Читаем без скачивания Том 18. Лорд Долиш и другие - Пэлем Вудхауз

Несколько часов спустя я прогуливался во дворе возле бассейна, весело напевая себе под нос. Обед был позади, а вместе с ним — и мои неприятности. Будущее, еще недавно затянутое тучами, теперь было озарено золотым сиянием.

Как просто и изящно разрешил все проблемы этот замечательный дворецкий! Я не смог бы отдать свои дела в более подходящие руки. Он будто всю жизнь только и занимался, что продажей чужих зубов. Мигом позвонил в «Чудесный экран», условился о встрече, не забыв оговорить, чтобы сумма была выплачена мелкими купюрами, и тут же отправился в редакцию заключать сделку.

Несмотря на отвратительный обед, в котором тема шпината была раздута до издевательских пропорций, и болезненную пустоту в желудке, я чувствовал себя, как заново родившийся ребенок. Бодрость и оптимизм переполняли мою душу. Даже если дворецкий окажется не таким уж и кудесником и сумеет выбить из издателя лишь пару тысяч, денег все равно за глаза хватит для моих целей, при том, что его спокойное уверенное лицо выдает человека, который своего не упустит и сумеет настоять на предельно высокой цене.

Таким образом, как уже было упомянуто, я весело напевал себе под нос и, наверное, продолжал бы в том же духе еще какое-то время, если бы мое внимание не привлек странный прерывистый свист, доносившийся из кустов по ту сторону лужайки. Я было подумал, что звуки издает какая-то местная птичка, однако вслед за свистом раздался женский голос:

— Эй, Джозеф!

Голос принадлежал Энн, и я пошел узнать, что она хочет.

Кусты росли так густо, что вначале я никак не мог ее разглядеть. Потом Энн, наконец, выглянула, и я понял, что она, вслед за дворецким, тоже решила поиграть в секретную службу. Многозначительно подмигнула, приложила палец к губам и скривила лицо в зловещей гримасе.

— Ш-ш… — хрипло прошептала она.

— Что?

— Тихо! Ни звука!

— В чем дело?

— Где мисс Бринкмайер?

— Не знаю, а что?

— Мы в стане врагов, юный Джозеф! Говори тише, ибо даже стены здесь имеют уши. У меня есть для тебя пирог со свининой.

Я был растроган, как никогда в жизни. Казалось, даже моя преданность Эйприл Джун отступила в сторону под натиском чувства благодарности к этой славной девушке. Только теперь я смог заглянуть в тайные глубины ее натуры.

— Он у тебя с собой? — весь дрожа, спросил я шепотом.

— Нет, в доме.

— А какой он?

— Самый большой, какой только бывает.

— Вот здорово!

— Тише! Тише! Ты уверен, что ее нет поблизости?

— Я не видел.

— Наверняка откуда-нибудь выскочит… Ага!

Со стороны дома послышался скрипучий голос, и, обернувшись, я и в самом деле заметил проклятие здешней округи. Бринкмайерша высовывалась из окна второго этажа. Вид у нее был злобный и подозрительный.

— Что это ты там делаешь? — крикнула она.

Явно подразумевалось, что делаю я то, чего делать не должен. Отсутствие доверия и элементарной доброжелательности ощущалось даже на таком расстоянии.

Наступил момент, требовавший скорого и творческого мышления.

— Рассматриваю жука! — крикнул я в ответ.

— Кого?

— Здесь жук. Я его рассматриваю.

— Никаких жуков у меня в доме!

Я удивленно поднял брови. Разумеется, без всякого толку: Бринкмайерша была слишком далеко.

— Зачем мне нести его в дом? Я просто наблюдаю за его повадками.

— Да? Ну хорошо, только смотри не извозись весь.

Ее голова скрылась, и Энн снова выглянула из кустов, словно лесная нимфа.

— Вот видишь! За каждым твоим шагом следят. Нести тебе пирог, юный Джозеф, все равно что доставлять донесения через линию фронта. Я собиралась оставить тебя здесь, в кустах, и сбегать в дом, но теперь нельзя: она увидит в окно. Знаешь что, ты лучше прогуляйся по лужайке и незаметно спрячься в купальной кабинке, там и жди.

Вы представляете, каково мне было не спеша прогуливаться по саду. Каждая минута, отделявшая меня от пирога со свининой, казалась часом. Подойдя к кабинке, я уже был сам не свой. Там оказался садовник, мывший пол шваброй.

— Добрый день, сэр, — кивнул он.

Чистота его произношения удивила меня: судя по лицу, он был совершенный японец, и я ожидал услышать что-нибудь вроде звуков, которые издают копыта буйвола, бредущего по болотной трясине. Однако обращать на это внимание было некогда, потому что я хотел отделаться от него как можно скорее.

— Вы еще долго тут будете? — спросил я.

— Вам нужна кабинка, сэр?

— Да.

— Я уже почти закончил, сейчас ухожу.

Он еще пару раз махнул шваброй и ушел. Я успел заметить бородавку на носу и догадался, что это тот самый человек, о котором говорил Джо Кули. У меня вдруг возникло острое желание завести беседу о рогатых жабах. Окно, из которого высовывалась мисс Бринкмайер, было вторым справа от окна моей спальни, так что теперь я знал, как найти место, где упомянутые амфибии могли принести больше всего пользы. После сегодняшней выходки старуха, безусловно, заслужила хороший урок. Однако я пересилил себя и вошел в кабинку.

Энн не заставила себя долго ждать. Я радостно вскочил, но мечтам моим не суждено было сбыться. В руках у нее оказался лишь букет роз. Я тупо воззрился на них.

— Извини, — сказала Энн, заметив мое состояние. — Придется еще подождать. Когда я вышла в холл, она как раз спускалась по лестнице. Пришлось сунуть пирог в китайскую вазу. Как только горизонт очистится, я его заберу, не переживай.

Я изо всех сил старался не переживать, но разочарование оказалось таким сильным, что, видимо, все-таки отразилось у меня на лице. Энн улыбнулась.

— Хочешь посмеяться? — сказала она. — Эти розы — как думаешь, кто их тебе прислал?

Я равнодушно пожал плечами. Какая разница, кто их прислал. Розы — не слишком приятная замена мясному пирогу

— Кто?

— Эйприл Джун.

Мою апатию как рукой сняло.

— Да что ты говоришь? — глупо улыбнулся я.

— Она самая, — кивнула Энн. — Я так и думала, что тебя это позабавит.

Какой уж тут смех. Она поняла мою реакцию совершенно превратно. Я был глубоко тронут. Мысль о том, что Эйприл Джун, несмотря на свою вечную занятость, нашла время, чтобы послать цветы больному — или даже не очень больному — ребенку, привела меня в священный трепет. Я даже забыл о терзавшем внутренности голоде.

В этом благородном поступке была вся Эйприл Джун. Ее нежная душа воспринимала как свои собственные все требования этикета. Прежняя привязанность вновь безраздельно воцарилась в моем сердце.

— Да вот, взяла и прислала розы, — усмехнулась Энн. — Совесть, небось, замучила.

— Совесть? — переспросил я холодно, потому что тон у нее был сухой и неприятный. Теплые чувства, вызванные пирогом, улетучивались на глазах, и тайные глубины ее натуры казались уже далеко не столь глубокими. Пустая и легкомысленная девица, больше ничего. — Совесть? Что ты имеешь в виду?

Энн вздернула брови.

— Разве она не в долгу перед тобой после того, как вломилась в твою коронную сцену и пыталась попользоваться чужой славой? Такой пройдохе и пресс-секретарь ни к чему, она прекрасно сама справится.

— Не понимаю.

Она вдруг рассмеялась.

— Ну конечно, тебе ведь ничего не сказали! Вчера, когда ты был под газом, она ворвалась в зубной кабинет и принялась вопить: «Где мой маленький друг? Я хочу его повидать!», заламывая при этом руки и принимая театральные позы. При этом бросала многозначительные взгляды на репортеров, которые не замедлили заснять ее в шести эпизодах, включая то, как она нежно целует в лоб твое распростертое тело. Когда ее вежливо выпроваживали, она тряслась от рыданий. Дрова на постном масле!

Я снова смерил ее ледяным взглядом. Последнее выражение, которое она употребила, было для меня новым, но догадаться о его смысле не составляло труда. Такой грубый и оскорбительный тон вызывал у меня полное неприятие.

— Поступок Эйприл Джун представляется мне поистине ангельским, — произнес я строго.

— Что? — Энн, казалось, не верила своим ушам.

— Именно так. Другого слова не подберешь. Много ли девушек с ее положением пожертвовали бы хоть крупицу своего драгоценного времени на поцелуи в лоб?

Энн с изумлением воззрилась на меня.

— Ты что, шутишь?

— Нисколько.

— Как, ты разве не считаешь ее гадиной?

Услышав в первый раз это чудовищное определение в адрес моей любимой, — от Джо Кули за чтением «Нэшнл джиографик», — я, как вы помните, сумел подавить справедливый гнев и первым протянул оливковую ветвь, но мое нынешнее настроение никак не позволяло такое вытерпеть.

— Хватит, — сказал я. — Перестань оскорблять эту замечательную девушку, или тебе лучше уйти.

Энн вспыхнула, она была явно задета, однако я хорошо понимал, что причиной было вовсе не раскаяние, а уязвленная гордость.