Читаем без скачивания Первая и последняя свобода - Джидду Кришнамурти

Вот почему важно, как я сказал, понять процесс нашего мышления, пути нашего мышления. Самопознание нельзя почерпнуть у кого-то, из какой-нибудь книги, какой-нибудь профессии, психологии или у психоаналитика. Его нужно найти самому — потому что это ваша жизнь. Без расширения и без углубления этого знания о себе — делайте что угодно в соответствии с любыми внешними или внутренними обстоятельствами, влияниями, это всегда будет почвой, порождающей отчаяние, боль, скорбь. Чтобы выйти за пределы деятельности ума, замыкающей ваше «я», вы должны понять её; а понять её означает осознавать действия во взаимоотношениях, отношений к вещам, к людям и к идеям. В этих взаимоотношениях, которые являются зеркалом, мы начинаем видеть себя без какого бы то ни было оправдания или осуждения; и из этого более широкого и более глубокого познания путей нашего ума можно двигаться дальше; можно привести ум в состояние покоя и обрести то, что реально.

13. О ненависти

ВОПРОС: Если быть совершенно честным, я должен признать, что я ощущаю негодование, а временами и ненависть — почти к каждому. Это делает жизнь мою очень несчастной и мучительной. Интеллектуально я понимаю, что сам я и являюсь этим возмущением, этой ненавистью; но совладать с этим не могу. Можете ли вы указать мне какой-то выход?

КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под «интеллектуально»? Когда мы говорим, что мы понимаем что-то интеллектуально, что мы имеем в виду при этом? Существует ли вообще такая вещь — интеллектуальное понимание? Или это означает, что ум просто понимает слова, ведь это наш единственный способ общаться друг с другом! Можем ли мы, однако, действительно понимать что-либо на одном лишь словесном уровне, ментально? Это первое, во что мы должны внести полную ясность: не является ли так называемое интеллектуальное понимание препятствием для понимания. Понимания, конечно, целостного, не разделённого, не частичного? Либо я понимаю что-то, либо я не понимаю. Говорить себе: «Я понимаю что-то интеллектуально», безусловно, является препятствием для понимания. Это частичный процесс и, следовательно, вообще не понимание.

Теперь вопрос: «Как мне, негодующему, ненавидящему, как мне освободиться от этого или как мне справиться с этой проблемой?» Как вы справляетесь с проблемой? Что представляет собой проблема? Несомненно, проблема есть нечто беспокоящее.

Я возмущён, негодую, я преисполнен ненависти; я ненавижу людей, и это причиняет боль. И я осознаю это. Что мне делать? Это очень беспокоящий фактор в моей жизни. Что мне делать, как мне действительно освободиться от этого — не на какие-то мгновения отбросить это, но освободиться от этого фундаментально, полностью и окончательно? Как мне сделать это?

Это для меня проблема, ведь это беспокоит меня. Если бы это не было беспокоящей вещью, это не было бы проблемой для меня. Но поскольку это причиняет боль, беспокойство, тревогу, поскольку я считаю, что это уродливо, я хочу от этого избавиться. Таким образом, то, от чего я хочу отделаться, — это беспокойство, не так ли? Я даю этому разные имена — в разное время, в зависимости от настроения; один день я называю это так, другой день как-то иначе, но желание, основополагающее, — не быть обеспокоенным. Разве не так? Поскольку удовольствие не является беспокоящим — я принимаю его. Я не хочу от удовольствия избавляться, ведь в нём нет беспокойства — по крайней мере в данный момент, но ненависть, негодование — очень беспокоящие факторы в моей жизни, и я хочу от них избавиться.

Моя забота — не быть обеспокоенным, и я пытаюсь найти способ никогда не испытывать беспокойства. Почему я должен не быть обеспокоенным? Я должен быть обеспокоенным, чтобы выяснять, не так ли? Я должен пройти сквозь невероятные потрясения, волнения, тревоги, чтобы выяснять, разве не так? Если я не буду обеспокоенным, я буду оставаться в состоянии спячки, и, может быть, именно этого и хочет большинство из нас — быть умиротворёнными, быть погружёнными в сонливость, уйти от всякого беспокойства, отыскать изолированность, уединённость, безопасность. Если я не возражаю против беспокойства — по-настоящему, не только поверхностно, если я не возражаю против беспокойства, поскольку я хочу выяснять, — тогда моё отношение к ненависти, к негодованию претерпевает изменение, не так ли? Если я не возражаю против обеспокоенности, тогда наименование уже не является важным, так ведь? Слово «ненависть» уже лишено важности, верно? Или «возмущение» по отношению к людям — уже не важно, ведь так? Ведь в этом случае я непосредственно переживаю состояние, которое я считаю негодованием, без описания словами этого переживания.

Гнев — очень беспокоящее качество, подобно ненависти и возмущению; и очень немногие из нас переживают гнев непосредственно, не прибегая к словам. Если мы не облекаем его в слова, если мы не называем его гневом, несомненно, переживание совсем иное, разве не так? Присваивая ему термин, мы обесцениваем новое переживание или фиксируем его в терминах старого, тогда как если мы не называем его, тогда имеет место переживание, которое понимается непосредственно, и это понимание приносит трансформацию в само это переживание.

Возьмём, к примеру, мелочность. Большинство из нас, когда мы мелочны, не осознают этого — мелочность в денежных делах, мелочность в вопросах прощения тех, кто нас обидел, вы знаете, быть мелочным просто. Уверен, мы хорошо знакомы с этим. Теперь, осознавая это, как мы собираемся быть свободными от этого качества? — не становится великодушными, это совсем не то, что надо. Быть свободными от мелочности включает в себя великодушие, становиться великодушными вы не можете. Конечно, следует осознать это. Вы можете быть очень великодушным, предоставляя крупные суммы своему обществу, своим друзьям, и в то же время проявлять чрезвычайную мелочность, давая чаевые, — вы понимаете, что я подразумеваю под «мелочностью». Человек не сознаёт этого. Когда он начинает сознавать это — что происходит? Мы применяем нашу волю, чтобы стать великодушными; мы стараемся преодолеть мелочность; мы дисциплинируем себя, чтобы быть великодушными, и так далее и так далее. Но в конечном счёте усилие воли быть чем-то — по-прежнему часть мелочности в несколько расширенном виде, так что если мы ничего из этого не делаем, а просто осознаём всё, что включено в мелочность, не давая ей термина, мы увидим, что имеет место радикальная трансформация.

Пожалуйста, поэкспериментируйте с этим. Прежде всего человек должен быть обеспокоенным, и вполне очевидно, что большинство людей не любят быть обеспокоенными. Мы думаем, что мы нашли некий образец жизни — Учителя, веру, что угодно, — и на этом успокаиваемся. Это как иметь удобную бюрократическую работу, которую можно выполнять на протяжении всей жизни. С таким же умонастроением мы подходим к различным качествам, от которых мы хотим избавиться. Мы не видим, как важно быть обеспокоенным, быть без ощущения внутренней безопасности, не быть зависимым. Несомненно, раскрыть что-либо вы можете только при отсутствии внутренней безопасности, ведь только в таком состоянии вы видите и понимаете. Мы хотели бы жить как человек, у которого много денег, когда всё легко; он не будет беспокоиться; он не хочет быть обеспокоенным.

Обеспокоенность существенно важна для понимания, и всякая попытка обрести безопасность — препятствие для понимания. Когда мы хотим избавиться от чего-то, что нарушает покой, это, несомненно, препятствие. Если мы можем переживать чувство непосредственно, не давая ему наименования, я думаю, мы найдём в нём очень многое; тогда не будет больше битвы с ним, поскольку переживающий и то, что переживается, одно, и это существенно. Пока переживающий облекает чувство, переживание в слова, он отделяет себя от чувства, от переживания и воздействует на них; такое воздействие — искусственное, иллюзорное действие. Но если слова не применяются, тогда тот, кто переживает и то, что переживается, одно целое. Эта целостность необходима и должна быть воспринята со всей основательностью.

14. О болтовне

ВОПРОС: Пересуды имеют ценность для раскрытия себя, особенно для понимания отношения других ко мне. Серьёзно, почему бы и не воспользоваться сплетней как средством раскрытия того, что есть? Меня не шокирует слово «сплетня» — лишь потому, что она издавна осуждается.

КРИШНАМУРТИ: Интересно — почему мы сплетничаем? Не потому, что это раскрывает для нас других. И почему другим надо быть раскрытыми для нас? Почему вы хотите знать других? Почему эта необычайная заинтересованность другими? Прежде всего почему мы сплетничаем? Это форма беспокойности, разве нет? Как и тревога, это показатель беспокойного ума. Откуда это желание вмешиваться, лезть к другим, узнавать, что другие делают, что говорят? Это очень поверхностный ум — тот, что сплетничает, не так ли? — ум, интерес которого ложно направлен. Человек, задавший вопрос, по-видимому, думает, что другие открываются ему благодаря его заинтересованности ими — их делами, их мыслями, их мнениями. Но можем ли мы узнать других, если мы не знаем самих себя? Можем ли мы судить о других, когда мы не знаем путей нашего собственного мышления, путей того, как мы действуем, путей того, как мы ведём себя? Отчего этот необычайный интерес, озабоченность другими? Не бегство ли это, на самом деле — это желание выяснить, что другие думают и чувствуют и о чём болтают? Не способ ли это убежать от самих себя? Нет ли в этом также и желания вмешаться в жизни других? Разве наша собственная жизнь недостаточно трудна, недостаточно сложна, недостаточно болезненна, мучительна и без занятия другими, без вмешательства в жизнь других? Есть ли время думать о других в такой болтливой, грубой, уродливой форме? Почему мы делаем это? Вы знаете, каждый делает это. Практически каждый сплетничает о ком-то другом. Почему? Я думаю, мы сплетничаем о других, прежде всего, потому, что мы недостаточно интересуемся процессом нашего собственного мышления и наших собственных действий. Мы хотим видеть, что другие делают и, быть может, мягко говоря, подражать другим. Обычно, когда мы сплетничаем, мы осуждаем других, но, опять же выражаясь мягко, это, возможно, чтобы подражать другим. Почему мы хотим подражать другим? Не указывает ли всё это на необычайную мелкость нас самих? Это необычайно вялый, тусклый, тупой ум — тот, что хочет возбуждения, и отправляется во внешнее, чтобы получить его. Другими словами, сплетни, пересуды есть некая форма ощущений — не так ли? — которыми мы балуем себя, потакаем себе. Это могут быть разного рода ощущения, но всегда присутствует это желание найти возбуждение, развлечение, отвлечение. Если действительно глубоко войти в этот вопрос, то возвращаешься к самому себе, что показывает, что человек действительно чрезвычайно мелок и ищет возбуждения во внешнем, в разговорах о других. Поймайте себя в следующий раз болтающим о ком-то; если вы осознаете это, оно укажет вам на очень многое о вас самом. Не прикрывайте это, говоря, что вы просто небезразличны к другим. Это свидетельствует о беспокойности, чувстве возбуждения, мелкости, об отсутствии подлинного, глубокого интереса к людям, не имеющего ничего общего с болтовнёй пересудов.