Читаем без скачивания Кризис совести. Борьба между преданностью Богу и своей религии - Реймонд Франц

Но теперь представьте, что происходило, если Руководящий совет разделялся во мнениях (это было не такой редкостью, как можно подумать).

Предположим, обсуждался вопрос, касавшийся проступка, за который в прошлом люди подвергались лишению общения, например, инъекция того или иного элемента крови для лечения очень тяжелого заболевания; или, возможно, вопрос о жене, чей супруг, не являвшийся Свидетелем, находился на военной службе и которая работала в комиссариате на военной базе мужа.

Иногда мнения при подобных обсуждениях очень различались, иногда Руководящий совет разделялся точно на две половины, или образовывалось большинство, стремившееся вычеркнуть какой — то поступок, поведение или вид работы из разряда проступков, ведущих к лишению общения. Посмотрите, что могло случиться из — за правила о большинстве в две трети.

Если из четырнадцати присутствовавших членов девять голосовали за то, чтобы перестать считать тот или иной проступок причиной для лишения общения, и только пять человек желали сохранить прежнее положение, большинство было недостаточным для того, чтобы вывести этот поступок из разряда «причин для лишения общения». Будучи явным большинством, девять человек не являлись большинством в две трети (даже если десять человек голосовали за изменения, этого было недостаточно, потому что, хотя это и было большинством в две трети из всех четырнадцати присутствовавших, правило гласило, что это должно было быть большинство в две трети из всех активных членов, которых в то время было семнадцать или восемнадцать). Если кто — то из девяти, голосующих за снятие с того или иного поступка статуса «причины для лишения общения», выдвигал это предложение, оно неминуемо проваливалось, поскольку для его принятия было необходимо двенадцать голосов. Если кто — то из тех пяти, кто возражал против снятия этого статуса, выдвигал свое предложение о сохранении прежнего положения, его, конечно, тоже не принимали. Но даже то, что предложение о сохранении за проступком прежнего статуса не проходило, не означало того, что этот статус будет снят. Почему? Потому что положение гласило: для изменения прежней политики необходимо было принять какое — нибудь предложение. В одном из первых случаев, когда голоса подобным образом разделились, Милтон Хеншель высказал мнение о том, что, когда большинства в две трети не достигнуто, «должен преобладать статус — кво», т. е. все должно остаться без изменений. В подобных случаях члены меняли свое решение по голосованию чрезвычайно редко, поэтому обычно этим дело и заканчивалось.

Это значило, что Свидетель, поступающий таким образом или выполняющий подобную работу, все равно подвергался лишению общения, даже если большинство членов Руководящего совета ясно высказалось против этого!

Не однажды, когда значительное по размерам меньшинство или даже большинство (но не в две трети) считало, что за тот или иной проступок исключать не следует, я высказывал мнение о том, что наше положение было неразумным, даже непостижимым. Как можно продолжать все прежним образом, если людей продолжают лишать общения, когда в самом Руководящем совете несколько человек (иногда даже большинство) считают, что их проступки не заслуживают такого сурового наказания? Что подумают братья и сестры, если узнают о том, что существует такая ситуация, а их все — таки исключили[111]?

Для наглядности, такой пример. Если пятеро старейшин собрания в составе «правового комитета» присутствуют на слушании дела и трое из них считают, что поступок или поведение человека не заслуживает исключения, неужели тот факт, что это было большинство только в три пятых, а не в две трети, превратит их решение в недействительное[112]? Неужели этого человека лишат общения? Конечно, нет! Как же тогда мы можем позволить, чтобы простое правило о голосовании оставляло в силе прежнее положение о проступке, заслуживающем исключения, когда большинство членов Руководящего совета думает по — другому? Разве не должны мы, по крайней мере, принять решение о том, что во всех вопросах о лишении общения, даже если набирается меньшинство значительных размеров (тем более, большинство, пусть и незначительное), считающее, что для исключения нет достаточных оснований, положение о лишении общения должно быть пересмотрено?

Эти вопросы, заданные Руководящему совету, не получили ответа, но снова и снова в подобных случаях в силе оставались установленные прежде, традиционные положения, и это происходило само собой, как нечто вполне обыкновенное. Влияние этого на человеческие судьбы почему — то было недостаточно веским аргументом для того, чтобы заставить членов Руководящего совета в таких случаях откладывать в сторону свою «стандартную» политику. Когда — то в прошлой истории организации были сформулированы положения о лишении общения (часто являвшиеся продуктом размышлений одного человека, который был чрезвычайно далек от конкретных рассматриваемых обстоятельств), и эти положения обрели силу; было принято правило, действующее до тех пор, пока его не отменяли большинство в две трети.

Во всех этих противоречивых случаях «поступок, ведущий к лишению общения», не являлся тем, что Писание ясно называет грехом. Все это было результатом политики организации. Будучи однажды опубликовано, то или иное положение закреплялось для того, чтобы его придерживалось мировое сообщество братьев вместе с его последствиями. Ошибусь ли я, если скажу, что о подобных обстоятельствах говорят слова Иисуса: «И они связывают ноши тяжелые и неподъемные, и взваливают их на плечи людей, а сами и пальцем не хотят их двинуть»[113]? Пусть решит сам читатель. Я лишь знаю, что мне говорила совесть и какую позицию она побуждала меня занять.

Тем не менее, мне кажется, что во многих спорных вопросах, те члены Руководящего совета, которые выступали за лишение общения, искренне считали, что поступают правильно. Какое же мышление заставило их сохранить положение об исключении даже несмотря на возражения значительного меньшинства, а может быть, и более половины их коллег — членов Руководящего совета?

В одном случае, когда после долгого обсуждения можно было предвидеть подобную ситуацию, Тед Ярач высказал мнение, которое вполне отражает мышление других членов Руководящего совета. Будучи славянского происхождения (а именно, польского), как и Дэн Сидлик, Ярач отличался от него и внешне, и по темпераменту. В то время, как Сидлик часто действовал по велению «внутреннего» чувства, которое подсказывало ему правильность или неправильность решения, Тед Ярач был натурой более бесстрастной. На том заседании он признал, что «существующее положение в какой — то мере может быть тяжелым для некоторых людей в обсуждаемой нами ситуации», и сказал: «Не то, чтобы мы им не сочувствовали в этом деле, но нам всегда нужно помнить, что мы имеем дело не с двумя — тремя людьми; нам следует помнить о большой организации мирового масштаба и думать о влиянии наших решений на эту всемирную организацию»[114].