Читаем без скачивания Кризис совести. Борьба между преданностью Богу и своей религии - Реймонд Франц

Эта точка зрения — то, что хорошо для организации, хорошо для ее членов и интересами отдельного человека, в конечном счете, можно «поступиться», если этого требуют интересы всей организации, — по — видимому, принималась всерьез многими членами Руководящего совета.

К тому же некоторые высказывали такие соображения, что всякое смягчение политики может «открыть путь» волне беззакония. Если был известен один или несколько крайних случаев недостойного поведения, которые можно было соотнести с обсуждаемым делом, эти случаи преподносились как убедительное свидетельство потенциальной опасности. В тех случаях, когда было очевидно (даже до того, как выдвигалось предложение), что большинство Руководящего совета считало нужным внести изменения в политику организации, речь заходила о целом зловещем ряде таких опасностей. В одном таком случае Милтон Хеншель высказал серьезное предостережение, говоря, что, «если мы позволим братьям это делать, неизвестно, как далеко они зайдут».

Мне кажется, что и он, и другие, высказывавшие подобные мысли, без сомнения искренне считали, что нужно было твердо придерживаться определенных устоявшихся положений, чтобы «держать людей в руках», не выпускать их за защитную «ограду», дабы они не свернули с прямого пути.

Если бы защитная «ограда» этих положений была действительно ясно и четко обозначена в Слове Бога, мне пришлось бы с ней согласиться, что я сделал бы с великой радостью. Но часто этого не происходило, и об этом недвусмысленно говорил тот факт, что старейшины (часто члены комитетов филиалов), написавшие нам по тому или иному вопросу, ничего не разыскали об этом в Писании, а также то, что сами члены Руководящего совета ничего об этом не нашли. Таким образом, члены Руководящего совета навязывали собственные рассуждения во время этих продолжительных дебатов.

В упомянутом ранее случае вслед за замечанием Милтона Хеншеля я сказал, что, по — моему, не мы определяем, «позволять» ли братьям те или иные действия. Мне казалось, что только Бог «позволяет» им совершать определенные поступки либо потому, что Его Слово их одобряет, либо потому, что Писание ничего об этом не говорит; и что только Он один может запрещать какой — то поступок, когда Слово Его ясно осуждает это действие либо прямо, либо посредством четкого принципа. Мне казалось, что Бог не давал нам — несовершенным, склонным ошибаться людям — права судить, что разрешено или что не разрешено другим. Мой вопрос к Руководящему совету звучал так: «Когда вопрос четко не решается в Писании, почему мы пытаемся играть роль Бога? У нас это очень плохо получается. Почему в таких случаях не предоставить Ему Самому быть Судьей людям»? Я повторял эту точку зрения еще не один раз, когда выдвигались похожие аргументы, но мне кажется, что большинство членов Руководящего совета не увидело дела в таком свете, и об этом свидетельствовали принимаемые ими решения.

Я считал, что, рисуя зловещую картину потенциального разгульного беззакония со стороны братьев, которое произойдет только потому, что мы, как Руководящий совет, уберем некое существующее положение, мы подозревали братьев в том, что у них не было истинной любви к праведности, что они внутренне хотели грешить и что их одерживали только дисциплинарные правила организации.

Я вспомнил статью, опубликованную за несколько лет до того в журнале «Пробудитесь!», издаваемом Обществом. В ней рассказывалось о забастовке полиции в городе Монреаль в Канаде и говорилось, что отсутствие полицейских в течение одного дня (или около того) привело к самым различным незаконным действиям, совершенным обычно законопослушными гражданами.

В этой статье подчеркивалось, что истинным христианам не требуются строгие меры по поддержанию дисциплины и закона для того, чтобы вести себя достойно[115].

Почему же тогда, недоумевал я, Руководящий совет считал, что убирать традиционные правила опасно, полагая, что этим «откроется путь» ко всеобщей безнравственности и недостойному поведению со стороны братьев? Как же тогда мы относились к этим братьям, насколько доверяли им? Чем же тогда, по нашему мнению, эти братья отличались от тех, кто нарушал законы во время забастовки полицейских в Монреале, насколько глубокой и истинной мы считали их любовь к праведности? Иногда казалось, что преобладающим настроением в Руководящем совете было: никому не доверяй, кроме себя. По — моему, это тоже не являлось похвальной скромностью.

Результаты таких решений, принимаемых в случае разделения голосов, ни в коей мере не оставались без последствий. Если кто — то нарушал однажды опубликованные и известные постановления Руководящего совета, его могли — да так оно и получалось — лишить общения, отделить от собрания, семьи и друзей. С другой стороны, подчинение этим постановлениям могло потребовать отказа от определенной работы в то время, когда найти работу было чрезвычайно трудно, а обеспечение семьи требовало огромных расходов. Это могло привести к тому, что один человек был вынужден идти наперекор желаниям своего супруга или супруги, что иногда приводило даже к разводу, разрушению брака, дома и семьи, к отлучению детей от отца или матери. Это могло потребовать отказа повиноваться тому или иному закону, что вело к аресту и тюремному заключению вдали от дома и семьи. Это могло означать даже потерю жизни или, что еще труднее пережить, смерть любимых и близких людей.

Чтобы яснее представить трудности, возникавшие даже когда изменение прежнего положения было принято, посмотрим на позицию организации по отношению к больным гемофилией и к использованию препаратов крови (а именно, Фактора VIII, способствующего свертыванию), для предотвращения кровотечения, которое могло привести к смерти.

В течение многих лет на вопросы больных гемофилией, поступавшие в штаб — квартиру организации (или в ее филиалы), существовал один ответ, что однократный прием этого элемента крови был разрешен и рассматривался как «прием лекарства». Но введение его в организм более одного раза уже означало постоянную поддержку организма, его «питание» этим элементом и, следовательно, считалось нарушением заповеди Писания «не ешьте крови»[116].

Спустя годы это положение изменилось. Сотрудники штаб — квартиры, работавшие в отделе писем, знали, что в прошлом они иначе отвечали на этот вопрос, что больные гемофилией, уже получившие свою «однократную» инъекцию, до сих пор считали, что сделать это еще раз будет означать нарушение Писания. Придерживаясь этой позиции, они могли умереть от кровотечения.