по моим нервам, оживлялся и обострялся, сопровождаемый ощущениями, которые заливали все существо мое несказанным восторгом. Я был окутан морем света, в котором играли чистые гармоничные цвета, рождающиеся из него. Пытаясь в ломаных выражениях описать свои ощущения друзьям, недоверчиво взиравшим на меня и еще не испытывавшим действия вещества, я вдруг очутился у подножия великой пирамиды Хеопса. Сходящиеся конусом пласты желтого известняка отсвечивали золотом на солнце, и вся громада возносилась так высоко, что, казалось, упирается для поддержки в голубой свод небес. Мне захотелось подняться на нее, и одно это желание тут же перенесло меня на ее вершину, вознеся на тысячи футов над полями пшеницы и пальмовыми рощами Египта. Я бросил взгляд вниз и, к своему удивлению, увидел, что она построена не из известняка, а из огромных квадратных слоев плиточного табака! Не передать словами неодолимого ощущения той беспредельной смехотворности, какое я тогда испытал. Я скорчился в кресле от дикого хохота, который поутих лишь от растворения этого видения, подобно расплывающемуся пейзажу, пока из всей путаницы неясных образов и их фрагментов не возникло другое и еще более удивительное зрелище.

Чем живее я припоминаю последующую сцену, чем тщательнее пытаюсь восстановить разные черты ее и разделить множество нитей ощущений, которые сплетались в одну роскошную сеть, тем все более отчаиваюсь передать ее необычайное великолепие. Я двигался по пустыне, и не на покачивающемся верблюде, а сидя в ладье из перламутра, украшенной драгоценностями необычайной красоты. Песок был из золотых зерен, а киль моей ладьи скользил по ним без малейшего шороха, без малейшего звука. Воздух сверкал от избытка света, хотя солнца не было видно. Я вдыхал сладостные ароматы, близ меня струились звуки, какие, быть может, слышались в грезах Бетховену, но так никогда и не были им записаны. Сама атмосфера была атмосферой света, аромата, музыки, и все это вместе и в отдельности возносило превыше всего того, что только способны передать трезвые чувства. Предо мною – казалось, лиг на тысячу – простиралась панорама из радуг, цвета которых светились самоцветами. Это были своды живого аметиста, сапфира, изумруда, топаза и рубина. Тысячами и десятками тысяч они проплывали мимо меня, пока моя ослепительная барка проносилась по этой великолепной галерее; а панорама все разворачивалась и разворачивалась передо мной. Я уливался дивным миром блаженства, который был совершенным, поскольку ни одно чувство не осталось неудовлетворенным. И, сверх всего этого, ум мой был исполнен чувством беспредельного триумфа. / Bayard Taylor, The Lands of the Saracen (New York: G. P. Putnam. 1855). pp. 137-139/

Подобные описания подводят к ясному пониманию того, отчего этот “искусственный рай” был так привлекателен для воображения романтиков; они были как бы созданы друг для друга. И действительно, романтики с их интересом к драматическим настроениям в природе и культивированием чувствительности, которую их критики называли “женственной”, несли на себе все признаки начала возрождения стиля партнерства. Начиная с репортажа Бейярда Тейлора, мы оказываемся в кругу современных работ о психоактивных веществах и современном опыте знакомства с опьяняющими веществами. Тейлор впечатлен красотой, силой и общей глубиной информации, содержавшейся в переживании. Подход его не гедонистический, но устремленный к знанию, и для него, как и для нас, состояния, вызванные психоактивными веществами, приводят к вопросам, касающимся психологии человека.

Эта “научная” позиция в XIX веке была типичной для образованных потребителей опия и гашиша. Обычно исследователи обращались к этим веществам для того, чтобы “зажечь творческое воображение” или ради смутно определяемого “вдохновения”. Подобные мотивы стояли за потреблением марихуаны у писателей-битников, равно как и у джазовых артистов до них, и у исполнителей рока после них. Некоторые мифы культуры “андерграунда” презрительно относятся к расхожему мнению о том, что конопля могла внести какой-то вклад в творческий стиль жизни. И тем не менее определенная часть потребляющей коноплю общины продолжает использовать ее именно для этой цели.

Фармакологический профиль психоактивного вещества определяет лишь некоторые из его параметров; контекст же его потребления (или, по удачному выражению Лири и Мецнера, “обстановка”) важен не меньше. Контекст “рекреационный”, как его сегодня понимают в США, это атмосфера, которая приземляет познавательное действие потребляемого вещества. Малые дозы большинства психоактивных веществ, воздействующих на центральную нервную систему, ощущаются организмом как искусственная стимуляция или же как энергия, которую можно направить вовне в форме физической активности, для того чтобы как-то выразить эту энергию и погасить ее. Этот фармакологический факт кроется за большей частью “рекреационного” помешательства в отношении психоактивных веществ – легального или нелегального. Среда, изобилующая социальными сигналами, перенасыщенная шумами и отвлекающими зрительными впечатлениями (ночной клуб, например), является типичным культурно-оплотненным контекстом потребления средств для “расслабухи”.

В нашей культуре приватное потребление психоактивных веществ рассматривается как нечто сомнительное; уединенное их потребление выглядит чем-то нездоровым, а фактически так же рассматривается и всяческая интроспекция. Архаичная же модель потребления психоактивных растений, в том числе и конопли, совершенно противоположна. Ритуал, уединение и отключение чувств – вот методы, применяемые шаманом Архаичного, который намеревается отправиться в путешествие по миру духов и предков. Несомненно, коноплю “обытовляют” в плане продукта потребления и занижают, определяя ее как средство для “расслабухи”, но несомненно и то, что потребляемая периодически в контексте ритуального и повышенного культурой ожидания, что опыт этот преобразит сознание, конопля способна почти на полный спектр психоделических эффектов, связанных с галлюциногенами.