Читаем без скачивания Бегство от грез - Эллен Марш

«О Господи, – думал Симон с внутренним волнением, – только бы с Феликсом ничего плохого не случилось, только бы его не ранило!»

Он отогнал от себя неприятные мысли и отвернулся, чтобы тетушка не заметила на его лице страха. Рывком дернув на себя дверь, он быстро вышел из гостиной, даже не заметив в коридоре сестру.

Поняв по выражению лица, что брат сильно обеспокоен, Ровена не остановила его. Она уже знала, что почти все свое время Симон предпочитает проводить в одиночестве. Даже с ней он не хотел делиться своими мыслями. Она видела, что Симон очень переживает из-за призыва Феликса на военную службу и винит в этом себя, хотя понятно, что предотвратить случившееся он не мог. Многие мужчины в их семье были призваны на войну и не вернулись: их отец, бессмысленно сложивший голову под Эйлау: Тьес – этот всегда ухмылявшийся чистильщик сапог, ее закадычнейший дружок детства, умерший мучительной смертью в жестокие зимние холода во время бесславного отступления Наполеона из России: молох войны не пощадил также мужа и двух юных сыновей Агнесы Штольц, домоуправительницы тети Софи, и многих других.

Ровена содрогнулась, вспомнив страшную нищету и запустение в разоренных и разграбленных деревнях к северу от Байонны, через которые они проезжали в карете. Она видела полусожженные сараи и фруктовые сады с поломанными и высохшими деревьями, невозделанные поля, которые могли оставаться в таком состоянии еще многие годы, так как не было мужчин-работников. В пути их часто окружали стайки женщин, просивших что-нибудь из продуктов. Не было видно ни маленьких детей, ни ребятишек старше двенадцати лет, одни только женщины с тонкими, худыми лицами, состарившимися от лишений и горя. Неужели Симон не понимает бессмысленность попытки уберечь Феликса от призыва в армию Наполеона? Ведь императору, поглощенному безумной идеей завоевания всей Европы, нужны были все новые и новые люди для осуществления его планов.

«О, эта трижды проклятая война! – все чаще думала Ровена, с тех пор как собственными глазами увидела бедствия и страдания людей, их искореженные войной судьбы. – Это кровавая, мерзкая и ненавистная война!» Ее возвращение домой, как и предсказывал Тарквин, да и сама она смутно об этом догадывалась, оказалось не слишком-то радостным. Мучили беспокойные мысли о Феликсе, о дяде Анри, который слишком долго задерживался по делам в Берлине, – так долго, что его семья не на шутку начинала беспокоиться. Очевидным было и то, что дочери тети Софи стали чужими для Ровены. Теперь они уже ничем не напоминали тех робких, боязливых девчушек в украшенных оборками длинных детских панталонах, которые играли с нею после возвращения из школы в далеком прошлом. Старшая, двадцатилетняя Мадлон, совершенно не скрывала своей антипатии к этой недавно прибывшей «англичанке», тогда как младшенькая, Жюстина, слишком мягкосердечная, чтобы высокомерно относиться к своей кузине, будучи существом робким, не осмеливалась подавать голос против открытой неприязни старшей сестры к их кузине.

В день приезда Ровены Жюстина помогала ей распаковывать чемоданы и обе девушки единодушно решили, что английская мода очень сильно отстала от французской. Но удивляться этому не приходилось, поскольку за последние двадцать лет Франция и Англия не поддерживали никаких отношений, кроме военных. Жюстина, как девочка вежливая, сделала вид, что не замечает старомодных туалетов кузины. Совсем иной была реакция Мадлон, которая, увидев распакованные вещи, прямо с порога язвительно и бесцеремонно заявила:

– Как безнадежно устарели ваши платья, Ровена! Очень напоминают те забавные вещицы, которые носила двоюродная бабушка Анна-Мария!

В ответ на это замечание Ровена только рассмеялась.

Самым неприятным для Ровены, да и для всякого другого жителя Шартро, было ощущение постоянного, невысказанного страха при мысли, что военное счастье может снова улыбнуться Наполеону и победа над объединенными армиями союзников в последнюю минуту, о которой он так грезил, может упасть ему в руки. Вчера было получено известие, что армия Веллингтона готовится к наступлению на Тулузу с целью окружения и разгрома испанской армии.

Узнав эту новость, Ровена изменилась в лице.

– Лорд Веллингтон ставит свою армию в крайне невыгодное положение. Как же его усталые солдаты, преодолевшие занесенные снегом Пиренеи, смогут сражаться с хорошо отдохнувшими вражескими полками в далекой Тулузе?

Враг... Противник... В сердце Ровены слова эти отдавались болью. О людях, сражающихся в армии маршала Сульта, она уже не могла думать как о свирепых каннибалах, жаждущих крови молодых английских парней, ведь там были такие же юноши, как Тьес и Феликс, как Андре и Пьер Дегу. Она не могла желать им поражения, так же как и не могла представить себе, что Тарквин может принять смерть от рук одного из ее соотечественников.

Усилием воли Ровена отогнала эти мысли. Она стала думать о Шартро – усадьбе, которая в конечном счете не предала ее и не обманула. Несмотря на трудности военной поры, длившейся уже почти двадцать лет, тут почти ничего не изменилось и не утратило своего очарования. Может быть, только фасад каменной кладки выветрился чуть сильнее, чем раньше, да четырехугольные полоски земли во внутреннем дворике, прежде засеянные травой и подстриженные, заросли буйными сорняками. Этим некому было заниматься с тех пор, как садовник Луис был убит в битве при Сьюдад-Родриго. Однако лебеди до сих пор плавают среди кувшинок у запруды, перегородившей узкий рукав реки Шаранты. Все это сделал еще ее дед. Фруктовые сады до сих пор приносили щедрые дары, из которых делались варенья и джемы, а погребки были заполнены бочонками с винами марки Бордо, вишневыми и сливовыми наливками. Жители селения и владельцы солидных вилл называли усадьбу просто – Большой дом. «Просторный, уютный, красивый, обжитой с детства дом, – с теплотой думала Ровена. – Полная противоположность мрачному, холодному замку Лесли» Отвернувшись от окна, она медленно побрела в гостиную, где тетя Софи рассеянно с ней поздоровалась и пробормотала что-то насчет обеда.

– Бедняжка маман, – заметила Жюстина, вошедшая вслед за кузиной. – Она вечно забывает, что подкрепиться у нас особенно нечем, а посему и не имеет смысла планировать меню.

– Но ведь она всегда находит для себя занятия, не правда ли?

– То же самое можно сказать и о вас, – заметила Жюстина с мягкой улыбкой. – Вы такая же неугомонная, как Симон и маман. Но, мне кажется, это не так уж и плохо в наше беспокойное время, – добавила она, заметив, как краска смущения появилась на щеках Ровены. – Симону, несомненно, требуется ваша помощь на винокурне, а вы ведь вовсе не чуждаетесь тяжелой работы, не так ли? Я не думаю, чтобы вы серьезно относились к мнению маман, полагающей, что девушке не подобает работать.