Читаем без скачивания Роман с пивом - Микко Римминен

— Мы встретили их сегодня в парке, — сказала Лаура.

— Понятно, — усмехнулся глазастый, стараясь придать своему голосу некий ироничный оттенок: похоже, он, видимо, чувствовал себя немного не в своей тарелке.

Хеннинен тут же этот оттенок вычленил, хотя речь парня была немногословной, и поспешил высказать свое мнение по данному вопросу:

— Я попробую тебе объяснить, но боюсь, пацан, ты еще слишком молод, чтобы это понять, видишь ли, истинная ирония строится на отчаянии, тоске и целом ворохе экспоненциально накопленных неудач.

Похоже, что пацан просто ошалел от услышанного, он стоял под дождем и смотрел на Хеннинена, в прямом смысле открыв рот. Потом, вероятно, заметил беззащитность своего положения и снова спрятался под зонт Лауры, сказав только, «вот как», и больше ничего, просто «вот как», хотя и в этой фразе, безусловно, есть некая доля сомнения, если уж ее искать.

— Ну что, мальчишки, чем занимались? — спросила Густав из-под своего зонта, где вместе с ней болтался также еще один молодой человек, однако он все это время молчал, всем своим видом показывая, что предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.

Над мальчишками пришлось серьезно задуматься, как-то никто из присутствующих толком не понял, что, а точнее, даже кого она имела в виду, говоря «мальчишки».

— Эй, оглохли?

— Ты это нам? — удивился Жира.

— Присаживайтесь, господа, — сказал Хеннинен и широким жестом светского человека указал на скамейку; жест, однако, получился широким не только в переносном смысле, но и в самом что ни на есть прямом.

— Пожалуй, нет, — сказала Лаура и захихикала. Стало видно, что прошедшие часы она провела недаром и успела здорово наклюкаться.

— Пожалуй, да, — сказал Хеннинен.

— Тоже мне командир нашелся, — возмутился глазастый.

— А можем и присесть, — хихикнула Лаура.

— Не можем, нах.

— По-моему, это отличное место, можно спокойно любоваться дождем и вообще, — сказал Маршал и посмотрел на небо. Небо поддержало его слова очередным раскатом грома.

— Вот и я о том же, — не унимался глазастый. — На улице дождь идет, какой идиот будет сидеть в ливень на открытой террасе.

— Боюсь, случилось так, что в данный момент здесь сидим мы, — сказал Хеннинен.

— Ну и сидите, придурки.

— Надо же, какое напряжение в воздухе, — заметил Жира.

— Молния, молния! — завизжала Лаура. — Вы ее видели? Она была просто огромная!

— Наверное, уже шестисотая за этот вечер, — подал вдруг голос тип, стоящий под зонтом Густавы.

— Черт, — сказал Хеннинен и стал чесать ноги. — У меня пиво закончилось.

— Хм, типа, не пора нам всем пойти спать, — сказал Маршал.

— Пожалуй, мы все же присядем, — сказала Лаура и перепрыгнула через низкий канат, который, по всей видимости, должен был обозначать границу между террасой и улицей.

— Я не сяду, — сказал глазастый. — У меня есть другие дела.

После этого произошел целый ряд всяческих событий, связанных с пространственными перемещениями. Прежде всего, тот лупоглазый тип, и откуда он только такой взялся, развернулся и отправился бороздить дождевые просторы, что послужило поводом для нескольких удивленных пожатий плечами и таинственных девчачьих переглядываний, так что даже стороннему наблюдателю стало понятно, что, типа, ничего поделаешь, он у нас немного того. Оставшиеся стали пытаться уместиться за столом, что вызвало волнение и заторможенность в рядах сидящих, а также заставило всех встать со своих мест. Жира, по всей видимости, вскочил, чтобы подвинуться и уплотнить ряды сидящих, Маршал, скорее всего, встал под воздействием некого общего и в данном случае довольно неактуального чувства вежливости, Хеннинен же отправился в бар за пивом. Уходя, он в последний момент вдруг вспомнил, что хорошо бы спросить у остальных, не хотят ли они тоже пива, но, пошарив по карманам, тут же, извиняясь, добавил, что принимает заявки только у платежеспособных клиентов, потому что Маршал выдал ему мелочи ровно на три кружки, после чего еще раз извинился и счел необходимым объяснить, что крайне сожалеет, но не имеет возможности щедро угостить девушек. К счастью, молодой человек из компании девушек прервал его речь, сказав, мол, я принесу, и бодро направился к входу в бар, Хеннинен засеменил следом.

Они ушли, оставив за столом двух оживленно перешептывающихся молодых девушек и двух ни на что другое уже не способных улыбающихся мужчин, а также дождь, который к тому времени стал заметно ослабевать.

Именно в тот момент, когда мысль о дожде пришла в голову и подумалось, не развить ли ее дальше и глубже, вдруг оказалось, что они уже возвращаются, неся с собой целых шесть кружек, что по сравнению с предыдущей заторможенностью было до загадочного быстро, но, возможно, просто во времени произошел некоторый сдвиг или какой-то высший орган забыл добавить именно в этот момент смазочного вещества, необходимого для нормального функционирования пространственно-временных взаимоотношений.

Хеннинен уселся на прежнее место на краю скамейки, его компаньон по добыче пива примостился рядом, что потребовало от него определенной ловкости, так как в объятиях он сжимал три пивные кружки. Как только все наконец расселись, обнаружилось вдруг, что на одной стороне стола почему-то оказалось четыре человека, тогда как на другой стороне всего только двое, и тот факт, что Жира по какой-то причине боялся сидящей с ним рядом Густав, как чужого дядьки, а потому изо всех сил прижимался к Маршалу, вряд ли мог облегчить то чувство сырой стесненности, что появилось в результате неравномерного распределения сил за столом.

— Может, нам как-то расставить приоритеты, что ли, — сказал Маршал. — Ну я не знаю, как это точно называется, но я подумал, точнее, я заметил, что нас здесь на этой стороне четверо, тогда как вас там как бы, значит, двое.

— Надо же, — сказал Хеннинен, отхлебнул пива, а потом так смачно отрыгнул, что по силе звукового влияния это было сравнимо разве что с известием о начале войны, но по смысловой наполненности было, конечно, не более чем пустым звуком, который в данном случае был пустым только относительно, потому что в тот момент в горле Хеннинена все еще бурлило только что выпитое пиво.

— Ну и рык, — сказала Лаура и стала прислушиваться, как грохочет в ответ грозовое небо. — Но мы, кажется, о чем-то говорили, — вспомнила вдруг она.

— Нет, это я просто подумал, — сказал Маршал.

— Вслух, — мрачно заметил Жира.

— Я могу пересесть, — сказала Лаура и тут же пересела на другую сторону стола, так что на этой стороне остались только Жира, Маршал и Густав.

Теперь на обеих сторонах было по три человека, все были довольны и с переменным успехом демонстрировали это удовольствие на лицах.

— Как благородно с твоей стороны… ну, это пересаживание, — сказал наконец Жира.

— Я тоже так думаю, — ответила Лаура.

Как только с пересаживанием на некоторое время вроде как закончили, наступил момент, когда каждый стал кумекать как бы о своем, и только тут стало заметно, что этот хрен-знает-как-его-там принес девчонкам не пива, а сидра, и, вероятно, именно потому так ловко справился со всеми препятствиями, что кружки были всего по ноль три. Смочив ради приличия рот, Жира, повинуясь внезапно нахлынувшему на него чувству долга, стал делать из мухи слона и спросил у них что-то типа, как прошел день, на что они ответили коротко и ясно, Густав сказала «нах», Лаура же, по всей видимости, решила несколько смягчить экспрессивность оценки и сказала «жопа», после чего последовала непременная и обязательная для данных случаев использования подобной лексики почтительная тишина, во время которой Маршал успел подумать, что надо было, вероятно, спросить что-то другое, и затем, набравшись невероятной по всем параметрам смелости, спросил, чего это они, Густав и та другая девочка, так рванули тогда днем из парка.

Сидящая рядом Густав повернула голову и, приблизив лицо на опасно близкое расстояние, сказала, что смывались от полиции, и посмотрела после этого так пристально, что могло сложиться впечатление, будто она хотела добавить что-то вроде: неужели ты, добрый человек, до сих пор этого не понял?

— A-а, — сказал Маршал. — Я, наверное, немного торможу.

— Кстати, — закричала Лаура оттуда, с другой стороны стола, и показала на сидящего рядом парня. — Это Эрно.

— Привет, — сказал Маршал и, собрав все свои силы, пожал ему руку, думая при этом, что ни в жизни, даже уже минут через пять, не вспомнит этого имени, это был, вероятно, какой-то особый вид юношеского склероза, о чем можно было лишь глубоко сожалеть и, может быть, даже всплакнуть, если бы и без того не было столь мокро и противно.

— Привет, — сказал Жира.

— Пливет, Эйно, — сказал Хеннинен. Его язык метался по нёбу в поисках места, где он мог бы произвести на свет нормальную «эр». — Можно, я не буду жать тебе руку? У вас у молодежи теперь такие странные рукопожатия, что я всегда начинаю чувствовать себя старым и никому не нужным вторсырьем.