Читаем без скачивания Враг божий - Бернард Корнуэлл

Монах нашел-таки глубокое место, где вода доходила ему до пояса, и попытался установить крест, однако мешало течение. Каждая новая неудача вызывала взрыв смеха со стороны воинов. Среди них были и христиане, но они не старались унять товарищей.

Монах установил наконец крест, хотя и не особо прочно, и выбрался из реки. Воины засвистели и заулюлюкали, увидев тощие бледные ноги, которые монах торопливо прикрыл подолом рясы.

Тут показалась вторая процессия, и при виде ее наш берег погрузился в почтительное молчание. Десяток копейщиков сопровождал запряженную волами повозку, обтянутую белым полотном. В ней сидели две женщины и священник. Я узнал Гвиневеру и королеву Элейну, мать Ланселота, но больше всего изумил меня священник. Это был епископ Сэнсам в полном облачении – ворох пестрого тряпья и расшитых платков. На груди у него болтался золотой крест. Багровела обгоревшая на солнце тонзура, а над ней мышиными ушками торчали черные волосы. Лугтигерн, мышиный король, называла его Нимуэ.

– Мне казалось, Гвиневера его на дух не выносит, – заметил я, ибо Гвиневера и Сэнсам всегда были злейшими врагами. И вот тебе на: мышиный король едет в ее повозке. – Разве он не в опале? – продолжал я.

– Дерьмо иногда всплывает, – проворчал Кулух.

– А Гвиневера даже не христианка, – возмутился я.

– Зато любит дерьмо. – Кулух указал на шестерых всадников, ехавших за повозкой. Их возглавлял Ланселот, на вороном коне, в обычных штанах и белой рубахе. По бокам от него ехали Артуровы сыновья-близнецы, Амхар и Лохольт, в полном боевом облачении – украшенных перьями шлемах, кольчугах и сапогах. Замыкали процессию еще три всадника: один в латах, два других в белых одеяниях друидов.

– Друиды? – изумился я. – На крещении?

Галахад пожал плечами, тоже не понимая, что происходит. Оба друида были молодые, мускулистые, с красивыми смуглыми лицами, густыми черными бородами и длинными черными волосами, зачесанными назад от узких тонзур. У обоих в руках были посохи, увитые омелой, и, вопреки обычаю друидов, мечи на бедре. Ехавший с ними воин оказался не мужчиной, а женщиной, высокой и осанистой. Рыжие волосы пышной гривой ниспадали от шлема и доходили до спины лошади.

– Ее зовут Ада, – сказал Кулух.

– Кто она?

– А ты как думаешь? Младшая кухарка? Она греет ему постель. – Кулух ухмыльнулся. – Никого тебе не напоминает?

Она напомнила мне Лэдвис, наложницу Гундлеуса. Неужто это рок силурийских королей, чтобы их любовницы скакали на коне и орудовали мечом, как мужчины? У Ады был длинный меч на бедре, копье в руке и щит с изображением орлана на плече.

– Любовницу Гундлеуса, – сказал я Кулуху.

– С такими-то рыжими волосами? – возмутил он.

– Гвиневеру, – угадал я. И впрямь, сходство между Адой и высокомерной Гвиневерой, сидевшей в повозке рядом с королевой Элейной, бросалось в глаза. Элейна выглядела бледной, но никаких других следов якобы убивавшей ее болезни я не заметил. Гвиневера ничуть не подурнела от родов. Ребенка она с собой не взяла, да я этого и не ждал. Очевидно, Гвидр в Линдинисе, на руках у кормилицы – достаточно далеко, чтобы его ор не мешал Гвиневере спать.

Артуровы близнецы спешились позади Ланселота. Оба были еще очень юны – только-только доросли до того, чтобы занять место в строю воинов. Я несколько раз их видел и, признаюсь, не жаловал. Они не унаследовали и капли отцовской разумности. Оба были избалованы с детства и выросли жадными, эгоистичными, вспыльчивыми юнцами. Они презирали мать и мстили за свое незаконное происхождение людям, не смевшим поднять руку на сыновей Артура.

Два друида соскочили с коней и стали возле повозки.

Кулух первым понял, что задумал Ланселот.

– Если он крестится, то не сможет участвовать в мистериях Митры, верно?

– Бедвину это не помешало, – заметил я, – хоть он и был епископом.

– Дражайший Бедвин, – объяснил Кулух, – играл с обеих сторон доски. Когда он умер, мы нашли у него в доме изображение Бела, и вдова сказала, что старикан приносил ему жертвы... А, понял. Ты прав. Таким образом он сделает вид, что сам не захотел вступать в число посвященных.

– Может быть, к нему прикоснулся Господь, – возразил Галахад.

– В таком случае твой Господь замарал себе руку, – отвечал Кулух, – уж не взыщи, что я так про твоего брата.

– Не родного брата, – сказал Галахад, стараясь дистанцироваться от Ланселота.

Повозка остановилась у самой воды. Сэнсам выбрался на землю. Даже не подоткнув пышное одеяние, он раздвинул камыши и вошел в воду. Ланселот спешился и теперь ждал на берегу, пока епископ доберется до воткнутой в дно палки. Сэнсам не вышел ростом, и вода доходила до золотого креста на его узкой груди. Он повернулся к нам, своим невольным слушателям, и зычно возгласил:

– Через неделю вы двинетесь на врага. Да поможет вам Бог! А сегодня, сейчас вы увидите зримый знак Божественной силы!

Христиане на берегу перекрестились, язычники, такие как я и Кулух, сплюнули, чтобы отвратить порчу.

– Перед вами лорд Ланселот! – пробасил Сэнсам, указывая на Ланселота, словно мы сами его не узнали. – Герой Беноика, король Силурии и повелитель орлов!

– Чего-чего повелитель? – переспросил Кулух.

– На этой самой неделе, – продолжал Сэнсам, – его должны были принять в гнусное сообщество Митры, лживого бога крови и гнева.

– Никто бы его не принял, – прорычал Кулух под возмущенный ропот других митраистов.

– Однако вчера, – возглашал Сэнсам, перекрывая недовольный гул с нашего берега, – сему благородному королю было видение. Видение! Не тошнотный кошмар пьяного колдуна, а чистый сон, ниспосланный на золотых крылах с высоких небес. Святое видение!

– Ада задрала юбку, – пробормотал Кулух.

– Святая Матерь Божия посетила короля Ланселота, – кричал Сэнсам. – Сама Дева Мария, непорочно родившая нашего Господа, Спасителя рода человеческого! Вчера она явилась Ланселоту в облаке сияющих звезд и прикоснулась к Танлладвиру!

Он снова указал назад, и Ада торжественно подняла меч Ланселота, называемый Танлладвир, что значит "Сверкающий убийца". Она подняла меч над головой, и меня на мгновение ослепил отблеск солнца на стали.

– Матерь Божия, – кричал Сэнсам, – обещала Ланселоту, что своим мечом он стяжает Британии победу! Отныне клинок этот наречется Христовым, ибо он свят!

Справедливости ради надо признать, что Ланселота – человека гордого и весьма ранимого во всем, что касалось его достоинства, – изрядно смутила проповедь. И все равно он рассудил, что лучше окунуться в реку, чем снести публичное бесчестье, когда его откажутся принять в число посвященных Митры. Видимо, неизбежность позора и заставила его отринуть языческих богов. Гвиневера, как я заметил, избегала смотреть в сторону реки и созерцала знамена на земляных и деревянных укреплениях Кориниума. Она была язычница и поклонялась Изиде, все знали о ее ненависти к христианам. Тем не менее она согласилась почтить своим присутствием крещение, дабы избавить Ланселота от прилюдного унижения в храме Митры. Два друида что-то ей говорили, надо думать, забавное – она то и дело смеялась.