Читаем без скачивания Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

— Всякое. Принести карту вин?

   — Давайте без карты обойдемся. Чилийское.

   Девушка кивнула.

   «Что-то ты, Марья Владимировна, пить, курить взялась, вразнос пошла или балуешься?» — попыталась выяснить свой «облико аморале» Машка.

   А-а, да бог с ним, с аморале!

   Воспользовавшись полным отсутствием бомонда — немецкие пенсионеры не в счет, в российской глубинке им, пожалуй, лучше сидеть «тыхосенько», — Машка развернула кресло боком к столу, подтянула второе кресло, порывшись в летней пляжной кошелке, достала сигареты, зажигалку, бросила кошелку на соседнее кресло, взгромоздила на нее ноги, скрестив в лодыжках, надела солнцезащитные очки, выпила разом полчашки кофе, принесенного быстренькой официанткой, и с удовольствием закурила.

   Эх! Хорошо!

   Ну может позволить себе немного relax, а по-нашенскому — расслабухи, тридцатичетырехлетняя профессорша, первый раз за десятилетия выехавшая на отдых?

   — Демонстрируешь дурные манеры? — попенял до отвращения знакомый голос.

   Не судьба-а! Для расслабухи Мария Владимировна, видимо, не созрела!

   Маша позу не изменила, допила кофе, затянулась, сняла очки и медленно повернула голову в сторону мужа. К счастью, бывшего!

   Он был хорош, хорош!

   В летних светлых брючатках, в рубашке с короткими рукавами, навыпуск, удачно прикрывающей пузцо и отяжелевший от должностной сидячей работы и пристрастия к гурманству задок, накинутый на плечи свитер, с нарочито небрежно завязанными впереди рукавами, летние туф-. ли — все одного торгово-бутикового заведения, дорогой одеколон, очки, часы в ту же смету, прическа волосок к волоску, маскирующая плешинку.

   Хорош, хорош!

   Машка не ответила. Хотела было указать направление его дальнейшего прогулочного движения, с уклоном в эротику, но передумала. Раньше сядешь — раньше выйдешь! Он рвался поговорить, заселился в пансионат каким-то образом, она второй день от него скрывалась.

   Ну, пусть выскажется — и домой. Домой! Прибыла и вторая порция кофе и вина. Бывший — слава Тебе в который раз, Господи, — муж отреагировал на бокал с вином укоризненно поднятой бровью.

   Он сел за ее столик, сделал заказ.

   Маша отпила вина, докурила сигарету и ткнула в пепельницу, принесенную официанткой вместе с ее заказом.

  — Нам надо поговорить! — объявил тему дня Юрик, когда девушка отошла от столика.

  — Мне не надо, — отозвалась Маша, обозревая речные дали, поля-леса, холмы-пригорки — перспективу, как говорят художники.

   Смешно, до грустных слез — ей было безразлично, чужой, неинтересный, малоприятный мужчина — о чем говорить? Как отшивают навязчивых ухажеров?

   Как? Каким непостижимым образом в один день человек, с которым она прожила пять лет, мог стать совершенно чужим, неприятным?

   И только — неприятным, никаких глубинных чувств, ни ненависти, ни обиды, ни обвинений, ни злости. Ничего!

   Пусто!

   «В душе так пусто, как в соборе, когда в нем овощи хранят!» — подкинула память к размышлениям строчку из дементьевских стихов.

   — Я думаю, что за этот месяц ты успокоилась и поняла, что нельзя так сразу, с кондачка, разрушать то, что сложилось за пять лет! — изрек Юрик явно домашнюю заготовку.

   Машка не удивилась, если б узнала, что и кон-спектик имеется.

   И витиевато как: «с кондачка», с завуалированной формой обвинения.

   Или прямой формой обвинения.

   Он всегда так строил фразы, о чем бы они ни говорили — о погоде, еде или его носках, чиновничий интеллект обвинял, указывал, поучал.

   Господи боже мой! Как она прожила с ним пять лет?! Куда смотрела, чем слушала?!

   Коматоз, не иначе затяжная пятилетняя кома.

   «Не начинай, Мария Владимировна, все ты уже обдумала, выводы сделала, еще месяц назад! Никуда не смотрела — работала! Хорошо хоть пять лет, запросто могло быть и больше!»

   Она запила вином ставшие щелочно-кислот-ными, разъедающими мысли и закурила еще одну сигарету.

   — Ты стала курить, да еще так много.

   Охохошеньки, господи!

   Она не смотрела на него, испытывая новый прилив желания настойчиво предложить ему туристический индивидуальный маршрут все с тем же эротическим уклоном.

   Но удержалась и на этот раз — лекция на тему открывшейся ее истинной сущности мало прельщала.

   — Да я поняла! Надо было развестись гораздо раньше!

   — Давай обойдемся без актерства, — начальственным тоном потребовал Юрик. — Я понимаю, тебе неприятно и ты обижена, но, Мария, ты интеллигентный и весьма образованный человек, зачем опускаться до балагана!

   Да что вы говорите? Раньше все ее регалии и звания не считались поводом подозревать в ней наличие интеллигентности и образованности.

   Между прочим, кончилась та Машка, теперешней Марии Владимировне надоело и недосуг выслушивать чиновничью бредятину — отдыхает она!

   — Так, Юра, хватит! Поговорили — иди! Свободен! — произнесла она профессорским тоном, адресованным безнадежному двоечнику.

   Юра спокойно отпил кофе, Мария и не заметила в своих созерцаниях водной глади и омываемых ею берегов, когда принесли его заказ.

  — Я все понимаю! — подпустил грусти в голос бывший муж, сбавив напор. Отпил кофе, оттопырив мизинчик, поставил аккуратно чашечку на блюдце и изрек: — Я виноват. Я приехал извиниться.

— Извиняю. Теперь можешь уезжать.

   Чего она завелась, собственно? Неинтересно все это.

   «Ты бы не блеяла овцой, а втыкала им с мамашей, пока жили вместе, чего сейчас-то буйствовать? Кто он тебе? Нуль. Нуль, помноженный на бесконечность!»

— Я хочу, чтобы мы снова жили вместе.

  — О как! С каких кренделей, интересно? — распоясалась Мария Владимировна.

   Он скривился. Не глядя на него, она знала, что он брезгливо скривился — ну еще бы! Что за плебс!

   — Мария!

   Нет, не мог он сдержаться, не мог, и все! Привычка к дрессуре? Никуда не денешь!

   — Потому что мы муж и жена! Ну поругались, чего в семье не бывает, ну развелись под горячую руку! Но это ничего не значит! Да, я изменил тебе, обидев тебя этим. И ты не представляешь, как я себя корю...

   Вот поэтому Машка избегала разговоров с ним! Сначала думала, что надо поговорить, объяснить Юре, что не может с ним жить, а потом поняла, что обречет себя на выслушивание напыщенного бреда человека, который никого, кроме себя, не слышит, и будет эта бодяга длиться бесконечно, пока он не доведет ее до белого каления или дурдома!

   — Прости меня, я только сейчас понял, как верность для тебя важна...

   «Значит, справки наводил через свои каналы, не было ли у меня в Америке любовника», — поняла Машка.