Читаем без скачивания Без видимых повреждений - Рэйчел Луиза Снайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другими словами, если мы не можем честно указать на преступников, как же нам найти решение?
Синклер полагает, что страх уличить настоящих преступников сам по себе является чем-то вроде мета-жестокости; отказываясь призвать мужчин к ответственности, мы содействуем укреплению их позиции, становимся соучастниками преступления. Мы живем в мире, где правят люди, которые открыто похваляются этой системой ценностей, и им всё сходит с рук; в мире, где количество посягательств сексуального характера на территориях студгородков зашкаливает, а повседневное насилие является признанным и популярным развлечением; в мире, где бывший генпрокурор Джефф Сешнс счел насилие со стороны интимного партнера недостаточной угрозой для того, чтобы иммигрант мог получить убежище; в мире, где мужчины с преступным прошлым, такие как Роб Портер, получают высочайшие назначения от президента нашей страны, несмотря на это прошлое. Как известно, и сам верховный главнокомандующий в прошлом не чурался насилия, по крайней мере в отношении своей первой жены Иваны, как это описано в ее заявлении на развод. В 2019 году бывший спичрайтер президента Джорджа Буша младшего Дэвид Фрум в своей авторской колонке The Atlantic написал, что «склонность к домашнему насилию указывает на опасный темперамент высокопоставленного чиновника, в том числе на его уязвимость для шантажа… Этот президент намекнул окружающим на то, что сочтет позволительным или, во всяком случае, простительным»[69].
Я вспомнила как недавно сопровождала класс дочери во время выезда в театр на «Камелот». На спектакль съехались четвероклассники со всего города. После представления актеры вышли на сцену на сессию вопросов и ответов, и модератор – тоже работник театра – задал детям два вопроса. Первый: как вы думаете, Гвиневра была неправа, когда дала волю чувствам к Ланселоту, и это привело к предательству ее мужа, Короля Артура? И второй: как следовало поступить Королю Артуру – простить Ланселота или убить его? В ответ на первый вопрос дети хором закричали, что да, она была неправа. Не нужно было давать волю чувствам. В ответ на второй голоса мальчиков-подростков ритмично скандировали: «Да! Убить его! Убить его!» И это – дети, выросшие в либеральном анклаве Вашингтона, округ Колумбия, дети с двумя работающими родителями, дети из семей, члены которых не скованы гендерными стереотипами. И всё же, зрителей спросили только о чувствах героини, проигнорировав чувства героя – как будто Ланселот и Артур лишены человеческих эмоций. А когда появился выбор простить или отомстить, зрители выбрали ответ строго в соответствии с традиционными гендерными ролями. Все мальчики единогласно сказали: убить. Четвероклашки уже убеждены в этом, несмотря на либеральную среду, в которой воспитываются. Для меня стало большим разочарованием, что никто из взрослых – ни учителя, ни актеры, ни сопровождающие родители – не воспользовались возможностью, чтобы обратить внимание на гендерную сторону вопроса[70]. Честно говоря, я даже не уверена, что кто-то кроме меня это вообще заметил.
В ответ на историю Синклер взмахивает руками и произносит: «Да что ты говоришь!» Он рассказывает мне о конференции, посвященной борьбе с насилием, на которую ходил несколько лет назад. Одному докладчику задали вопрос о семье, в которой ребенка подстрекали к тому, чтобы он пошел к своему обидчику и избил его. Обидчиком был мальчик. Ребенок в той самой семье – тоже мальчик. А родитель, который предложил такое решение – его отец. Матери редко подстрекают сыновей «пойти и вмазать тому парню». Этот отец был уверен, что решение проблемы сына, которого задирал хулиган, сводится к проявлению ответной агрессии; это решение продиктовано системой убеждений о роли мужчины, и его вдалбливают в голову еще одного мальчика. Насилие, порождающее насилие, порождающее насилие. Но, по словам Синклера, никто из участников конференции даже не заговорил о гендерной динамике этого сценария. Всех позабавила сама история, предполагаемый результат драки, но не заинтересовал заложенный в ней гендерный посыл. Синклер считает это «частью проблемы». Отказ видеть и признавать гендерный источник жестокости. Значимость не только того «почему», но и того «кто». «Жестокость, – говорит Синклер, – это не проблема отношений между мужчиной и женщиной. Это проблема приверженности партнера [женщины] насилию».
«Агрессивные мужчины знают, что они агрессивны, и они даже похваляются своей мужественностью перед друзьями», – рассказывает Синклер. «Но когда их допрашивают, они часто отрицают, что их жестокость на самом деле жестока. Это отрицание позволяет жестоким мужчинам обвинить жертв в провокации, тем самым минимизировав влияние собственной жестокости, а после искать поддержки своих агрессивных действий у друзей и членов семьи». То есть он полагает, что жестокость насилия преуменьшают: преступники часто говорят что-нибудь в духе «да я не сильно ударил». Они обвиняют жертв в излишней эмоциональности. Утверждают, что не хотели «делать ей больно», когда кидали в нее тем или иным предметом, захлопывали дверь ей в лицо или бросали ее об стену. Как будто виноваты не мужчины, а те самые предметы, стена и дверь.
Через пять лет после переезда в Калифорнию Синклер весь извелся от желания скорее вернуться к профсоюзной работе. Как-то раз знакомая, которая работала в организации помогающей женщинам-жертвам насилия округа Марин, Сан Рафель, спросила его, не хочет ли он создать мужское отделение в их приюте. Синклер размышлял о ее предложении, но не мог уложить в голове, как именно всё это будет работать. А потом он вернулся к истокам. Он ведь не администратор; он – организатор. Активист. Синклер сложил вместе Далтон, тех мужчин из детройтского профсоюза, которые не хотели видеть женщин в своих рядах, осмысляющую наш мир радикальную психиатрию, – и винтики в его голове усиленно закрутились. Он сказал знакомой, что не хочет руководить мужским отделом в женском приюте. Вместо этого он решил создать целую программу по перевоспитанию жестоких мужчин. «В этом была крайняя необходимость, – рассказывает Синклер, – женщинам была нужна программа по предупреждению нашей жестокости. Они говорили “ваша жестокость”». Мужская жестокость. Эта тема и сегодня красной нитью проходит через воспитательные беседы, которые Джимми каждый день проводит в Сан-Бруно со склонными к жестокости мужчинами.
Программа Синклера была запущена в 1980 году, но только в 1984 она стала ManAline – рассчитанной на пятьдесят две недели программой, разделенной на три модуля. Первые двадцать недель мужчин подводят к осознанию того, что они ответственны за свою агрессию. В течение следующих шестнадцати недель им прививают альтернативные навыки поведения в ситуациях, прежде вызывавших агрессию. А третья часть, которая также длится шестнадцать недель, обучает их стратегиям доверительного общения и сотворения полноценной жизни. Первые
