Читаем без скачивания Россия без Петра: 1725-1740 - Евгений Анисимов

Присутствовавшие на собрании 19 января удивились и отказу верховников провести торжественную литургию в честь новой императрицы. Между тем это понятно — ведь на ней пришлось бы объявлять титулатуру самодержца, а она, в соответствии с кондициями, должна была измениться коренным образом. Словом, все эти и другие факты не прошли незамеченными: по столице поползли слухи, что «господа верховные иной некой от прежнего вид царствования устроили и что на нощном, малочисленном своем беседовании сократить власть царскую и некими вымышленными доводами яки бы обуздать и просто рещи — лишить самодержавия затеяли»9. Их тайный план довольно быстро стал секретом Полишинеля. И почти сразу же противники верховников постарались известить Анну Ивановну о «затейке» Д. М. Голицына «с товарищи». 20 января три гонца — от Павла Ивановича Ягужинского, К. Г. Левенвольде и Феофана Прокоповича — разными дорогами, но одинаково устилая их деньгами, поскакали в Митаву.

Первым, раньше депутации верховников, достиг Курляндии гонец Левенвольде, и, когда 25 января князь В. Л. Долгорукий вошел в тронный зал Митавского замка, встретившая его герцогиня Анна уже знала обо всем, задуманном в Москве. И тем не менее она сразу же подписала все предложенные ей бумаги — расчет Дмитрия Михайловича полностью оправдался: Анна во что бы то ни стало хотела выбраться из захолустной Митавы, и не в ее положении можно было выбирать или спорить. И поэтому она послушно написала под кондициями: «По всему обещаюсь все, без всякаго изъятия, содержать. Анна».

1 февраля генерал Леонтьев вернулся в Москву, привезя с собой драгоценный документ, ограничивающий власть императрицы. На следующий день — 2 февраля — было назначено заседание Совета, на которое особыми повестками были приглашены сановники, чиновники, высшие военные «по бригадира».

Верховники не скрывали своей радости. В присутствии высших чинов государства были прочитаны кондиции и письмо Анны от 28 января, в котором она сообщает, что «пред вступлением моим на российский престол, по здравому разсуждению, изобрели мы за потребно, для пользы Российскаго государства и ко удовольствованию верных наших подданных», написать, «какими способы мы то правление вести хощем, и, подписав нашею рукою, послали в Верховный тайный совет».

В преамбуле кондиций Анна обещалась «в супружество во всю… жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять». И далее следовало самое главное — положение об ограничении власти императрицы Советом: «Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякаго государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без онаго Верховнаго тайнаго совета согласия: 1) Ни с кем войны не всчинять. 2) Миру не заключать. 3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать. 4) В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховнаго тайнаго совета. 5) У шляхетства живота, и имения, и чести без суда не отымать. 6) Вотчины и деревни не жаловать. 7) В придворные чины как русских, так и иноземцев без совету Верховнаго тайнаго совета не производить. 8) Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской»10.

Сопоставление первоначальной — «лефортовской» — редакции с последней — «кремлевской» — показывает, Что главные усилия верховников при доработке кондиций были направлены на расширение ограничительных статей документа. Если вначале царская власть ограничивалась только в делах войны и мира, введении новых налогов, расходовании государственных денег, раздаче деревень, чинопроизводстве и суде над дворянством, то в окончательной редакции императрица лишалась права командовать гвардией и армией, вступать в брак и назначать наследников, а также жаловать в придворные чины.

Когда кондиции и письмо Анны были прочитаны, наступило неловкое молчание, и, как писал Феофан, те, «которые вчера великой от сего собрания ползы надеялись, опустили уши, как бедные ослики, шептания во множестве оном пошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел, и нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженнаго воинства, и дивное было всех молчание, сами господа верховные тихо нечто один с другим пошептывали и, остро глазами посматривая, притворялись, будто бы и они, яко неведомой себе и нечаянной вещи, удивляются».

И тут, преодолев охватившее его «изумление», князь Д. М. Голицын сказал, что Анна, прислав кондиции, совершила благодеяние для государства и «Бог ея подвигнул к писанию сему, отсель счастливая и цветущая Россия будет», и все присутствующие, «как дети отечества, будут искать общей пользы и благополучия государству». «И сия и сим подобныя, — вспоминал Феофан, — до сытости повторял».

Но люди молчали, что раздражало верховников, вероятно ожидавших привычного «вивата». «И когда некто из кучи тихим голоском, с великою трудностию промолвил: «Не ведаю, де, и весьма чуждуся, из чего на мысль пришло государыне тако писать?» — то на его слова ни от кого ответа не было»11. Наивный вопрос простака-дворянина, который не мог понять, зачем же императрица добровольно ограничивает свою власть и во всем подчиняется Совету, сыграл роль знаменитого выкрика мальчика из сказки Андерсена о голом короле. Вперед вышел князь Алексей Михайлович Черкасский и потребовал, «чтоб ему и прочей братии дано время поразсуждать о том свободно». Верховники на это с легкостью согласились, не желая доводить дело до публичной ссоры и позорного разоблачения.

Но тут началось то, чего никто из верховников не ожидал. Не забудем, что, хотя между первым собранием 19 января и вторым — 2 февраля прошло всего-то две недели, политическая ситуация в столице преобразилась. Можно сказать без преувеличения, что генерал Леонтьев привез кондиции уже в другую страну.

Что же произошло за это время? Коротко сказать — пробудилось и активизировалось дворянское общественное сознание. Как небольшая прорубь в глухом ледяном панцире реки позволяет насытить воду столь необходимым ей кислородом, так две недели междуцарствия насытили воздух столицы свободой, надеждами, спорами, пробудили дремавшее у большинства гражданское чувство.

Конечно, не следует думать, что ранее Россия ничего подобного не знала. Дворяне начали осознавать свои сословные интересы задолго до 1730 года. На протяжении XVII века они не раз выражали их в многочисленных коллективных челобитных. Подавая их царю и на Земские соборы, дворяне добивались упрочения крепостного права, бо́льших свобод в распоряжении землей, защиты государством их интересов от злоупотреблений «сильных» — бояр, «столичных чинов», которые захватывали земли уездных дворян, сманивали их крепостных, бесчинствовали в походах и на воеводствах.

XVII век знал и политические требования дворянства. Нельзя не вспомнить, что в 1606 году избранный Земским собором царь Василий Шуйский присягнул в том, что не будет подвергать подданных бессудным опалам и казням, не будет отнимать у безвинных имущество и не будет слушать ложные доносы. В присяге Шуйского отразились интересы всех служилых людей, страдавших от тирании Ивана Грозного. Еще важнее был знаменитый приговор Первого земского ополчения 30 июня 1611 года, в основу которого была положена коллективная челобитная служилых людей. Приговор установил, что законодательную власть в стране имеет «Совет всей земли», которому подчинялись бояре — руководители ведомств. Фактически приговор ограничивал монархию в России. Земские соборы 20–30-х годов XVII века во многом играли роль «Совета всей земли». Однако к середине века развитие пошло по пути усиления самодержавия и самовластия, апофеозом которого стало царствование Петра Великого.

Петровская эпоха была подлинной революцией и в судьбе русского дворянства, которое в это время как раз и стало превращаться в то дворянство, которое нам известно из российской истории XVIII–XIX веков. Петровские реформы в социальной, податной, служилой я военной сферах привели к распаду традиционного служилого сословия и отделению «шляхетства» — дворянства от низших слоев служилых, ставших однодворцами. Одновременно уничтожение Боярской думы, введение новых принципов службы и титулатуры привело к тому, что высшие разряды служилых слились в единую, хотя и не однородную и не равноценную, массу петровского шляхетства. Оно было загнано в жесткие рамки регулярной службы в армии, государственном аппарате и при дворе, было обязано беспрекословно подчиняться воле самодержца-императора.