Читаем без скачивания Благими намерениями - Эмиль

Гардарийский король нехотя выпустил Блоднека из рук, только после того, как пришел заспанный Гинеус, в сопровождении кастеляна. Княжич, державшись за шею, ежеминутно открывал рот, пытаясь набрать воздуха. Было видно, что Ровид еле удерживался, чтобы не отвесить ему пинка.

- Что твой щенок делал в спальне моей дочери? Я же как знал, что он опозорить нас захочет! Куда делась моя Тествера? - выпалил Ровид. Глаза у него были безумные. Страшные. С коротких седых волос стекал пот.

Гинеус был удивлен и явно раздосадован увиденной сценой

- А что здесь вообще произошло? Праматерь, а это что за страховидло? - князь отшатнулся, заметив гигантскую жабу.

- Ну... Я хотел угостить принцессу вином, - подал голос трясущийся Блоднек.

Успокоившийся было Ровид снова вспыхнул.

- Ночью? Вином? Что ещё придумаешь, щенок? Может, ты ей хотел показать семейные гобелены? Ознакомить с княжеской библиотекой? Сыграть на гуслях? Что?

- Ну... - снова замялся Блоднек.

Гинеус схватился за голову:

- Чума и холера! Да что за ночь? Что здесь происходит? Почему ты, Ровид, впал в безумие? Что за жаба в комнате принцессы?

- Ну... - Блоднек осекся, взглянув на Ровида, но продолжил - Я решил нанести принцессе дружеский визит. Взял немного вина. Мы хотели свадьбу предстоящую обсудить. А она оборотнем оказалась, а может и ведьмой. Сами гляньте, в какое страшилище оборотилась! Пусть обратно превращается, а то я отказываюсь жениться.

Ровид медленно шагнул в его сторону, отчего княжич поспешил спрятаться за спиной отца. Сделать это было достаточно трудно, ибо Блоднек значительно превосходил Гинеуса в размерах.

- Я все понял, - взглянув на перевязанную голову третьего сына, выдохнул Гинеус, - это заговор! Сначала на сына напал, покалечил и чудом не убил какой-то душегуб. Потом будущая невестка превращается в жабу. Для полного комплекта не хватает только вооруженного мятежа и террористических акций!

- Какие ещё террористы, какие мятежи? - раздраженно выпалил Ровид. - Что будем делать с Тестверой? Слыханное ли дело, дщерь короля Гардарии превратилась в отвратительную жабу! Никто, кроме присутствующих здесь, не должен знать о произошедшем. Чтобы позор не вышел на улицы - нужно что-то предпринимать. А в первую очередь найти того, кто сможет вернуть ей человеческий облик.

- У меня в замке нет мага, - Гинеус бессильно облокотился на стену, - он уехал на курсы в Реевел, повышать квалификацию. Был, правда, ещё один, но пил он много, а потом лыка в заклинаниях не вязал. Мы его в кипятке сварили.

- Нельзя так с магами обращаться, - нравоучительно сказал Ровид.

- Ах, да! Есть ещё один, по имени Фаргус, но он взял отгул на несколько дней, я не знаю, где он. Должен явиться, - наморщил лоб, - Через три-четыре дня, кажется.

- Нет времени столько ждать. Хотя бы для начала прикажите страже никого не выпускать из замка. Временно. До выяснения. Нельзя, чтобы слухи о произошедшем событии распространились по всей Верузии.

- Как же им прикажешь? Скоро на площади душегубов вешать будут. Челядь поглазеть пойдет. Не поймут меня, если я всех в замке запру. Да и все равно они не видели ничего, поэтому никому не расскажут.

Ровид исподлобья посмотрел на правителя Верузии. Сжал кулаки.

- Никто! Не должен! Выходить! Из замка! - отчеканил он.

- Эх, не поймут меня, не поймут, - начал причитать Гинеус, - Я ведь и сам на казнь сходить собирался. Да и нельзя по-другому. Как тебе известно, Ровид, три дня назад Кадроша какой-то курвин сын кифарой по голове двинул. Шпион из Хасии, скорее всего, но может и просто террорист. Он разоблачён и приговорён к повешению.

- Хотя, на шпиона он не очень-то и походил. Просто на основательно пьяного и разъярённого... - замолк Кадрош, подбирая нужное слово, - Ну, не оборванца уж точно, хотя вид у него был ещё тот.

- И как же он выглядел? - неожиданно спросил Ровид.

- Высокий такой, статный, остроносый, с чуть квадратным лицом, с длинными распущенными по плечи волосами. Русые, кажется. И очень пьяный.

Король изменился в лице, подскочил одним прыжком к Кадрошу, взял его за грудки и потряс:

- Вспоминай ещё! Вспоминай! Что он говорил?!

- Э-э-э, - опешил Кадрош, ошарашенно глядя по сторонам, - Он... говорил... Говорил, "Твою гвардию, мою кавалькаду!" или что-то в этом духе. А потом ничего не помню.

- Не может быть! Это же Мольх! - заорал не своим голосом король, отшвырнув княжича, - Мой лучший сыщик Панкурт Мольх! Я сам его направил сюда! Только он так ругается! Вы что же, идиоты, вешаете самого лучшего сыскаря Гардарии?! - в бешенстве взял кубок и кинул его об стену.

- Так ведь и правда покушался, - побледнел Гинеус, вздрогнув, - Его допросили, он во всём признался. Факты - вещь упрямая, как говорил мой отец.

- Когда казнь, мать вашу?! - заорал Ровид, - если кто и поможет вернуть моей дочери человеческий облик, то только он!

***

Приговорённый к смерти Панкурт с закованными руками и ногами, хоть и последнее явно было лишним, так как он еле ходил с изувеченной ногой, сидел внутри железной клетки с толстыми прутьями. Сама клетка была установлена на специальной повозке, выкрашенной в чёрный цвет, которую называли "позорной колесницей". Её сопровождал конвой с одним из десятников во главе. Повозок было три, и ехали они друг за другом. В других сидели Петжко Укроп и Орих. На каждого смертника выделили по десятку солдат. Помимо них, другие охранники встали в каре и, чеканя шаг, шли торжественным квадратом.

Начинал процессию верховный глашатай в роскошных одеждах, горделиво восседая на породистой лошади, двигающейся донельзя пижонским аллюром. Сбоку от него вышагивал княжеский знаменосец с высоко поднятой головой, осознавая важность момента. За ними шли трубачи и литавристы. Потом, приговорённые под надёжной охраной и, наконец, замыкала шествие телега с палаческими инструментами на всякий непредвиденный случай, если смертник начнёт дерзить или отказываться от обвинений. На ней были сложены кнуты, плети, клейма, топоры разного размера, щипцы, клещи, ножи, ремни и верёвки. Отдельно стояла жаровня с углями, которые помощник палача периодически поддувал, чтобы не остыла. Всё это добро так же охранялось несколькими стражниками.

Процессия перемещалась без спешки. Толпа следовала за позорными телегами по бокам и сзади. Кто-то сокрушенно качал головой, кто-то просто стоял и провожал осужденных молчаливым взглядом. Большинство же составляли те, кто ругал и оскорблял узников последними бранными словами. Мольх заметил, что чем неприятнее и уродливее человек - тем крепче и сильнее он ругается. Крики ненависти чередовались со злобными насмешками, и особо строптивых стражникам приходилось отгонять, как надоедливых ос от сладкого, используя при этом несильные тычки оружием.