Читаем без скачивания Плывун - Александр Житинский

— Ну вот ты мне и поможешь, чтобы все было по справедливости, — неуверенно сказал Пирошников.

— Ага, и все шишки на меня посыпятся… Вы наших жильцов не знаете.

— Ладно, договоришься с ними как-нибудь… — Пирошников уже спешил, ему не терпелось рассказать Серафиме о том, что он узнал у аспиранта.

Геннадий удалился в глубокой задумчивости, шевеля губами. По-видимому, просчитывал варианты дележа собственности.

А Пирошников запер магазин и поспешил в квартирку.

Серафима в халатике сидела у телевизора, кот Николаич был у нее на коленях, она почесывала ему белое брюшко, а на морде Николаича была написана такая сладострастная истома, что Пирошников невольно ему позавидовал.

— Приглашаю тебя на прогулку! — провозгласил Пирошников.

— Куда? — несколько капризно отвечала Серафима.

— Наверх! Я покажу тебе резиденцию, куда мы завтра переедем!

— Правда? Вы так решили? — оживилась она.

— Я же тебя просил! Ну когда это кончится? — взмолился Пирошников.

— Ты так решил? — поправилась она неуверенно.

— Решил. Одевайся. По дороге все расскажу.

Через пять минут они вышли из квартиры, но не вызвали лифт, а пошли пешком на крышу, минуя этаж за этажом.

Минус второй был открыт, в коридоре горел свет, но этаж был пуст. Он в точности повторял минус третий по планировке с тою лишь разницей, что ранее, до бегства арендаторов, здесь располагались только небольшие офисы, жилых квартир не было.

— Тут хорошо бы устроить бесплатную ночлежку для бездомных, — сказала Серафима.

— А где взять средства? — спросил Пирошников.

— Пусть делятся те, кто будет зарабатывать на доме…

Этажом выше, тоже таком же, она сказала:

— А вот этот этаж уже можно сдавать под жилье…

— Возможно. Но решать это будут домочадцы, владеющие площадью, — ответил Пирошников.

— Но ты же царь? Или нет? — насмешливо спросила она.

— Я царь, который царствует, но не управляет. Управлять у нас будут сами выкозиковы.

Дом раскрывался перед ними неспешно, с достоинством, показывая разумность своего устройства и те возможности, которые могли открыться заботливому хозяину. Пустые и темные этажи будто приглашали фантазировать и мечтать о будущем, когда ум и воля домочадцев преобразят дом и воздвигнут сияющий дворец красоты и порядка. Но эфемерными были эти мечты, потому что уже почти два века населяли дом не заботливые хозяева, а олухи Царя Небесного, мечтатели и лодыри, воры и пьяницы.

Да к тому же и дом у них нынче весьма заметно перекосило.

В первом этаже решено было разместить ясли, детский сад и частную школу. Попытка мысленно втиснуть сюда также спортивную школу не удалась из-за кривого пола. Трудно было вообразить на таком полу игру в футбол или баскетбол.

Второй этаж Пирошников с Серафимой дружно отдали под культуру: там мысленно устроили молодежный театр, кинозал и художественную галерею. Следующий, третий этаж отдали под магазины и лавочки — от булочной до бутиков модной одежды. На четвертом поместили разные мастерские по ремонту, прачечную и нотариальную контору.

И наконец, последний, пятый этаж сделали царством книги. Здесь расположилась библиотека с читальным залом, книжное издательство, магазины, книжный клуб с литературными объединениями и все электронные средства для публикации и чтения.

Дом получался на загляденье! И везде, на всех этажах, во всех бутиках и пунктах выдачи заказов сидели такие милые и знакомые домочадцы, члены Подземной рады, их дети и жены, с камертонами или без, но с железной решимостью создать рай земной еще при жизни текущего поколения.

А надо всем этим, в стеклянном ящике, сидел падишах с волшебной петлей, которой мог удавить любого несогласного или же вознести его до потолка, правда, ненадолго. Потом все равно приходилось расплющивать за финансовые преступления.

Наконец лестница привела Пирошникова с Серафимой на крышу, где их встретила легкая метель, поднимающая над каменной плиткой снежную пыль. Они вспомнили, что скоро Новый год и что хорошо было бы устроиться здесь по-домашнему, в тепле и без забот, чтобы не думать ни о каком плывуне и его непонятном поведении.

Они подошли к ограждению на краю крыши и взглянули на вечерний город. Дома стояли, как и сто лет назад, летали снежинки в неярком свете, и вполне можно было допустить, что под каждым домом таится свой Плывун, состоящий в невидимой связи с тем человеком, от которого зависит покой и благополучие дома.

Такой человек всегда один — Genius loci, или Гений места, на котором держится хрупкое равновесие жилища и домашнего очага и которому часто уже не под силу сдерживать напор стихий. Сейчас равновесие нарушилось, дом клонился набок, уходил под землю, и Пирошникову надлежало собрать все свои духовные силы, чтобы спасти это место.

Беда была в том, что он потерял связь с жителями, домочадцами, а главное — утратил веру в них как в нравственное начало. Сейчас, отдав им дом, подарив прекрасные помещения для творчества, отдыха, общения, он надеялся, что сама эта возможность заставит их искать иной смысл существования, чем был у них до сих пор.

Да и сам он не прочь был найти этот иной смысл.

«Но поздно, поздно… — думал он. — Почему эти перспективы открываются за два шага до конца пути? Ведь я жил здесь полтора десятка лет, и никогда Плывун не напоминал мне о долге, за исключением тех нескольких дней, когда он избрал меня и провел через испытания…»

— Ты думаешь, что Плывун — это… — начала Серафима, но он не дал ей закончить, притянул к себе и поцеловал в губы.

Глава 30. Фиг вам!

Воскресное утро началось с того, что за дверями, в коридоре, послышалась громкая музыка и слова песни «Марш энтузиастов»:

В буднях великих строек,В веселом грохоте, в огнях и звонах,Здравствуй, страна героев,Страна мечтателей, страна ученых!Ты по степи, ты по лесу,Ты к тропикам, ты к полюсуЛегла родимая, необозримая,Несокрушимая моя.

Пирошников вскочил с дивана, накинул халат и выглянул в коридор. Музыка гремела с такой силой, что дрожали, тихонько позванивая, металлические плафоны электрических ламп. То там, то тут по коридору приоткрывались двери и оттуда выглядывали испуганные домочадцы.

А песня гремела:

Нам нет преград ни в море, ни на суше,Нам не страшны ни льды, ни облака.Пламя души своей, знамя страны своейМы пронесем через миры и века!

Музыка затихла, и вступил мужской голос, в котором Пирошников узнал голос Максима Браткевича:

— Товарищи домочадцы! Прослушайте выступление нового собственника нашего бизнес-центра господина Пирошникова…

Что-то щелкнуло в динамике, и Пирошников к своему ужасу услышал собственный голос:

— Драгоценные подданные! Мы, волею Божьей и Верховного имама Семиречья законный шейх Тридесятого Петропавловского бизнес-царства, объявляем о начале правления и желаем донести некоторые монаршие мысли…

Подданные один за другим появлялись в коридоре и застывали на месте, задрав головы, потому что звук доносился откуда-то сверху.

В коридоре стояли уже человек сорок, в основном женщины. По их лицам трудно было понять, какого мнения они о речи Пирошникова и доходит ли до них смысл сказанного. Наконец речь подошла к кульминации:

— …А посему мы передаем в собственность жильцов и персонала бизнес-центра все площади с минус второго по четвертый этаж общей площадью примерно шесть тысяч квадратных метров для проживания и ведения хозяйственной и коммерческой деятельности…

Снова раздался щелчок, и голос аспиранта объявил:

— Вы слушали инаугурационную речь главы нашего дома господина Пирошникова.

Этим непонятным словом он окончательно сбил с толку домочадцев.

Ропот прошел по толпе, все взоры устремились к главе дома, который стоял у своей двери в махровом халате, перепоясанном шелковым шнурком, не в силах сдвинуться с места, потому что это слишком походило бы на бегство.

— Что он сказал-то? — раздался в тишине женский голос.

— Слышь, дарит нам площадь…

— На тебе, боже, что мне негоже!

— Эй, дядя, ты чего задумал? — это уже адресовалось непосредственно к Пирошникову.

Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела покровительственной, зачем-то помахал народу раскрытой ладонью, как с трибуны Мавзолея, и не спеша скрылся за дверью.

Первым делом он запер дверь на замок, но остался в прихожей, прислушиваясь к звукам из коридора.

А там нарастало народное вече. Говорили все разом, стараясь перекричать друг друга, как в телевизионном ток-шоу, говорили обо всем, начиная с личной жизни Пирошникова и кончая правовыми полномочиями Верховного имама Семиречья. Но постепенно галдеж самоорганизовался, точнее, получил некое направление, когда Пирошников услышал знакомый говор.