Читаем без скачивания Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого - Казимир Валишевский

Южнее, в необозримых степях, окаймлявших нижнее течение Днепра, царствование Елизаветы подготовило гибель запорожцев. После уничтожения Сечи в 1709 г., вызванного сообщничеством запорожцев с Мазепой, они попытались в следующем году основать кош на месте слияния Каменки с Днепром. Будучи отброшены на восток, они стали под покровительство хана и продолжали на низовьях Днепра в урочище Алешки традиции казачины. Это были последние представители типа запорожских казаков. Но новое их положение, ставившее их в зависимость от их естественного врага, было плачевно. Они тяготели к России и к ее царю. В 1728 г. Апостол заявил, что запорожцы желают вернуться к своей прежней Сечи и принять русский протекторат. Это благоприятное настроение испортилось благодаря недомыслию Петра II. Апостолу приказано было с оружием в руках отбросить людей, изъявлявших преданность России. Анна Иоанновна оказалась мудрее. Возводя по ее приказу в степях целую линию фортов, тянувшихся от Днепра до верховьев Дона, генерал Вейсбах вместе с тем завязал сношение с кошем. В 1733 г., с соизволения императрицы, кошевой атаман Милошевич основал новый кош на русской земле, на правом берегу Днепра, на полуострове, образованном маленькой, но глубокой рекой Подпильной. С разрешения киевского архиепископа там была построена и церковь. То был последний казацкий кош. В 1734 г. атаманы отправились в Белую Церковь, где присягнули императрице и получили от нее грамоту и обещанье платить им жалованье. Окружающая область была организована по-казацки, разделена на курени, подчиненные двум товчам, управляемым паланками или собранием старост – старшиной.

Эти казаки сражались под русскими знаменами в Турецкую войну, и Белградский трактат (1739 г.) утвердил переход Сечи в русское подданство. Дополнительным договором все земли запорожцев перешли во владение России, за исключением небольших владений на берегу Буга. Отныне Запорожье и Сечь находились во власти России, которой было теперь нетрудно уничтожить последние остатки прежнего режима. Но правительство Елизаветы обнаружило в данном вопросе осторожность, терпение и мудрый либерализм, вызвавшие много обещавшее колонизаторское движение. В 1750 году, в бытность Михаила Бестужева посланником в Вене, сербские офицеры предложили свои услуги для сформирования гусарских и пандурских полков, взамен уступки им земель в днепровских степях. В Петербурге предложение это не было отвергнуто, и в следующем году в Киеве появился полковник Хорват с 218-ю товарищами из обоих полков. Ему дали чин генерала и обширные земли на северо-западе от Запорожья. Эта колония, занявшая пространство от реки Кагальник до соединения Омельника с Днепром, в нынешней Херсонской губернии, получила название Новой Сербии. В 1753 г. начали строить в ней форт Св. Елизаветы, ныне Елизаветград, на верховьях Ингула. Но запорожцы смотрели подозрительно на эту постройку. Порта тоже обеспокоилась ею, и работы пришлось остановить. Но дело это было лишь отложено. Уж раскинуты были сети, которые вместе с Запорожьем должны были постепенно захватить и Крым.

В мае 1753 г. два других серба, Шевич и Прерадович, получили угодья в северо-восточной части Запорожья, между северным Донцом и реками Бахмутом и Ланганьей. Этим было положено начало Славо-Сербии. Пустые пространства между обеими колониями постепенно заселились болгарскими, молдаванскими и валахскими переселенцами, составившими пестрое население, яркими красками описанное Кулишем в его романе «Михайло Чернышенко». В 1755 г. оно состояло из 2800 степных жителей; из них 1300 носили оружие. Очевидно, среди них не мог царить полный порядок. Возникали постоянные столкновения между этими буйными, беспокойными и свободолюбивыми народностями и правительством, вынужденным, в силу их же строптивого нрава, прибегать к деспотическим мерам. В 1759 г. на просьбу дать указ, который утверждал бы переселенцев в их правах, комендант форта Св. Елизаветы Муравьев ответил: «Указ – это я». Однако до самой смерти Елизаветы как Малороссия, так и Запорожье сохранили автономное и демократическое устройство.

Что же касается других казаков, рассеянных по юго-восточной границе России, азовских, астраханских и волжских, то за отсутствием столь крепких уз, связывавших их с прежними традициями вольности, какие были у запорожцев, их поглощение огромной империей и их распределение в объединенных рамках ее организации не возбуждали таких же вопросов и затруднений.

Но еще далее на восток правительство Елизаветы стояло лицом к лицу с другой огромной задачей: устроением и заселением громадных пространств, тянувшихся от Урала до берегов океана. Первый оренбургский губернатор, И. И. Неплюев, автор известных и весьма любопытных «Записок», сделал в ту эпоху великое дело в тех краях. Оренбургская губерния была создана особым указом в марте 1744 г. Она была сперва подчинена особой канцелярии, находившейся в столице Империи, и среди населения ее русские были в меньшинстве: их было всего 200 000 душ, из них 20 000 чиновников. Оно состояло главным образом из азиатских выходцев, бухарцев, хивинцев, даже персов, но в особенности из татар и различных туземных народностей: башкиров, киргизов, черемисов, чувашей, вотяков; с ними приходилось скорей воевать, нежели управлять ими. Открывая заводы, надо было снабжать их пушками. С целью поставить столицу области в лучшие стратегические условия, Неплюев счел нужным перенести ее в другое место и основать в двухстах верстах расстояния, на берегу Урала, новый Оренбург, тот, что существует и теперь. Он натравливал вместе с тем одну на другую эти буйные народности и одновременно, сообразуясь с тенденциями, проявлявшимися в высших сферах, практическая ценность которых не ускользала от него, развил чрезвычайно деятельную религиозную пропаганду, принесшую обильные плоды, в особенности среди калмыков. Не обнаруживая особой способности оценить благодеяния христианской веры, эти туземцы, поставлявшие в армию Апраксина и остальных завоевателей Пруссии самых ярых мародеров, проявили большую алчность, и переход их в православную веру оплачивался весьма щедро.

В 1746 г., через три года после своего основании, новый Оренбург насчитывал уже шестьсот двадцать восемь домов, четыре церкви и сто семьдесят пять лавок; из них сорок сосредоточились в Гостином дворе, имевшем много покупателей. К несчастью, Неплюев был отозван в 1758 г., а преемникам его было далеко до него.[262] Они принадлежали к типу, часто встречавшемуся в ту эпоху, когда только что преобразованный на европейский лад правительственный класс во всей империи, во всех областях и на всех ступенях, лишь прививал новые элементы развратности к худшим порокам прошлого.

Принужденному прибегать иногда к изворотливости, самому Петру Великому приходилось возвращаться нередко к некоторым самым непривлекательным приемам прежнего режима. В 1713 г., когда служащие одной канцелярии роптали на то, что не получили жалованья, а удовлетворить их было нечем, им было разрешено указом вознаградить себя участием в управлении иностранными делами и делами Строганова. Строганов был богатейший промышленник, имевший дела с правительством. Случай с одним из виднейших государственных деятелей, той эпохи, Татищевым, характеризует образ мыслей и обычаи, бывшие еще в силе в этой области и в более позднее время. Попав под суд в 1739 г. за вымогательства, произведенные им на границе Сибири, он целые годы находился под судом, не переставая отправлять важные государственные должности. Так в 1745 г. он был астраханским губернатором, когда Сенат приговорил его к возмещению убытков по многим жалобам, не смещая его однако с занимаемого им поста.[263] Можно себе представить, как уважали подчиненные подобного администратора.

Представление, которое народ имел вообще о людях, облеченных какой бы то ни было властью, выразилось в одном прошении, поданном Елизавете, где жена прапорщика Преображенского полка просила о даровании ее мужу чина коллежского асессора, предлагая в обмен государыне четыре собачки; из них одна называлась Jeannette, другая – Marquis: любопытный пример распространении французских нравов.[264]

Как и в былые времена, всякая должность рассматривалась прежде всего как источник дохода. В 1761 г. новый воевода Мангазеи в Сибири хвалился, что он заплатил за свое место 30 000 руб.[265] И он старался, конечно, вернуть себе эти деньги. Заметьте однако, что тут не было ничего общего с порядком, существовавшим в прежние времена в других странах, где некоторые правительственные должности приносили определенный и законный доход лицам, занимавшим их. Здесь не было ничего определенного, ни дозволенного; просто царило попустительство в приложении ко всей административной лестнице, позволявшее должностным лицам жить за счет управляемых ими. Это равносильно было открытому грабежу. Он практиковался всюду, вызывая беспрестанные жалобы, но лишь изредка действительные репрессии.