Читаем без скачивания Спецназ ГРУ. Элита элит - Михаил Болтунов

Голубые были глаза у волка, небесно-голубые, словно на бегу черпнул из бездонной сини он кусочек неба.

Дул ветерок, гнал поземку, шевелил подпалую шерсть на боках волка.

Витька расстегнул штаны и помочился на скирду конопли. В конце концов, не мочить же штаны.

Волк еще постоял секунду-другую и, развернувшись, шагнул в поле, к лесу, потом сделал крупный прыжок и пошел наметом через снежную целину.

Там его увидели Витькины мамка с тетушкой, подняли крик: «Волк! Волк!». С мельницы раздались ружейные выстрелы. А Витька Ромашин еще долго смотрел вслед уходящему волку. Он точно знал: синеглазому эта пальба нипочем. И вправду, волк в несколько прыжков перемахнул снежную целину и скрылся в лесу.

…Через сорок лет сын Виктора Ромашина Сергей, боец спецподразделения «Вымпел», также лицом к лицу столкнется с волчьей стаей. Ведь дудаевский режим взял за символ волка. Была даже написана песня, как под чистыми зимними звездами щенились волчицы и появились на свет мужчины, бойцы, смелые и беспощадные.

Эта песня стала гимном Чечни. Она звучала часами на улицах и площадях городов и сел, прославляя волчью стаю. Только в этой стае не было благородных голубоглазых вожаков. Волки в человечьем обличии, с оружием в руках летом 1996 года возьмут в кольцо общежитие ФСБ в Грозном и предложат его защитникам сдаться. Тогда Сергей Ромашин скажет всем, оставшимся в общежитии, — и своим сотрудникам, и оперативникам, и водителям:

— О сдаче даже не думайте. Кто посмеет дернуться, пристрелю лично.

Когда в 1967 году у пограничника Виктора Ромашина в поселке Пограничный Приморского края родился сын, будущее его, как мне кажется, было предопределено. И хотя счастливый отец и мать тогда ни о чем таком не думали, факт остается фактом — прошли годы, и Сергей стал курсантом пограничного училища.

Откровенно говоря, отец готов был принять любой выбор сына. Но он выбрал его, отцовскую стезю. Хотя нельзя сказать, что парень уже с рождения спал и видел себя в зеленой фуражке. Были годы, когда Сергей мечтал выучиться на врача.

Потом, уже став офицером, когда порой речь заходила о каких-либо сложностях в службе, улыбался и шутил:

— Вот был бы медиком и горя не знал.

Интересно, что его детская мечта каким-то образом передалась младшей сестре. Она увлеклась медициной и стала врачом.

Сергей рос бедовым парнем. Он был очень внимателен к родителям и сестре, общителен и открыт к товарищам, и все-таки главная черта в его характере — смелость. Она проявилась в нем рано.

В четвертом классе (в ту пору Виктор Михайлович служил в Биробиджане) вместе с двумя друзьями-сорванцами забрался на высокую скалу. Скала — страшно глянуть, высотой с пятиэтажный дом. И что же? Это не остановило Сергея и его друзей. Они спрыгнули со скалы в сугроб. К счастью, все закончилось благополучно.

Виктор Михайлович, конечно, провел воспитательную беседу с сыном, но потом вдруг вспомнил скирду, волчьи глаза, шерсть, которую шевелил зимний ветер, и понял: никуда не денешься — гены есть гены. И надо как-то привыкать к этим смелым, но таким волнительным для них с матерью поступкам сына.

В старших классах школы, уже в Южно-Сахалинске, Сергей нашел себе новое занятие — делать заплывы в заливе Анива. Аргумент — надо готовить себя физически к поступлению в пограничное училище. Аргумент, конечно, веский, и против него не попрешь, но отца волновало только одно — почему заплывы длились часами, и на такое расстояние, что тело и голова пловца терялись где-то за горизонтом. Уговоры не помогали. Единственное, чего добился Виктор Михайлович, так это обещания, что на всякий случай Сергей будет с собой брать какое-то плавсредство: небольшое бревно, доску, например.

Теперь, с годами, Ромашин-старший понимает: несмотря на их родительские треволнения, сын был прав. Он действительно серьезно готовился к пограничной службе. И, возможно, его многочасовые заплывы-тренинги выработали в нем устойчивость к стрессовым ситуациям, умение противостоять стихии, не терять самообладания.

Много дало и Московское высшее пограничное командное училище КГБ СССР им. Моссовета.

Здесь он увлекся восточными единоборствами. У них в училище был хороший тренер, японец. Как вспоминает отец: «Я ведь и сам офицер, немало повидал, но тренировки у них были жуткие — бегали по животам, по спинам друг другу. Зимой ходили по снегу босиком. Но зато мозолей на ногах я у него никогда не видел. Он просто протирал сапоги».

Получив отменную профессиональную и физическую подготовку, в 1988 году лейтенант Сергей Ромашин убыл на Север, на Кольский полуостров, на пограничную заставу. Вступил в должность заместителя начальника. Особенность службы была такова, что основное служебное время приходилось проводить на отдаленном посту, который располагался впереди заставы еще на несколько километров.

Однажды зимой во время обхода границы замначзаставы лейтенант Ромашин и двое его подчиненных попали в снежную бурю. Несколько часов пограничники боролись за свою жизнь. Однако силы покинули молодых солдат, и, казалось, не было возможности поднять их из сугробов. Но Ромашин не собирался сдаваться: уговаривал, поднимал, тащил на себе пограничников. И, по сути, спас их. Вместе они дошли до заставы.

В советские времена часто повторяли фразу о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Ее, откровенно говоря, затаскали, затерли от частого употребления, но она очень верна. Теперь, когда те времена далеки, а подвиг совсем не в почете, хотелось бы вернуть в наш обиход это выражение. Ибо подвиг необходим, я бы сказал, жизненно необходим сегодня.

А вспомнилась мне эта фраза вот почему. Сергей Ромашин совершил подвиг в бою неслучайно. Почему? Да потому, что он всегда был готов к подвигу. Судите сами.

…В одной из командировок в Чечню Сергей защитил, а возможно, и спас от гибели женщину-проводницу. Случалось так, что ее преследовал какой-то военный железнодорожник. Он был вооружен, с автоматом. Трудно теперь разобраться, какая ссора между ними произошла, но «путеец» был крайне раздражен и взволнован. Кончилось тем, что проводница забежала в купе и закрылась, а железнодорожник в ярости сорвал с плеча автомат, передернул затвор. Еще секунда, и очередь бы прошила купе.

Ромашин не раздумывал. Уговаривать «кипевшего» автоматчика не было времени. Вот тогда и пригодились «жуткие тренировки» и приемы Гошин-рю. Сергей пошел на автомат. «Путеец», к счастью, выстрелить не успел. От удара он очутился в глубоком нокауте. Ромашин забрал оружие и сообщил об инциденте железнодорожному руководству.

Не сомневаюсь, найдутся люди, сидящие ныне в мягких, теплых креслах, которые, прочитав эти строки, лишь пожмут плечами: зачем рисковал, зачем подставлялся? А может, тот дурак с автоматом не выстрелил бы? А если бы, наоборот, он «ударил» в Ромашина? Все возможно. Могло быть и то, и другое, и даже третье. И поздно было бы разводить руками. К счастью, ничего не случилось. Выстрелы не прозвучали, здравствует женщина, и разъяренный «желдорпутеец» не оказался в тюрьме.

Вот и «активная жизненная позиция», как говорили прежде, и «место подвигу». Назовите как хотите, это не так уж важно. Важно другое — жаль, что в нашем обществе мало Ромашиных.

Так жил на земле Сергей Ромашин. Надо было — заплывал за горизонт, надо было — шел на автомат. И все-таки мне кажется, что его предыдущая жизнь была только подготовкой к подвигу.

Но тогда вполне закономерен вопрос: а какова была его предыдущая жизнь? Ведь не каждый же день ему приходилось идти на автомат. Это правда. К счастью, мы пока не дожили до таких времен.

Все, с кем пришлось мне встречаться, кто знал Сергея Ромашина, служил с ним, в первую очередь отмечали в нем высокий профессионализм. Он был военным до мозга костей. Проявлялось это даже в мелочах. Казалось бы, что тут особенного — сотрудник спецподразделения назвал автоматный магазин «рожком». Тем более что в «Вымпел» попадают люди и с гражданки, не имеющие военного образования.

Однако Сергей мимо такого «безобразия» пройти не мог. Он терпеливо объяснял, что сотрудник такого боевого подразделения должен изъясняться правильно и называть вещи своими именами.

Вспоминает сослуживец Ромашина, боец спецподразделения «Вымпел» Андрей Я.:

«Серега меня раз и навсегда отучил называть радиостанцию рацией. „Знаешь, — сказал он однажды, — «рация» говорят в милиции, а у нас в «Вымпеле» — радиостанция“ Это мне крепко запомнилось.

То же самое и с гранатами. Многие называют „лимонкой“ гранату Ф‑1. Помню раскатистый хохот Сергея, когда он услышал, как молодой сотрудник обозвал „эфку“„лимонкой“. „«Лимонка», «лимонка»… — говорят только «гражданские пончики» (так он в шутку называл штатских), а ты боец спецназа. Граната Ф‑1, и другого названия не имеет. Понял?“ — спросил он.