Читаем без скачивания В конце они оба умрут - Адам Сильвера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы не действуем, – говорит Матео. – Мы только реагируем, стоит нам осознать, что часики тикают. – Он показывает пальцем на себя. – Экспонат номер один.
– Думаю, потому мы следующие в списке, – говорю я. – И исчезнем раньше, чем газеты, настенные и наручные часы и библиотеки. – Вместе с Матео я пролезаю обратно через забор и оборачиваюсь. – Но ты ведь в курсе, что и городскими телефонами никто уже не пользуется?
Тэго Хэйз
09:48
Тэго Хэйзу не позвонили из Отдела Смерти, потому что он сегодня не умрет, но он никогда не забудет, каково это: видеть, как предупреждение о скорой смерти получает его лучший друг. Выражение лица Руфуса будет преследовать Тэго дольше, чем кровища, которую он видел в своих любимых фильмах ужасов.
Тэго и Малкольм все еще в полицейском участке. Они делят между собой камеру в два раза больше, чем их комната в интернате.
– А я-то думал, здесь будет вонять мочой, – вздыхает Тэго. Он сидит на полу, потому что скамейка шатается и скрипит при малейшем движении.
– Нет, только блевотой, – говорит Малкольм, кусая ногти.
Тэго планирует выбросить свои джинсы на помойку, когда доберется до дома. Он снимает очки и позволяет Малкольму и полицейскому на дежурстве расплыться перед глазами. Он так всегда делает, когда хочет дать остальным понять, что ему требуется тайм-аут.
Единственный раз, когда эта привычка Тэго реально выбесила Малкольма, был тот случай во время игры в «Карты Против Человечества». Тэго так никогда и не признался, что карта, которую он вытащил из колоды, шутливо обыгрывала тему самоубийства, отчего он вспомнил о навсегда покинувшем его отце.
При мысли о том, что Руфус жив и здоров, у Тэго болит шея.
Он часто подавляет свой нервный тик, потому что шея, дергающаяся каждые пару минут, не только доставляет ему неудобства, но и делает его в чужих глазах каким-то неприступным и буйнопомешанным. Руфус однажды спросил, каково это – сдерживать тик, и Тэго предложил Руфусу, Малкольму и Эйми задержать дыхание и как можно дольше не моргать. Тэго не нужно было проделывать это упражнение вместе с плутонцами, потому что он и так знал, какое облегчение их ждет, когда все они наконец вдохнут воздуха и моргнут. Его тик для него так же естественен, как дыхание и моргание. Но когда его шея дергается из стороны в сторону, Тэго чувствует тихий хруст и всегда представляет, что с каждым движением у него постепенно крошатся кости.
Он снова надевает очки.
– Что бы ты делал, если бы тебе сегодня позвонили?
– Наверное, то же, что и Руф, – буркает Малкольм. – Только вот приглашать на свои похороны бывшую девушку, парня которой я только что отмудохал, я бы не стал.
– Да, тут он точно лоханулся, – соглашается Тэго.
– А ты? – спрашивает Малкольм.
– То же самое.
– Ты бы… – Малкольм не продолжает. Сейчас совсем другая ситуация, не похожая на тот случай, когда Малкольм помогал Тэго преодолеть писательский затык. Тэго тогда работал над «Доктором на замену», а Малкольм постеснялся своей придумки про врача-демона, который носит на шее стетоскоп и читает мысли пациентов. Крутейшая была идея. То, что Малкольм хочет спросить сейчас, точно выведет Тэго из себя.
– Я бы не стал искать маму и пытаться узнать, как умер мой отец, – опережает Тэго.
– Но почему? Если бы я больше узнал о той мрази, которая спалила дотла мой дом, я бы полез в первую в своей жизни драку, – говорит Малкольм.
– Меня заботят только те люди, которые хотят быть частью моей жизни. К примеру, Руфус. Помнишь, как он нервничал и не хотел признаваться, что он бисексуал, потому что боялся, что мы не захотим с ним дальше жить в одной комнате, пускай нам и было так весело вместе? Вот этот парень точно хочет быть в моей жизни. А я хочу быть частью его жизни. Сколько бы ему ни осталось.
Тэго снимает очки и дает волю нервному тику.
Кендрик О’Коннелл
10:03
Кендрику О’Коннеллу не позвонили из Отдела Смерти, потому что сегодня он не умрет. Жизнь свою ему, возможно, и удастся сохранить, а вот работу продавца сэндвичей в кафе он уже точно потерял. Кендрик не снимает фартука, и плевать он на все хотел. Он выходит из кафе и зажигает сигарету.
Кендрик никогда не был везунчиком. Даже когда в прошлом году он нажил состояние после долгожданного развода родителей, прошло совсем немного времени, и удача вновь покинула его. Его мама и папа подходили друг другу не больше, чем детские ботиночки взрослой ноге; даже в девять лет от роду Кендрик это понимал. Мальчик многого тогда не знал о жизни, но сознавал, что между родителями нет любви, если папа спит на диване, а маме плевать даже на то, что ее мужа ловят на измене с какими-то молоденькими девчонками в Атлантик-Сити. (У Кендрика всегда были проблемы с сованием носа не в свое дело, и скорее всего он был бы куда счастливее, если бы меньше знал.)
Первые алименты на содержание ребенка подоспели как раз вовремя, потому что Кендрику были жизненно необходимы новые кроссовки: подошвы на старых расклеились спереди, и одноклассники безжалостно издевались над ним за то, что его кеды при ходьбе «просили каши». Открывались – закрывались, открывались – закрывались. Кендрик умолял маму купить «джорданы» самой последней модели, и она потратила на них три сотни долларов, потому что Кендрику «нужна была победа». По крайней мере так она сказала его дедушке по отцу, человеку жуткому, – однако к истории это не имеет никакого отношения.
В своих новых кроссовках Кендрик чувствовал себя настоящим трехметровым великаном, пока четверо парней под метр восемьдесят не напали на него и не украли обновки прямо с ног. Из разбитого носа шла кровь, идти домой в одних носках было неприятно и больно, но все исправил
