Читаем без скачивания Сфинкс - Юзеф Крашевский

— Вернешься завтра?

— Завтра, не знаю, у меня часы занятий…

— Я хочу, я требую! Придешь?

И Ян обещал придти. На другой день она опять надолго его задержала; а когда расставались:

— Знаешь, что? — сказала, — у нас пустая квартира. Сэр Артур так скоро не вернется; я велю приготовить для тебя мастерскую, поселись тут, это будет лучше.

— А люди?

— Опять люди! Что мне люди! — засмеялась.

— Но разве ты достаточно меня знаешь?

— О! Дитя! Будто знаю тебя от колыбели! Разве ты умеешь что-либо скрыть? Ну? Правда, согласен? Твой Аннибал с Анджиолиной — скучное общество. Аннибал пачкун, бездушный художник; Анджиолина — красивый зверек. Захочешь еще ее в качестве модели, придет и сюда. А так будем вместе!

— Правда, не знаю… Не смею…

— Колеблешься! Бедный! Ну, так поговорим об этом завтра, — промолвила, прощаясь с ним и улыбаясь. — Будь здоров, брат! Христиане называли себя братьями во Христе; мы с тобой братья в искусстве и чувствах. Не знаю, что столь роковым образом влечет меня к тебе.

Ян, услышав эти последние слова, которые являлись почти отрицанием христианства, ушел опечаленный. Англичанка удивляла его, необъяснимо влекла его к себе; но в то же время он чувствовал к ней какую-то жалость и как бы с болью предчувствовал нависшее над ней несчастье. Были моменты, когда ясные лазурные глаза этой женщины незаметно принимали выражение, выдававшее тайные муки, скрывшиеся под маской веселья и свободы.

Аннибал и Анджиолина были дома, когда вернулся Ян. Они ели макароны, которые им принесли по заказу, и громко хохотали. Лица и руки обоих блестели от теплого прованского масла, в котором плавало это итальянское кушанье, окрашенное соусом из помидоров. Увидев Яна, итальянец вдруг замолчал и косо взглянул на него. На привет не ответил как всегда, но сделал явную гримасу, словно сердясь. Думая, что скверное настроение пройдет, Ян начал что-то рассказывать, но, получая в ответ только ворчание, умолк в свою очередь. Вечером Аннибал из-за какого-то пустяка стал резко приставать к Яну; на другой день они уже расстались.

С малыми средствами, так как королевское пособие было недостаточно и получалось нерегулярно, Ян должен был очень и очень задумываться, как нанять квартиру и прожить, даже не предполагая, что мисс Роза в отсутствие брата захочет поместить его у себя. Но неожиданно появились Нерон, два носильщика и лакей мисс Кромби за вещами Яна. Записка Розы усиленно приглашала его в приготовленное помещение под предлогом уроков, которые она у него просила. Не очень-то имея время обдумать, что он делает, Ян дал унести вещи и картины. Аннибал смотрел на это сердито и ревниво, холодно и насмешливо с ним попрощался, презрительно отвернулся и сел работать.

Явившись в палаццо англичанина, Ян не застал мисс Розу, она ушла гулять в виллу Боргезе. Ему открыли его комнаты. Очевидно, они были выбраны для художника, с прекрасным освещением: одна большая для работы, другая для отдыха, холодная на теневой стороне. Здесь Ян нашел небольшую библиотеку и вазу с цветами на мраморном столике. Его приятно поразили эти вещи, как доказательство заботы и памяти мисс Кромби. Библиотечка состояла из сочинений, жадно читаемых в ту эпоху и несущих миру спокойного величия бури во имя идеи, прогресса, гуманизма и культуры; более новые французские и английские писатели, несколько знаменитых романов, несколько книг псевдофилософского содержания стояли на полках.

В ожидании возвращения мисс Розы Ян уселся пока читать. Ему попался под руки Руссо. Здесь было полное собрание его сочинений: Новая Элоиза, Исповедь, Общественный Договор, Письма. Этот писатель, казалось, был создан для Яна; с первых страниц он им увлекся и стал жадно читать, когда неожиданно открылись двери и вошла Роза в костюме для гуляния.

— А! Наконец! Ты уже здесь, брат! — воскликнула. — Я рада, увидишь, как тебе будет хорошо.

Ян ответил ей невнятной благодарностью.

— Теперь час твоей неволи, час моего урока, идем ко мне, Пошли вместе. Уроки были взаимны! Ян учил англичанку живописи; она со всем пылом учительницы, никогда еще не имевшей ученика, переливала в него принципы философской школы, которыми была пропитана. Все, что XVIII столетие добыло из исторической пыли против веры: насилья, чинимые во имя ее, инквизиция, войны, убийства, измены, избиения проходили перед глазами Яна в живо набросанных картинах. А учительница так была вдохновенна. Каждое ее слово было сказано так горячо, от души! Так было выразительно и так проникновенно!

Это учение тянулось долго. Ежедневно учительница и ученик, учитель и ученица все больше и больше нуждались друг в друге, были друг другу милее, с каждым днем все больше сближались. Уже ходили сплетни об их жизни вдвоем; но, как всегда почти, в этих весьма правдоподобных сплетнях не было правды. Роза и Ян жили как брат с сестрой.

Быть может, в ее сердце с первого взгляда проснулось более нежное, более горячее чувство и стремилось добиться взаимности, но до сих пор напрасно. Ян с восторгом смотрел на мисс Кромби, долгими часами устремляя взор на ее прелестное личико, но в сердце не ощущал ничего сверх настоящей дружбы, сверх тихой братской привязанности. Никакая другая струна в нем не зазвучала. Часто они проводили вечера в долгих прогулках, в которых их сопровождал лишь идущий далеко сзади Нерон; часто целые дни просиживали рядом, глаза в глаза, рука в руке, со всей искренностью юности признаваясь в своих чувствах и мыслях. Но у Яна не было на душе великого греха любви, в котором он хотя бы невольно открылся Розе. Ждала она, ждала, сердце ее стучало, глаза блестели или туманились слезой, — он оставался все тем же.

— Это придет со временем, — говорила сама себе, — это придет со временем!

Но время бежало, а ничего не приходило. Ян любил ее как сестру, она его уже как единственное существо на земле, со стремительностью той исключительной любви, своего предмета, которая без него не видит ничего в мире, одну лишь пустыню. Мисс Роза любила впервые в жизни. Долго, долго никто не мог зажечь в ней это чувство; здесь один взгляд, встреченный ею на пути в катакомбы, решил все. Потому мисс Кромби так сильно привязалась к Яну, так горячо хотела привлечь его к себе — она боялась, что никогда уже больше не сумеет полюбить. Происхождение, неравенство их социального положения — все эти соображения являлись для нее предрассудками, она не обращала на них внимания, она любила. Эта любовь была уже столь сильна после нескольких месяцев совместного проживания, что один Ян мог упрямо видеть в ней одну лишь искреннюю дружбу.

Люди, между тем, громко говорили, что мисс Роза была любовницей Яна, может быть даже тайно с ним повенчалась. Аннибал завидовал его богатой женитьбе! Философ! Что же касается Яна, то он принимал жаркие проявления чувства за особенность натуры англичанки, ничего не понимая и ни о чем не хотел догадываться.

После нескольких недель напрасных усилий учительница стала молчаливой и печальной. Целые дни она проводила молча, на кушетке или у мольберта с кистью в руках, но не в состоянии писать. Раз ее нашел Ян в печальном раздумье и, медленно приблизившись, взял ее за руку, тихо говоря:

— Мисс Кромби, что с вами?

— Что со мной? — спросила, подняв глаза в слезах. — Что со мной? Не знаешь?

— Откуда же мне знать? Я вижу только с некоторых пор печаль, рассеянность, задумчивость, но причины не знаю. Скажи мне откровенно!

— Не знаешь причины! Не знаешь! — печально повторила она. — И, быть может, никогда ее не узнаешь. Зачем? К чему? — добавила про себя.

— Надеюсь, что ты мне скажешь! — продолжал Ян. — Может быть, сумею утешить, посоветовать, может…

— Если бы ты захотел! Или вернее, если б мог!

— Разве можешь сомневаться в моем желании? Но в моей ли это власти?

— В твоей и не в твоей! Мог бы, но не можешь. О! не спрашивай, Ян, не спрашивай, зачем тебе знать, чем больна твоя бедная сестра? Это болезнь неизлечимая, печальная, она кончается смертью. А смерть, дорогой мой брат, это сон без пробуждения, сон без мечтаний, говорит наш Шекспир… Кто знает, без мечтаний ли? Кто знает, что это за сон?

И впервые, под властью сильного чувства, мисс Роза, вслед за смертью и телесным разрушением бросила великое: Peut-être? [17] раньше для нее не существовавшее. Раньше она видела небытие там, где теперь бьющееся чувством сердце уже намекало ей на какое-то существование. Никогда холодный, не опирающийся на чувство разум не поведет человека в эти недоступные страны. Всегда проводником путника сердце. Вера тоже не в разуме, а в сердце; в руках любопытного разума она распадается, как лучи радуги, когда их пожелает схватить ребенок.

— Нет, — добавила, — это вечный сон, это забвение, уничтожение и больше ничего.

И встала от мольберта, разбросав кругом все, что держала в руках. Она упала на кушетку и начала плакать.